По волнам любви

Глава 10

Для званого обеда Элейн купила белое платье. Она вышла из своей комнаты в тот момент, когда Кимон вышел из своей. Его комната находилась немного дальше по широкому коридору, пол которого покрывал толстый ковер. Кимон окинул Элейн взглядом черных глаз и наконец посмотрел ей в лицо. В нем чувствовалось презрение, но и печаль… да, никаких сомнений; это было заметно в тенях, которые отбрасывали серебряные и позолоченные настенные лампы. В нем было и одиночество.

Как странно, подумала Элейн, спрашивая себя: может быть, он все-таки уезжал из дома не для того, чтобы проводить это время, как предполагала она, с женщинами? Узнав, что Элейн выходит за него замуж, Эстелла рассказала, что у него очень много финансовых дел. Сестра не могла не добавить, что Элейн очень повезло, хотя она не одобряла мысль о браке, в котором, по ее мнению, было слишком много ограничений, не говоря о том, что браки часто распадаются в наши дни, когда женщины не до такой степени зависят от мужей.

Может быть, подумала Элейн, когда они с Кимоном разглядывали друг друга в коридоре, он занимается исключительно деловыми вопросами… И все же она не могла представить, что он ведет себя как холостяк. Разве мужчина на борту «Лето» не дал понять, что он очень влюбчив?

Муж заговорил, оторвав ее от размышлений:

— Не забудь, что я тебе сказал — ты вдова.

— Я не забуду. — На нее нахлынули смешанные чувства: нежность и искреннее раскаяние. Она вновь чуть не выложила ему всю правду. В последнее время Элейн припоминала, как, поразмыслив над обстоятельствами его приезда в Англию и предложения руки и сердца, она неожиданно для себя пришла к выводу, что надо было судить не только по тому, что находилось на поверхности. Но она всегда возвращалась к суровой реальности — Кимон заявил ей, что сделал предложение только потому, что желал ее.

— Вот и хорошо, — решительным тоном ответил Кимон. Момент был упущен, теперь она не могла признаться. — Если ты меня подведешь, то пожалеешь об этом. Я тебя уже предупреждал.

Элейн покраснела, заметив его враждебность, она произнесла тихо и с достоинством, от которого его глаза почему-то засверкали стальным блеском:

— Может быть, мы спустимся вниз? Джинкс спит. Она может услышать, как мы разговариваем.

Кимон все еще оставался враждебным, но, когда Элейн упомянула о ребенке, в нем, казалось, произошла перемена. Он даже спросил о ней. Элейн рассказала, что Джинкс упала, умолчав о причине, но Кимон захотел узнать, как именно это произошло. Элейн ничего не оставалось, как открыть и это. Он нахмурился и покачал головой потом долго и пристально смотрел на жену и наконец прямо сказал, что она понятия не имеет, как надо воспитывать ребенка. Услышав его замечание, Элейн покраснела, но при этом испытала парадоксальное облегчение — ведь он обратил внимание на Джинкс. Может быть, он заинтересуется ребенком и позаботится о ее дисциплине. Тогда у Элейн упадет гора с плеч. Ведь она хотела, чтобы Джинкс выросла воспитанной, чтобы всегда нравилась людям. Сейчас она, конечно, им нравилась, но с возрастом у нее уже не будет таких оправданий.

— Я прекрасно знаю, что веду себя с ней недостаточно твердо, — откровенно признала Элейн. — Тетя Сью всегда так и говорила… что Джинкс нужен мужчина… — Она замолчала, потому что эти слова вырвались у нее сами… вернее, она не собиралась говорить такие вещи Кимону. Она говорила их самой себе и часто соглашалась в этом с тетей.

Кимон погрузился в молчаливые размышления. Он понаблюдал за тем, как краснеет Элейн, а потом спросил, не упоминая о ее невольном замечании:

— А ее раны? Она сильно ушиблась?

— Разбила голову и нос… шло много крови. Потом обожгла руку из-за трения. По-моему, очень плохо.

К удивлению Элейн, лицо супруга омрачилось, когда она рассказывала об ушибах Джинкс. Он вновь осуждающе покачал головой, и она покраснела еще сильнее.

— Ее надо обуздать. — У него вырвался легкий вздох.

Элейн в изумлении всмотрелась в лицо Кимона, пытаясь понять его мысли. Могло показаться, что он давно уже обращает внимание на Джинкс, а не полностью ее игнорирует, как предполагала Элейн.

