Атака Джокера

Пойндекстер что-то верещал. Толпа бесновалась. Никсон изрыгал чудовищные проклятия.

Но Максу все это было уже не страшно. Самый быстрый мотокарт из всех, какие он видел в жизни, даже быстрее токийского мототакси, петляя между палатками сувениров, объезжая орущих людей, нес их к стеклянным дверям. Пробив их, он выехал наружу, прочь от худшего кошмара, что Громов видел когда-либо в жизни.

– Слава богу, мы успели, Макс! – выдохнула Кемпински.

– Еле успели, – вторил ей водитель, снимая шлем.

Дженни Синклер!

Громов крепко обнял Дэз за плечи:

– Как же я рад тебя видеть, – тихо сказал он. – Как же я рад снова тебя видеть!..

Мальчик, которого спас Громов, сидел тихо, сжавшись в комочек, смотрел прямо перед собой и дрожал, будто в салоне был тридцатиградусный мороз.

– Все кончилось, – прошептал ему Максим, но тот не отозвался.

Громов почувствовал, что у него внутри все сжимается, а к глазам подступают слезы. Удушливые слезы бессильной ярости.

– Как такое может быть?! – крикнул он Дженни. – Как такое может быть на нашей планете в наше время?!

Та, не отрывая внимательного взгляда от дороги, ответила вопросом на вопрос:

– А ты не знал, что мир развит очень неравномерно? Что задолго до Нефтяной войны лотеки начали свою необъявленную войну с хайтек-пространством? С миром, который они считали избалованным, расточительным и несправедливым. Они устраивали взрывы, захватывали людей, проводили многотысячные демонстрации, призывая людей к войне. Хайтеки были недовольны и вводили против лидеров этих бедных стран санкции. Но был такой ученый, доктор Синклер, мой отец, который говорил, что, вместо того чтобы вводить против лотеков санкции, надо дать им возможность жить с комфортом. Отдавать им технологии бесплатно и помогать их внедрять. Но корпорации считали, что технологии можно только продавать. Вот и получилось, что жадность со стороны хайтек-государств и нетерпимость со стороны лотеков привели к войне. А то, что ты сегодня видел, – ее последствия. Хайтеки заперлись в своих мегаполисах, сняв с себя всю ответственность за остальной мир. Предоставив его чудовищам вроде Бродяги Никсона, где единственный закон – право силы. А человек в гораздо большей степени животное, чем хотел бы о себе думать, и в отсутствие образования, науки и культуры очень быстро деградирует.

– Да, мы уже знаем, что в борьбе с обезьяньей природой человека твой отец добился выдающихся успехов, – проворчала Дэз.

Любовь к амфитеатрам отчетливо проявилась в хайтек-архитектуре. Зал заседаний хайтек-парламента выстроили именно так. Три четверти круга занимали ярусы с депутатскими местами и правительственными ложами, а одну четверть – гигантский экран и помост, куда выходили ораторы.

Инспектор Идзуми был единственным человеком, кто явился для «принятия эпохального решения» в старой поношенной форме. Он старался не обращать внимания на недоуменно-презрительные взгляды, которыми его одаривали некоторые из проходивших мимо. Богатенькие лобби в роскошных костюмах, представители Торговой Федерации, служившие корпорациям, что выкупили для них места в органах власти, провожали высокомерными взглядами полицейского инспектора. Идзуми подумал, что, возможно, все же надо было надеть парадный китель, но одних воспоминаний о тугом воротничке и врезающихся проймах рукавов было достаточно, чтобы отогнать эту мысль.

Тем более что Идзуми в своей видавшей всякое полицейской форме сидел в президентской ложе, откуда должен был вести свое выступление Рамирес. Перед инспектором стояла табличка, сообщавшая всем любопытным, что перед ними глава следственной комиссии, занимающейся делом технопарка Эден.

Едва инспектор успел устроиться в своем кресле, как перед ним будто из воздуха появился Яков Фаворский – шеф Интерпола. Идзуми вскочил, забыв от изумления, как положено приветствовать начальство. Даже Китосаки, шеф токийского отделения Интерпола, единого полицейского управления хайтек-пространства, никогда не видел Фаворского лично. Да еще так близко.

У Фаворского была странная внешность, которую невозможно запомнить. Стоило отвести глаза, как блеклые, ничем не примечательные черты шефа Интерпола расплывались в тумане.

Он кивнул инспектору и сказал:

– Я слушал ваш доклад о предварительных результатах расследования случившегося в Эдене. Впечатляет. Я буду следить за вашей работой.

– Спасибо, – выдохнул Идзуми.

Тут перед ними возник слащавый лысый мужчина средних лет в сером шелковом костюме и расшитом искусственным жемчугом галстуке. Он почтительно приветствовал Фаворского, но обратился к Идзуми:

– Инспектор, корпорация «Спарклз Кемикал» уполномочила меня передать вам наш меморандум, официальную позицию относительно дела технопарка Эден…

– Давайте, – тот дернул из его протянутой руки папку с ходатайством.

Мужчина растерянно моргнул и суетливо скрылся.

Аналогичных «меморандумов» Идзуми уже успели передать около трех десятков. Во всех заключалась одна и та же просьба крупных корпораций: принять во внимание «общественную полезность» технопарка Эден, а потому не затягивать следствие и «способствовать скорейшему возобновлению исследований» в нем. Идзуми сложил все меморандумы в пластиковую папку и демонстративно на нее сел. Фаворский заметил это и едва заметно улыбнулся.

Верховный совет хайтек-пространства, генеральный штаб, шефы всех гражданских силовых структур, представители Торговой Федерации – собрались для обсуждения возможности перезагрузки Сети ввиду появления в ней Джокера.

– Президент Рамирес! – объявил электронный голос.

Заиграл гимн хайтек-пространства.

Рамирес вошел и помахал всем рукой. Зал приветствовал его стоя.

Президент прошел к своему месту и кивнул Идзуми.

Все уселись. Перед началом любых больших собраний гости всегда в течение нескольких минут должны были сидеть спокойно на своих местах, чтобы камеры «Большого брата» всех идентифицировали и система глобальной безопасности убедилась, что биометрические параметры присутствующих соответствуют заявленным идентификационным номерам.

Рамирес чуть повернул голову в сторону инспектора и тихо сказал:

– Послушайте, Идзуми, ваше отстранение… Я не мог ничего сделать, только потребовал, чтобы поиски Дэйдры МакМэрфи как виновницы Эденской трагедии оставили за вами. Но я лично хотел бы сказать, что заинтересован в вашем участии дальше. Надо узнать правду, а не то, что генерал Ли посчитает нужным нам сообщить… Но и Эден не должен пострадать. Вернее, его репутация… Очень многие хотят, чтобы работа технопарка возобновилась.

Он глянул на часы и замолчал. 11:59. Заседание должно было вот-вот начаться.

На мониторе Рамиреса побежали цифры обратного отсчета. Ровно в двенадцать он должен встать и открыть заседание. На мониторе уже появились первые строчки его обращения: «Сограждане! Наступает час самых тяжелых испытаний для нашей цивилизации…»

Инспектор вздохнул. С каждым часом ему становилось все более очевидно, что нет никого, кто действительно пытался бы разобраться с делом технопарка Эден. Всем хотелось как можно быстрее замять «инцидент». Идзуми понял, что правительство не вмешивалось в дела Синклера, потому что корпорации были готовы на него молиться. До семидесяти процентов инноваций давал Эден. Как доктор Синклер добивался таких результатов, по большому счету никого не интересовало. Вчера в Сети появились заявления некоторых учеников Эдена, которые хотели вернуться. Каждый день отзывались иски потерпевших. Все они писали, что оправились от шока, подумали и пришли к выводу, что никакого особого вреда Синклер им не причинил. Да, было бы неплохо предупреждать поступающих, что все годы обучения им предстоит провести в виртуальном пространстве… Но это бы очень мало кого остановило!

Корпорации хотели вернуть Эден, правительство мечтало вернуть Эден, ученики хотели вернуться в Эден! Идзуми уже начал жалеть, что не послушал доктора Льюиса тогда, в бункере, когда он предлагал оставить все как есть – перезагрузить главный компьютер и подключить всех к виртуальной среде заново.