Страница 7 из 12
Орлов скрипнул зубами:
– Сволочь!
– А, мосье Леон! Изволили проснуться? Как почивали?
Орлов не ответил.
– Понимаю! Вы ведь больше по-французски! Чистокровный парижанин? И мамаша ваша тоже парижанка? А Верлэна помните? Хороший поэт? Я ему подражал, когда начал стихи писать. Стихи обязательно прочту… Оценишь?
Орлов закрыл глаза. Какая-то оранжевая, в зеленых крапинках, лента, упорно сматывалась с огромной быстротой в голове с валика на валик.
Вздрогнул и привскочил на диване.
– Благоволите сидеть спокойно, мусью Орлов! – крикнул полковник, подымая парабеллум, – мы вынуждены стеснить свободу ваших движений.
Орлов не слышал. Тупо, без мысли, смотрел перед собой. Вспомнилось: «Семенухин!.. Разговор! Я же дал честное слово! Он может подумать, что я!..» Стиснул косточками пальцев виски и закачал головой.
– Что, господин Орлов? Неужели вам не нравится у нас? Не понимаю! Тепло, чисто, уютно, обращение почти вежливое, хотя я должен принести вам извинение за нетактичность поручика, но вы проявили такую способность к головокружительным пируэтам, что пришлось вас удержать первым пришедшим в голову способом.
Орлов отвел руки от лица.
– Цыц, стерва! Я с тобой разговаривать не намерен, – крикнул он полковнику.
Полковник пожал плечами.
– За комплимент благодарю! Но разговаривать вам все же придется. Даже против желания. В нашем монастыре свои обычаи!
– Иголки под ногти будешь загонять, гадина?
– Не я, не я! Я совсем не умею. У меня руки дрожат. Зато поручик по этой части виртуоз. Всю иголку сразу и даже не сломает! Сами товарищи удивляются! Вы как предпочитаете, господин Орлов? Холодную иглу или раскаленную? Многие любят раскаленную. Сначала, говорят, больно, зато быстро немеет.
Орлов молчал. Поручик Соболевский прошелся по комнате.
– Так-то, мсье Леон? В машину? Да-с в машину, – он быстро подошел к Орлову и всадил в его зрачки горящие волчьи глаза, – прокрутим в кашу, спрессуем и на удобрение! И культурный Запад ничего не скажет. Вырастут колосья и подадут мне на стол булочку. Булочка свеженькая, тепленькая, пушистая, вкусная! А почему? Потому что не на немецком каком-то суперфосфате выросла, а на живой кровушке!
Поручик вихлялся и шипел змеиным, рвущим уши, шипом.
Орлов вытянулся и бешено плюнул.
Соболевский отскочил и, выругавшись, занес руку, но полковник перехватил удар.
– Ну вас! Оставьте! У вас, поручик, такой дробительный кулак, что вы господина Орлова можете убить, а это совсем не в наших интересах. Самое забавное впереди.
– Сука! – сказал поручик, вырвавшись, – пойду умоюсь.
– Да, вот что! Распорядитесь освободить этого олуха Емельчука, киперативного. Напрасно помяли парня.
– О, у вас даже освобождают? Какой прогресс! – сказал Орлов.
– Не извольте беспокоиться. Вас не выпустим.
Орлов пошарил по карманам. Папирос не оказалось.
– Дайте папиросу!
– Милости прошу!
Полковник поднес портсигар. Орлов взял и вывернул все папиросы себе в ладонь.
– Ай, какой вы недобрый! Мне ничего не оставили?
– Наворуете еще!.. А мне курить надо!
– А вы мне ей-ей нравитесь! Люблю хладнокровных людей!
– Ну и заткнись! Нечего языком трепать!
– Ах, какая не парижская фраза! Вы себя компрометируете! А сознайтесь, что я свою разведочку поставил неплохо? Не хуже вашей чека.
Орлов взглянул в ласково прищуренные зрачки полковника.
Облокотился на спинку дивана и процедил сквозь зубы.
– К сожалению, должен согласиться с поручиком Соболевским, что вы старый идиот, которого держат, очевидно, из жалости.
Полковник налился до кончика носа малиновым соком.
– Ты еще дерзости будешь говорить, мерзавец! Довольно! Я тебе покажу! Сейчас сообщу командующему и в работу.
