Страница 5 из 118
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ
…потому — подспудное желание избавиться от спуда опеки. На первое время, хотя бы на день прибытия.
— Ю-Дмич! Ю-Дмич! К нам!
— Не ждите, ребятки. Я — сам…
Беспокойства не было, а была досада: ну что еще за новости?! где Инна?! где «мазда»?!
Подошел Ильяс. Он подоспел в аэропорт не с микроавтобусом, на своей, на «девятке»:
— А то поехали? Мне так и так через Шаболовку.
— Ну, поехали.
Хорошо! Предположим, разбила — декабрь, скользко, занесло. Если и разбила, то не сильно — водитель она первостатейный. То есть ничего страшного, а машина — наживное, пустяк, отогнать к Егору Брадастому на поправку, в малое предприятие «Квадрига»… Вполне возможно, там она, «мазда», сейчас и проходит курс лечения. Но пусть не на «мазде» — на «Волге» Дробязго приехала бы. Что ли отец не одолжит дочери «тачку» — в Шереметьево и обратно, зятя-триумфатора до дому доставить с комфортом и всяческим почетом…
В крайнем случае сам Дробязго мог бы соизволить, если опасается Инне руль доверить, — за рулем тесть, Инна рядом, а телохранители, положенные по рангу и по штату, — на хрен! Погуляйте, погуляйте! Валентина Палыча Дробязго сегодня, ежели что, защитит зять — он, зять, такой, ого-го! Колчин.
О, Колчин, о! Фамилия, известная всем, кто хоть сколько-нибудь серьезно занимался единоборствами, — и тем, которые бандитствуют, и тем, которые телохра-нительствуют.
Как ни верти ситуацию, но должны они быть, однако…
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ
…их не было. Вот… ситуация! Какая-такая? Да простая:
Возвращается муж из командировки!
Ильяс подхватил колчинскую сумку — легкая! кимоно, свитер, парадно-выходной костюм, пяток видеокассет, документация, само собой. Похромал к машине.
Дурацкая травма — но стоила она Ильясу Сатдрединову участия в чемпионате. За неделю до поездки шальной «каблук» подрезал, да так неудачно, что впилился в бок «девятке». Кости целы, но связку порвало. Дверцу вмяло, понятно. Тут же навели справки, прошлись по «крышам» — нет, выяснилось, чистая случайность, никакого умысла. Да и парнишка вылез из «каблука» серовато-белый, как апрельский снег, — мысленно прощаясь с квартирой, дачей, ежели есть, накоплениями, ежели накопил что. Дыши носом, парнишка, повезло тебе, не на бандитов попал — возмести ущерб и катись. Возместил. Сам отбуксовал, сам новую дверцу выискал, сам ремонтные работы произвел, денег кое-каких добавил… Материальный ущерб, да, возместил, но автомобиль, железяка хренова, выздоравливает не в пример быстрей, нежели человек. Япония помахала Ильясу ручкой: воина с порванной связкой везти на чемпионат — это альтруизм чистой воды, на который права нет. Ильяс сам все прекрасно понимал — обидно, конечно, до чертиков, но… — однако некоторое послевкусие оставалось, оставалось послевкусие. Потому и приехал в аэропорт — встретить коллег, поприветствовать, а заодно продемонстрировать, что нет уже никакого послевкусия, послевкусия нет. Даже наоборот: вот, мол, рад вас видеть, однако будь я вместе с вами там, может быть, не серебро, а золото отвоевали бы. И ведь пожалуй, пожалуй. Не в командном, но в личном было бы на одно золото больше.
— Поведешь? — предложил Ильяс Колчину, притворно морщась, приступая на больную ногу. Сделикатничал.
Дело в том, что Колчин предпочитал вести машину сам. И вообще всегда всё предпочитал сам. Не ведомый, но ведущий.
— Поведу. Может, тогда я тебя лучше к твоим доставлю? Как нога-то?
— Нога… — философски пожал плечами Ильяс. — Сносно. Нет, я сам могу. Просто пока…
Они друг друга поняли, Колчин передал пенал-коробку Ильясу и сел за руль. А Сатдретдинов, помешкав, устроился рядом, на переднем сиденье.
Колчин усмехнулся — была у Ильяса подвижка примоститься на правом заднем сиденье. Рефлекс.
Правило: потенциальной жертве полагается сидеть не за рулем, а на правом заднем сиденье. И по городу, кстати, надо двигаться в крайнем левом ряду… «Знай и умей — дольше проживешь».
Одно дело публично заявлять: «Мое имя и репутация — достаточные гарантии тому, что даже возможность подобных попыток исключена». (Он не говорит ВСЕГО того, что думает.) Другое дело — исходить из реалий и быть начеку. Воины, достигшие высот в своем искусстве, потому и достигли высот, что готовы к любым неожиданностям.
Колчин — достиг.
Ильяс — тоже достиг. Потому подвижка Ильяса была чисто рефлекторной.
И Колчин оценил рефлекс по достоинству: молодец, то самое чувство боевой ситуации не утеряно, пусть и не Афган вокруг.
Казалось бы, да ну вас совсем с вашими героическими рефлексиями: чуть кто пукнет поодаль — прыгать в сторону и перекатом уходить за безопасный угол! Недолго и до неврастении! Но есть большая разница между пуганой вороной и полностью мобилизованным воином. Цитата: «Безопасности, как и беременности, не бывает немножко, безопасность — штука стопроцентная». В строгом соответствии со шкалой.
Шкала безопасности (по нарастающей) такова:
1. Всё безоблачно, мне не о чем волноваться.
2. Я не вижу для себя конкретной угрозы, но теоретическая вероятность того, что она когда-нибудь возникнет, уже появилась.
3. Я сознаю, что вмешался в чьи-то интересы. Конкретной угрозы нет, но я знаю людей (силы), от которых она, угроза, может исходить.
4. За мной идет охота, конкретная угроза стала реальностью, и я знаю, от кого она исходит.
Четвертую степень Колчин почти исключал как для себя, так и для учеников. Попробовал бы кто реально угрожать, да так, чтобы ясно было — кто!
Третья степень — пожалуй… Пожалуй, да. Что-что, а при нынешнем раскладе с боевыми искусствами, когда одних федераций только в столице — дюжина и каждая считает себя, и только себя подлинной-первоисточной, а значит, и единственно достойной представлять единоборства на европейском, на мировом уровнях (читай: командировки, валюта, призовой фонд, предпочтения спонсоров)… Но вся петрушка в том, что Колчин действительно стоял у истоков, Колчин действительно — номер один в тяжелом весе (есть ли в России воин, который может похваст… то есть гордиться тем, что учителем у него — мастер, японец, десятый дан… а Хисатака-сан — это десятый дан Косики-каратэ). Колчин знает каждого-любого, причастного к искусству боя. И каждый-любой знает цену ЮК. Потому-то третья степень лишь теоретически — пожалуй, да. Практически — пожалуй, нет.
Вот вторая степень — это вполне, вполне. Чем больше успех, тем многочисленней армия завистников. Переоценивать не стоит. Недооценивать — тоже.
Увы, но первую степень по шкале безопасности может позволить себе в этой стране разве клинический идиот, безвылазно обосновавшийся в некоем заведении имени Сербского: солнышко светит, ля-ля-ля, дяди пришли, ля-ля-ля, кушать ведут, ля-ля-ля, слюни текут, ля-ля-ля, завтра будет лучше, чем вчера!
Колчин сел за руль. Ильяс сел рядом.
— Что тут? — спросил Ильяс, взвешивая пенал с шаолиньской доской на ладони.
— «Калаш» с откидным прикладом! — нахмурил суровые брови Колчин. Оно понятно — и по весу, и по размеру, и вообще, — что не «калаш». Но объяснять долго, да и зависть, даже белая, разобщает как-никак. Потом, попозже, не сейчас.
А сейчас…
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ
…досада Колчина переродилась в настороженность.
Первые минуты после приземления, первые минуты топтания на родной земле еще хранили зарубежно-беспечную ауру. Но по мере осознания — ты дома! — включались некие внутренние тумблеры, защитное поле, начисто отключенное в Стране восходящего солнца.
Дожили! Раньше благодаря страшилкам международников, окопавшихся за рубежом (они и репортажи свои вели брезгливо-брюзгливо, чудовищным усилием воли удерживаясь от зажимания носа перед камерой, — настолько тлетворен Зарубеж!), только и благодарили провидение за угоразд родиться именно тут, а не там.
Дожили! Колчин три года назад, впервые добившись возможности отправиться в Японию, цельную неделю ночами ходил-бродил по Токио без сопровождения, присаживаясь-засиживаясь в парке Уэно и под плеск полуметровых золотых рыбок-карасей в пруду при свете бумажных фонариков строча в блокнот свод вопросов для Хисатаки-сан, готовясь к дневным урокам в до-дзё учителя. И за всю ночную неделю — не то что эксцессов, но и намека организма на вероятность эксцессов не возникало. Вообще слово «преступность» у японцев никак и давно не ассоциируется со словом «уличная»… Да и в этот приезд если и был (был, был!) у Колчина мандраж, то лишь (сказано уже) сродни мандражу пионервожатого, ушедшего в поход с ночевкой, — великовозрастные гаврики, норовящие растеряться по чащобам, съесть чего не того…