По волнам любви

— Оставь мою мамочку в покое! — закричала она, не сумев его укусить. — Ты получишь по голове, если ее не отпустишь. Отпусти ее! Ты свинья, я тебя ненавижу…

— Джинкс! Прекрати! — Голос Элейн задрожал. Освободившись, она стояла, уставившись на Джинкс, которая все еще била Кимона по лодыжкам. Он схватил Джинкс. Ему пришлось вырвать свои брюки у нее из рук.

— Ты… соплячка! — воскликнул он, наконец отстранив от себя храбрую малышку, которая до сих пор била по пустоте изо всех сил.

— Это моя мамочка, и я за нее заступаюсь! Ты получишь по…

— Хватит, Джинкс. — Элейн почти шептала. От страха она плохо себя чувствовала, сердце бешено колотилось. Но все скоро закончится. Именно такой сцены она и ждала. Приготовилась к ней. Через пять минут Кимон оставит ее и Джинкс, а потом пойдет своей дорогой и больше ее не побеспокоит. — Ты не должна произносить такие слова… — Элейн замолчала. У нее на глазах выступили слезы, когда она увидела, что девочка жалобно плачет и смотрит на человека, который держит ее очень крепко, но не так безжалостно, как совсем недавно держал Элейн.

— Мамочка с-сказала, что у меня н-новый п-па-почка и что он… он, может быть, разрешит мне сесть к н-нему на колени, к-как новый папочка Даррила… — Джинкс замолчала, задыхаясь от рыданий. Ее ротик искривился, слезы катились по веснушчатому лицу. Она подняла маленький кулачок к вздернутому носику, потому что из него потекло. — Я д-думала, что ты будешь мне х-хорошим папочкой. — Ее рот снова искривился, она изумленно покачала головой, с недоверием разглядывая его лицо. — Я так долго ждала, с тех пор как мамочка рассказала мне о тебе… это было ужасно… ждать. А ты сначала выглядел милым… но почему ты стал трясти мою мамочку? Ты сделал ей больно! — яростно закричала Джинкс, снова начиная лягаться изо всех сил. Но ей не удалось ударить по ногам захватившего ее в плен человека. — Я тебя убью, если ты снова до нее дотронешься! И укушу тебя за руки…

— Джинкс!

Но Джинкс остановил не голос Элейн. Ее сильно шлепнули по ноге. Когда Джинкс отпустили, она села на пол и уставилась на красный след, появляющийся прямо на глазах. Ошеломленная непривычным обращением, она спустя некоторое время подняла голову и всмотрелась в Кимона.

— Это только потому, что ты больше меня! — вскипела она. Ее рот стал круглым и маленьким, как всегда происходило в минуты ярости. — Но ты подожди, я подрасту! Когда я стану взрослой, я убью тебя за то, что ты обидел мою мамочку! — Джинкс провела по глазам пальчиками, высунула розовый язык и слизнула слезы возле рта. — Мамочка, я не хочу здесь оставаться.

Джинкс встала, подошла к Элейн и вцепилась в ее юбку, прижавшись к ней влажным лицом.

— Давай вернемся домой. Пожалуйста, мамочка. Я хочу вернуться обратно к себе домой.

— Мы не можем это сделать, милая. — Элейн обняла ее, не смея встретиться взглядом с мужем. — Это единственный дом, который теперь у нас есть, и мы должны остаться здесь…

— Должны? — резко спросил Кимон. Его лицо слегка побледнело, а рука сжималась и разжималась, будто освобождая его от невыносимой внутренней боли. — Может быть, так думаешь ты, но не я. Ни ты, ни эта твоя необузданная соплячка не останетесь в моем доме. Вы уедете, как только я смогу это устроить!

Но, конечно, эту угрозу Кимон произнес сгоряча и не стал приводить ее в исполнение. Он был женат. Шел день за днем, и вскоре стало ясно — Кимон не собирается исправлять свою ошибку. И, как предполагала Элейн, он пошел своей дорогой и больше ее не беспокоил. Муж часто уезжал из дома на неделю или дольше. Тогда Элейн пребывала в относительном спокойствии. Ей доставляла удовольствие Джинкс. Та с детской жизнерадостностью вскоре забыла обидную сцену, которая, благодаря ее вмешательству, оказалась далеко не такой ужасной, как ожидала Элейн.