Он взял телефонную трубку. Вернулся в комнату Соболевский.
– Алло! Штаб командующего? Начразведки. Слушаю-с!
– Конвой готов? – бросил он Соболевскому, в ожидании ответа.
– Готов, господин полковник!
– Да. Слушаю. Ваше превосходительство? Доношу, что Орлов арестован. Да. Сегодня. Нет… действительно ошибка… невероятное сходство… Так точно… арестован поручиком Соболевским… Слушаю… да.. да. Почему, ваше превосходительство… ведь мы?.. слушаю, слушаю! Будет исполнено ваше превосходительство. Счастливо оставаться, ваше превосходительство!
Он злобно швырнул трубку.
– У, чорт!
– Что такое? – спросил Соболевский.
– У нас его отбирают.
– Куда?
– К капитану Тумановичу. В особую комиссию.
– Но почему, ведь это же свинство?
– Известное дело! Туманович в великие люди лезет. Сволочь… налет! Полковник высморкался длительно и громко.
– Жаль, жаль, господин Орлов! Вам очень везет. Придется вас отправить к капитану Туманович. Очень жаль! Капитан слишком европеец и слишком держится за всякие там процессуальные нормы. Ничего он с вами не сделает и так и отправит вас в расход, не узнав ни гу-гу. А мы бы из вас все вытянули, потихоньку, полегоньку, любовно. Все бы высосали по капельке. Ничего не поделаешь. Скачи враже, як пан каже! До утра вы все же погостите у нас, а то ночью отправлять вас опасно. Человек вы отчаянный. Досадно только, что не придется с вами за старого идиота посчитаться… Поручик, проведите господина Орлова.
Мадам Марго вышла к обеду немного взволнованная.
– Анна Андреевна, знаете, – не могу понять, почему Леона до сих пор нет?
– Ничего, Марго! Не волнуйтесь! Задержался по делам или зашел к знакомым.
– Не думаю. И потом он всегда предупреждает меня, если не думает скоро вернуться.
Доктор Соковнин разгладил бороду над тарелкой супа.
– Эх, голубушка! Куриный переполох начинаете? Вздор-с! Нервы-с! Леон ваш чересчур примерный муженек и избаловал вас. Нашему брату иногда немножко воли нужно давать. Вот когда женился я на Анне, – от любви ходу мне никогда не было. На полчаса запоздаешь – дома слезы, горе. А в нашем докторском деле извольте аккуратность соблюсти? Ну-с, вот однажды я и удрал штуку. Ушел утром из дому. Пойду, говорю, газету купить. Вышел и пропал. Через трое суток только и объявился. Тут истерика, дым коромыслом, полицию всю на ноги подняли, всю реку драгами прошли, все мертвецкие обегали. А я у приятеля помещика в пятнадцати верстах рыбку ловлю. С той поры как рукой сняло. Больше суток могу пропадать без волнения. Так и вам надо.
Анна Андреевна засмеялась.
– Хорош был, когда вернулся! Нос красный, водкой пахнет. Посмотрела я и подумала: это из-за такого сокровища я себе здоровье порчу? Да пропади хоть совсем, – не пошевельнусь.
Но старания хозяев развеселить Марго не удавались. Артистка нервничала и томилась.
– Ну уж если, голубушка, вы так беспокоитесь, я пройду в милицию. У меня там старый приятель есть. При всех режимах от меня спирт получает и за сие мелкие услуги оказывает.
Марго встрепенулась от оцепенения.
– Ах, нет, доктор! Только, пожалуйста, не полиция! Ненавижу русскую полицию. Вымогатели! Пойдут таскаться! Не нужно! Если утром не вернется, тогда примем меры. А сейчас нужно повеселиться. Хотите спою?
– Обрадуйте, милуша! Люблю очень, когда вы соловушкой заливаетесь.
Маргарита села к роялю.
– Что же спеть? Приказывайте, доктор!
– Ну, уж если вы такая добренькая сегодня, спойти арию Лизы у канавки. Ужасно люблю. Еще студентом ладошки себе отхлопывал на галерке.
Марго раскрыла ноты.
Рокоча, пролились стеклянные волны рояли.
Доктор уткнулся в кресло. Анна Андреевна тихонько мыла стаканы.
Прозрачный голос замутился, затрепетал: