Страница 25 из 83
Каммин посмотрел на бледное, осунувшееся лицо Стэси и, видимо, поверил его словам. Он нерешительно постоял на пороге, потом ушел и несколько минут спустя вернулся с Джоном Уэстом. Стэси провел их в ту же скудно обставленную комнату; Джон Уэст и Каммин расположились на том же облезлом диване, а Стэси снова уселся на стул.
Джон Уэст, опасливо озираясь, спросил:
— Приходили еще?
— Вчера вечером были. Я сказал им, что покажу на суде, как нужно.
— Правильно. Говори им, мерзавцам, что вздумается, — вмешался Каммин.
— Ты, видно, болен, — сказал Джон Уэст. — Тебе надо отдохнуть. Поехал бы ты в Куинсклиф, да и пожил там, пока не кончится дело. Все расходы я беру на себя.
— Не могу. Не могу я уехать. Меня не отпустят.
— А ты разузнал, есть ли еще свидетели? — спросил Джон Уэст, подозрительно поглядывая на Стэси.
— Нет, не узнал. Это очень трудно. Очень, очень трудно.
— А ты все-таки постарайся. Это необходимо. Что толку, если ты покажешь, как надо, а потом выскочит другой свидетель и начнет показывать против нас.
Стэси то и дело боязливо оглядывался на окно, за которым, пригнувшись, стояли сыщики, пытаясь в потемках записать подслушанный разговор. Джон Уэст и Каммин были на чеку, Уильямс и Армфилд нервничали, а Стэси, весь в поту, дрожа от страха и нетерпения, судорожно сжимал и разжимал кулаки.
Джон Уэст наклонился вперед и заговорил наставительно:
— Теперь слушай: когда тебя вызовут, ты скажешь, что никогда не заходил во двор тотализатора, — они не могут доказать, что ты бывал там, — и говори, что не делал заявления. Тебя не собьют на допросе, ты не дурак. — Эта нарочито подпущенная лесть не возымела никакого действия. Стэси так трясло от страха, что ничто уж не могло придать ему бодрости. — Тут-то Уильямс и почешется, верно?
— Д-да, — уныло подтвердил Стэси.
— Так вот, запомни: ты будешь говорить, что во дворе ты не был и заявления не делал. А если тебя спросят, откуда у тебя билеты, ты скажешь, что купил их у мальчишки на улице. Что мальчишку этого зовут Джо и что он сказал тебе, будто эти билеты выиграли, и показал тебе, где надо получать выдачу. Ты дал мальчишке шиллинг и пошел получать деньги. Но у ворот стоял молодой парень, и он сказал тебе: «Здесь никакого тотализатора нет». Этот парень будет на суде, и ты опознаешь его. Так и заявишь: «Да, это тот самый». Если спросят, видел ли ты во дворе покупателей, ты ответишь: «Да, были двое или трое. Они покупали дрова». Потом ты скажешь, что обозлился, потому что не получил денег, и пошел к Уильямсу, отдал ему билеты и сказал, что купил их на дровяном складе, но это неправда.
— А что я получу за это?
— Я же тебе говорил, — с досадой ответил Джон Уэст. — Десять золотых, если будешь хорошо показывать, а если наших оправдают — двадцать.
— Маловато как будто.
— Да за что же больше-то? Всего только два слова сказать. Пустячное дело.
«Когда они наконец войдут?» — думал Стэси.
— Пока что я получил только два соверена. А остальные когда? — сказал он.
— Мое слово верно. Я никогда никого не обманываю! — крикнул Джон Уэст. Он был оскорблен в своих лучших чувствах. — Можешь не сомневаться, меня все знают. Я сказал, что ты получишь десять золотых, — значит, ты их получишь; а оправдают наших — получишь двадцать. — Он полез в карман и достал шесть соверенов, хотя не имел намерения давать Стэси деньги, пока тот не докажет свою «честность» на допросе. — Вот, возьми еще шесть. Рассчитаемся после суда.
Стэси спрятал деньги, а Джон Уэст и Каммин поднялись с дивана, собираясь уходить.
— Имей в виду, это не последние деньги, которые ты можешь у меня заработать, — сказал на прощанье Джон Уэст. — Не забудь же, что я тебе говорил. Завтра вечером мы опять приедем, чтобы уж окончательно обо всем условиться.
Тут оконная рама молниеносно взлетела вверх, и в комнату прыгнул сначала Уильямс, держа револьвер в вытянутой руке, за ним Армфилд.