— Ты говоришь, что она сильно поранилась?

— Ее голова и нос в порядке… и она почти не жаловалась на руку, но, по-моему, скоро начнет.

Продолжая на него смотреть, Элейн обнаружила, что у нее стало легче на сердце. Ведь он впервые заговорил с ней вежливо с того самого дня, когда она открыто солгала, сказав, что Джинкс — ее дочка. Тогда Элейн не сомневалась — она почувствует удовлетворение, если муж поверит, что его обманули.

— Чем ты намазала ожог?

— Какой-то мазью из тюбика, который нашла в аптечке. Джинкс сразу же стало легче.

— У меня есть отличное средство от ожогов. Жаль, что ты не сказала мне сразу. Но посмотрим, что будет дальше. Завтра ей нельзя идти в школу, а то может столкнуться с другими детьми.

Они отошли от двери в спальню Элейн и теперь стояли на верхней ступеньке широкой извилистой лестницы. Кимон, высокого роста, одетый в безукоризненный костюм из светло-серого мохера. Возле него — Элейн, миниатюрная и грациозная. Внезапно она вспомнила, что ее тетя говорила о критянах: «…похожие на орлов люди, более гордые, энергичные, высокие и прямые, чем все остальные греки. Они шагают большими шагами, идут, как короли по дорогам, которые другие люди интуитивно них освобождают». Ей тут же вспомнились сцена на корабле — завистливые взгляды, которые на них бросали, слова Донны: «Он действительно очень привлекательный мужчина, так что, по-моему, каждая девушка на борту тебе завидует. Ведь он оказывает тебе внимание». Как она радовалась этой иллюзии и как недолго это длилось, подумала Элейн.

Она почувствовала знакомую боль в сердце.

Кимон, нежный влюбленный, внимательный ее собеседник, щедрый друг, который покупал ей все, что она могла пожелать, и более того. Это воспоминание принадлежало ей, и она сохранит даже несмотря на то, что, со своей стороны, Кимону лишь хотелось завоевать ее доверие, чтобы завлечь на борт яхты.

Этим вечером Элейн часто замечала, что муж на нее смотрит. А когда встречалась с ним взглядом, неизменно видела, что он погружен в раздумья. Однажды она заметила, что его губы шевельнулись. Эмоциональное движение, которое он, казалось, не сумел сдержать. О чем он думал, когда так на нее смотрел? Неужели его главным чувством была ненависть? Критяне умели ненавидеть всей душой. А как же насчет любви? Любят ли они так же сильно?

Сразу после обеда, когда три пары сидели во внутреннем дворике и пили кофе, неожиданно появилась Джинкс, в ночной рубашке с оборками. Сморщенное личико, опухшие от слез глаза. Она держалась за руку и всхлипывала, направляясь к Элейн. Та уже поднялась со стула.

Все посмотрели на Джинкс, и четверо греческих гостей улыбнулись ребенку. Серьезными оставались только лицо Кимона и, конечно, лицо Элейн.

— Что случилось, милая? — мягко спросила Элейн. — Болит рука?

Девочка скривилась и кивнула:

— Я пыталась терпеть, мамочка, но не смогла. Ты ведь не сердишься за то, что я спустилась, когда у вас друзья? — Она невольно обвела взглядом молчавших гостей. — Это… это ужасно больно.

Элейн шепотом извинилась перед гостями и взяла Джинкс на руки, но, к ее немалому изумлению, к ним подошел Кимон. Не успела Элейн понять, что он собирается делать, как Кимон взял у нее Джинкс, извинился и понес ее в дом, а потом вверх по лестнице. Элейн шла за ним по пятам. Ее изумил неожиданный поступок мужа, но при этом она обрадовалась тому, что он проявил интерес к ребенку.

— В моей ванной есть аптечка, в ней ты найдешь белый тюбик, — живо сказал он Элейн, когда та вошла в свою спальню следом за ним. Кимон усадил Джинкс на кровать и уже начал снимать бинт, которым Элейн перевязала ей руку несколько часов назад. — Принеси его, хорошо?

Вернувшись, Элейн пару секунд постояла у двери. Кимон внимательно рассматривал ожог, а Джинкс, широко раскрыв большие глаза, пристально на него смотрела с каким-то детским восхищением. Элейн увидела, что она наклонила к Кимону маленькое веснушчатое личико. Еще немного, и прижалась бы к нему влажной щекой. Но Джинкс подняла глаза, увидела мать, улыбнулась ей дрожащими губами и сказала: