Страница 89 из 118
Инстинкт надежней сознания.
Инстинкт подсказывал (и не шепотом! в полный голос! ладно хоть внутренний…): в номере — люди.
Ни звука, ни стука, ни бряка из номера.
Значит, люди там с обостренным чувством боевой ситуации, аналогичным колчинскому. Однако!
В Москве, на Шаболовке, ЮК не сразу выявил наличие «жучков» (и не он выявил, а беспардонный Сёгун!), но лишь потому, что ситуация была на тот момент неявная. Зато чуть позже, когда проявилось: да, боевая! — он уловил «маячок» в «мазде», даже не исследуя машину сантиметр за сантиметром, — уловил. Инстинкт. И слежку уловил. Но если доверяться собственным ощущениям, из-под «колпака» он ушел, выехав из Москвы на ильясовской «девятке». Не было за ним наблюдения, не было ни разу, пока он в Санкт-Петербурге.
И вот…
И не просто наблюдение, засада в номере.
И не тривиальная засада — девочка-портье и камуфляжный старик выдали бы себя, будь они в курсе. Он же поинтересовался: «Меня никто не спрашивал?» Ответное «нет» прозвучало с той естественностью, когда действительно «нет». Когда бы Колчина кто-нибудь спрашивал, но строго-настрого наказал отвечать «нет», естественность игралась бы, неестественной была бы естественность — уж Колчин бы почувствовал нюанс. Как почувствовал теперь: там КТО-ТО есть.
Варианты?
Несколько.
Открыть дверь ключом как ни в чем не бывало, шагнуть внутрь. Далее — моментальный кульбит вперед… Не даст он ИМ лишней секунды, той, когда человек вырисовывается силуэтом в дверном проеме, нащупывая выключатель.
Или спуститься вниз: «Что-то не то, видите ли, с ключом. А может, с замком? Не поднимитесь, не посмотрите?» Тогда ИМ, заслышавшим посторонних, придется бежать на цыпочках от двери, прятаться в шкаф, в сортир, пережидая посторонних, угадывая миг между прошлым и будущим: ага! посторонние ушли, Колчин один в номере! Один-то один, но эффект внезапности превращается в оружие ЮК, а не ИХ, — боевик-спец из шкафа либо из сортира обречен на провал, если фигурант в курсе: боевик-спец в шкафу либо в сортире…
Еще вариант — окно. ОНИ нацелились на дверь, окно у НИХ за спиной. Но это самый неудобоваримый вариант. Во-первых, гостиница крупноблочно-железобетонная, балконов не предусмотрено проектом, а цепляться скрюченными пальцами за неровности бетона в положении вис на верхотуре седьмого этажа — работенка для каскадера, для Ломакина того же, но не для Колчина, не для сэнсея (он в несколько иной области сэнсей!). Да и звону бьющегося будет — почти как у Алабышевой-Дробязго на Скобелевском, 17. Декабрь, окна закрыты и утеплены наглухо. А реакцию жильцов, иностранных специалистов лучше и не предугадывать, ну их совсем!
Он просчитал варианты быстро.
Очень быстро.
Быстро, как только можно.
Еще быстрей…
Каждый вариант имел изъян — не тот, так другой.
Был, конечно, и вовсе забавный вариант — пройтись по холодочку триста метров до однокомнатной обители Галины Андреевной Мыльниковой-Красилиной-Лешаковой, потребовать ночлега. А на выходе из «Чайки» согласоваться с горничной — пусть приберет номер.
Но потому-то он, вариант, и забавный, что априорно прикидываешь его с НЕ:
Не запускать же перед собой в номер горничную!
Не к Мыльниковой-Красилиной-Лешаковой же идти ночевать!
Однако иных, кроме просчитанных, вариантов Колчин предложить себе не мог.
И тогда… Тогда вариант предложили ОНИ!
Колчин нутряно почуял — сейчас ОНИ проклюнутся.
Колчин был невесом, невидим-неслышим, изготовившись в коридоре перед дверью в собственный номер. Сделал полушаг в сторону (если приоткроют щель, дверь сгодится в качестве прихлопывающей плоскости на манер крысоловки), утвердил стопу покрепче, выставив закаменевшее бедро (если вздумают сразу, без разведки, распахнуться в надежде оглушить того, кто за ней, то бедро примет удар и «сыграет» обратно).
Дверь здесь открывалась в коридор, не в номер.
Н-ну?! Открывай, как тебя там?!
«Как тебя там» не открыл, но проклюнулся:
— Юрий Дмич! Угробишь ведь, ну! — раздалось из-за двери, из номера.
— Угроблю! — посулил Колчин. Впрочем, облегченно.