— Никуда вы не приедете ни завтра, ни послезавтра. Вы оба арестованы!
И прежде чем застигнутые врасплох посетители успели подумать о бегстве, сыщики надели на них наручники.
— Что это значит? За что меня арестовали? — растерянно пробормотал Джон Уэст.
— По обвинению в подстрекательстве Артура Стэси к лжесвидетельству путем уговоров и подкупа. Мы слышали все, что здесь говорилось. Довольно вы поцарствовали, Джон Уэст. Теперь не отвертитесь. Получите оба по пяти лет!
— Ну, держись, Стэси! — крикнул Джон Уэст, потрясая скованными руками. — Поплатишься ты за это! Поплатишься!
— Никто не поплатится, кроме вас, — сказал Уильямс. — Давай сюда деньги, Стэси. Ну, пошли!
Джон Уэст и Каммин покорно последовали за сыщиками, а Стэси остался наедине со своими страхами. Арестованных доставили в карлтонское отделение полиции в собственном выезде Джона Уэста.
Вскоре после полуночи мистер и миссис Уэст были разбужены оглушительным стуком в парадную дверь.
Миссис Уэст приподнялась в постели.
— Кто там? — крикнула она.
— Полиция! Открывайте!
Она соскочила с кровати, набросила на ночную сорочку старое пальто. Муж ее заворочался, протер глаза и спросил сонным голосом:
— Что такое?
— Полиция стучится, господи помилуй!
Джо вышел было из своей комнаты, но миссис Уэст велела ему снова лечь в постель, а сама пошла отворять. Несколько минут спустя она вернулась в спальню и сказала мужу:
— Джона арестовали и Каммина из конторы адвоката. За подкуп свидетеля. Поезжай в Карлтон и внеси залог. Деньги лежат у Джона в комнате. Спаси нас бог!
И в ее тяжком вздохе была та покорность судьбе, с какой говорят о смерти человека, умершего после долгой болезни.
Мистер Уэст вылез из постели, отхлебнул из бутылки, стоявшей на комоде, и молча начал одеваться. В последнее время нрав его сильно изменился: он реже выпивал и старался жить в мире со всеми домочадцами, дабы войти в милость к своему преуспевающему сыну.
— А я-то надеялся, что эти напасти для нас кончились, — причитала миссис Уэст. — Только что выпустили бедного Арти, а теперь, того и гляди, посадят Джона. Боже мой, боже мой, почему он не может бросить свой тотализатор!
— Нашего Джека не посадят. Вывернется.
— Не знаю. Дело, кажется, нешуточное. Неужели опять мне терзаться, опять слезы лить о сыне-арестанте, как все эти двенадцать лет, пока Арти сидел?
— Да брось ты! Джека не посадят в тюрьму. У него большие связи. Вот увидишь, через час он будет дома. Да не реви ты, Христа ради!
После ухода мужа миссис Уэст, как была — в пальто поверх ночной сорочки, прилегла на кровать и горько заплакала. Она давно примирилась с занятием Джона. Вмешательство полиции возмущало ее. Почему преследуют ее мальчиков? Но тут в уме у нее мелькнул другой, еще более мучительный вопрос: почему ее мальчики совершают поступки, которые приводят их на порог тюрьмы?
Голова у миссис Уэст теперь была совсем седая. Ей шел пятьдесят шестой год, но она выглядела и чувствовала себя на десять лет старше. Месяц тревог и лишений старит тело и душу быстрее, чем год безмятежного счастья, а она знала много-много месяцев тревог и лишений. Слезы, тихие неиссякаемые слезы безутешного горя, не приносящие облегчения, текли ручьем. Когда перед рассветом муж вместе с Джоном вернулся домой, она все еще плакала.
— Джон! Джон! Что случилось? — негромко крикнула она сыну.
В ответ она услышала его голос из комнаты мальчиков:
— Все обойдется. Ложись спать. Время позднее.
Но она глаз не сомкнула до самого утра, терзаясь горькими, тревожными думами.
Джон Уэст тоже не спал эту ночь. Он то со страхом думал о грозившей ему тюрьме, то ломал голову — как бы выпутаться из беды. Подобно всем тем, кто не в ладу с законом, он пуще всего боялся и ненавидел полицейских шпиков. Артур Стэси казался ему воплощением зла. Стэси — вот кто должен ответить за свое предательство, кто должен понести кару. Под утро он уже ни о чем другом не думал: неистовая жажда мести овладела всеми его помыслами.