Элейн и думать не хотела о том, что мог бы сделать с ней Кимон, если бы они тогда остались наедине. Позже она подумала, что он чуть не убил ее. Это пришло ей в голову, когда она уложила Джинкс спать, а сама вышла на террасу и, к собственному смятению, обнаружила там своего мужа. Он смотрел на темные очертания крепости, тюрьмы, куда намеревался заключить Эстеллу. Его профиль показался Элейн чуть ли не дьявольским, а когда Кимон обернулся, почувствовав ее присутствие, его лицо превратилось в маску ненависти, при виде которой у Элейн по спине побежали мурашки.

Она повернулась к выходу, но он велел остановиться. Элейн неохотно шагнула к Кимону и застыла поблизости. Ее сердце колотилось и болело, потому что сегодняшняя ночь напомнила ей ночи на корабле. С высоты небес круглая луна освещала море, украшая его сверкающими серебряными звездами, которые были гораздо ярче звезд на пурпурном небе. Meltemi, летний пассат, от которого в древнем мире зависел успех судоходства, доносил до них душистый аромат из сада и со склонов холмов. Ветер играл волосами Элейн и освежал ее щеки, холодя и лаская их так же, как на корабле, когда они с Кимоном стояли на палубе рано утром, протанцевав перед этим несколько часов.

— Как у тебя с деньгами? — совершенно неожиданно спросил муж.

— Осталось еще немного из тех, что я получила за мебель, — запинаясь, ответила Элейн.

Как она могла совершить такую ошибку и выйти сюда, на террасу? Обычно ведь точно знала, где сейчас Кимон, а в эту минуту, по ее мнению, он должен был работать у себя в кабинете. Элейн заметила, что там горит свет.

— Я дам тебе денег. Ровно через неделю ко мне на обед придут друзья, и тебе понадобится платье. Поезжай за ним в Гераклион. Дендрас отвезет тебя на машине. — Он помолчал и добавил все так же резко: — Я сообщил всем, что ты вдова. Так что постарайся этого не забыть. Если подведешь меня, клянусь богом, будешь умолять о пощаде. Ты еще не видела меня с худшей стороны.

Не видела с худшей стороны… Тогда не дай ей бог когда-нибудь увидеть!

— Я не забуду, Кимон. — Элейн хотелось уйти, но она боялась, почему-то чувствуя, что он даст ей понять, когда не пожелает находиться в ее обществе.

— Насчет твоей… дочки. Ты нашла для нее школу?

Элейн моргнула. Ее изумил внезапный интерес к ребенку, которого Кимон до сих пор игнорировал. Так же, как игнорировал девушку, которую считал матерью этого ребенка.

— Пока нет. Я учу ее сама.

— В Сфакии есть школа. Пусть она пойдет туда. Дендрас будет отвозить ее каждое утро и привозить обратно.

— Это греческая школа?

— Конечно. Но там преподают английский язык.

— И говорят на нем? Я имею в виду, Джинкс совсем не говорит по-гречески.

— Разумеется, не говорит. Но скоро научится. — Кимон взглянул прямо на Элейн. — Если ты и она собираетесь здесь остаться, ей, по крайней мере, придется выучить греческий язык. Когда она станет постарше, будет общаться с греками. Ее друзья будут греки.

— Да, наверное. — Элейн казалось, что Кимон выглядит уже не так враждебно. Она стояла, все еще не решаясь уйти. Он снова смотрел на замок. Ветер развевал его черные волосы. Лунный свет, хрупкий, с металлическим оттенком, падал на лицо, подчеркивая резкие линии…

И все же Элейн удивило то, что в муже чувствовалась некая печаль. Печаль и странное одиночество. Казалось, у нее на миг замерло сердце. Она не сводила с него глаз и впервые пожалела о своем горячем желании отомстить, отплатить ему не только за его несправедливость, но и за несправедливость со стороны Кита. Чего она добилась? Верно, она брала все и не отдавала ничего. Вышла замуж за богатого человека, о котором так часто шутила с тетей… но почему-то воспоминания об этом вызывали у нее раздражение, и она знала, что не посмеет спросить себя о причине.

В день званого обеда Джинкс особенно много шалила. Как всегда энергичная, она спрыгнула с третьей ступеньки на коврик и заскользила на нем по всему коридору, с шумом приземлившись у парадной двери. Элейн узнала об этом, только услышав крик. Она прибежала из гостиной, где листала журнал. У Джинкс текла кровь из носа и из раны на голове.

— Джинкс, милая, что ты наделала? — Элейн наклонилась, подняла ее на руки, понесла наверх в спальню и положила на кровать. — Глупый ребенок! Как ты могла такое с собой сделать?