Зубарев открыл и тут же вскинул руки в дурашливом «сдаюсь-сдаюсь».
Да уж, с Колчиным американские штучки не пройдут, любимые американские штучки — скопление друзей-приятелей-родственников в комнате с потушенными огнями и хоровое-истошное «Surprise! Surprise!» в миг включения света ничего не подозревающим хозяином. Колчин наперед учует и ответит сюрпризом на сюрприз.
Благо Андрюша Зубарев — ученик ЮК, да и кое-какого опыта набрался в реальных боевых ситуациях. Вот и не рискнул, в последний момент опомнился, окликнул, упреждая: «Угробишь ведь, ну!»
Угробил бы. Даже после того, как выяснилось — это Зубарев, это Андрей, это тот, о ком Колчин вспоминал не далее сегодняшнего утра и подгонял время: скорей бы сутки до назначенного срока миновали. Это Зубарев, пришедший за сутки до им же назначенного срока, пришедший не с пустыми руками — с коньячком натуральным, без нефтепродуктной вони… но и в другом смысле не с пустыми руками. С информацией почти исчерпывающей.
Однако Юрий Дмитриевич Колчин — человек дистантный, а ученик позволил себе нечто нарушившее субординацию. Ну вот вроде бы замечательные отношения между учителем и учениками, и вдруг ученик, заигравшись, хлопает учителя по плечу: «А ты у нас голова-а!» Угробить за такое — не угробить, но ДАТЬ ПОНЯТЬ следовало бы. Хотя бы элементарным недоуменным изломом брови: что?..
Но Зубарев на то и спец, чтобы зафиксировать фамильярную ладонь в миллиметре от плеча учителя, вопреки всем законам физики, погасить инерцию размаха и преобразовать жест в уважительное «пардон! пылинка! я смахнул!».
«Угробишь ведь, ну!» — смахнул пылинку с учителя Андрей Зубарев, подав голос из-за двери: я знаю, учитель, что от вас ничего не укроется, и я, собственно, и не пытался это проверить, вот… сдаюсь-сдаюсь…
— Давно ждешь? — буднично спросил Колчин, словно проникновение постороннего в номер для ЮК — обычное дело, предсказуемое, даже ожидаемое, но только сам ЮК припозднился.
— Часа полтора, — ответил Зубарев, словно они заранее договорились о встрече, ну да ничё, мы, питерские, завсегда готовы к тому, что вы, столичные, заставляете себя ждать, так что и не извиняйтесь. А на безмолвный саркастический вопрос учителя, мол, и все полтора часа — в положении «товьсь!» за дверью? объяснился: — «Девятку» твою, Юрий Дмич, из окна приметил, когда ты парковался. И тебя тоже.
Андрей Зубарев на сей раз был в амплуа первого ученика, предвосхищающего мысль учителя и следующего этой мысли.
Учитель и ученик — ежели повторить древнекитайскую витиеватость — двое на циновках, настолько близкие друг к другу, что между ними можно положить посох длиной в один джан.
Да, ученик никогда не сможет победить учителя. Но не только потому, что (говорилось уже Колчиным) у сэнсея возникает биополярное чутье ученика — он читает его движения задолго до того, как удар наносится. А еще и потому, что ученик, блюдя Сяо (сыновняя почтительность, знаете ли, сыновняя почтительность!), не смеет демонстрировать превосходство. И объяснит это превосходство, если оно выражено столь явно, лишь руководящей и направляющей силой учителя — ученик же всего-навсего предвосхитил.
Поручил Колчин Зубареву кое-что выяснить?
Зубарев выяснил. И даже на сутки раньше. И поспешил сообщить учителю на сутки раньше. Иначе бы сообщил только через неделю, а сэнсею время дорого. А Зубарева уже завтра в Питере не будет, он сегодня в ночь отбывает — командировка от фирмы. Куда-куда! В Каир. Надо полагать, для опровержения закона Михайло Ломоносова на международном уровне. Не суть.
А суть в том, что единственное время и место для передачи информации по заданию ЮК — сегодня и здесь.
Сегодня — ибо до «Стрелы» у Зубарева осталось всего ничего, пять часов.
Здесь — ибо подобная информация не для передачи по телефону (это раз!), ибо сам ЮК не звонит в соответствии с договоренностью: срок — завтра! (это два), ибо застать ЮК можно только в номере, и было бы отрадно, когда б ЮК объявился в номере до того, как Зубарев вынудится поспешить на «Стрелу», иначе ЮК удовольствуется запиской «Юрий Дмич! Это я, Зубарев. Все сделал, как обещал. Но меня не будет неделю» (это три!).