Искатели прошлого

Залман виновато развел руками.

— Естественно, я сразу же влюбилась в вас с Дэнисом, — вздохнув, продолжила Сандра. — Дэнис был такой красивый, что любой из моих придворных ему бы позавидовал, и даже любая фрейлина, если бы переодеть его фрейлиной. Жаль, что ни одной нормальной фотографии не сохранилось. А ты был необыкновенный! У тебя из глаз как будто били солнечные лучи, и другие люди рядом с тобой становились лучше — вот это главное. Даже Эфра под твоим влиянием начала понемногу превращаться из ледяной ящерицы в человека. Залман, ты меня многому научил, — она понизила голос и подошла к нему вплотную. — Став Летней Властительницей, я сделала массу хорошего, может, больше, чем кто-нибудь еще из Властителей — так знай, это благодаря тебе. После Темной Весны ты заболел и все забыл, а я как будто приняла у тебя эстафету.

Отвернувшись, Сандра направилась к дверному проему, что находился слева. Здесь над заколоченным окном сохранился карниз, и с него свисала то ли истлевшая штора, окутанная паутиной, то ли просто многолетняя паутина — не разберешь.

— Я злилась и мечтала тебя победить, — говорила Сандра, не оглядываясь. — Чтобы ты увидел, что я тоже умная, и сильная, и смелая, и ни в чем тебе не уступаю, даже могу тебя обойти. Меня как огнем сжигало это желание одержать над тобой верх, вырваться вперед. Я мечтала, вот вырасту — и тогда тебе докажу…

— Но ведь ты победила, — Залману показалось, что она плачет, и хотелось ее утешить. — Посмотри, кем мы стали: ты — Властительница Долгой Земли, а я — душевнобольной.

— Это не я победила, это с тобой разделались, — Сандра повернулась, глаза у нее были сухие. — Я же не этого хотела! Я хотела стать вровень с тобой, в чем-то тебя превзойти, но чтобы ты оставался все тем же Залманом с солнечными глазами, и чтобы ты понял, что тебе не нужны ни Вир, ни Эфра, а нужна я. А кроме того… — помолчав, она усмехнулась. — Это желание непременно победить, выиграть, стать первой — такое ребячество… Я давно это переросла. Мне двести сорок восемь лет, за такой срок можно многое понять и о многом подумать. В этом отношении мы, люди подвида С, находимся в выгодном положении — у нас есть время, чтобы учиться на своих ошибках.

— Не все учатся. А Сабари?

— Я говорю о возможностях, а не о правиле. Человек либо пользуется возможностью, либо нет. А ты, еще когда я была маленькая, говорил, что жизнь — это не спортивные состязания, и когда-нибудь я это пойму. Так и получилось, я поняла.

Планировка на втором этаже была не такая, как внизу: вместо широкого сквозного коридора с дверями по обе стороны — сплошная путаница смежных комнат. В одной из них висела на стене позеленевшая бронзовая рама с разбитым мутным зеркалом, в другой — полусгнивший ковер, при первом же прикосновении распавшийся на куски. Никаких тайников за ними не оказалось.

— Здесь была комната Дэниса, — толкнув заскрипевшую дверь, сообщила Сандра.

Осколки стекла на полу. Скелет кровати с панцирной сеткой. Из трещин в подоконнике торчат зеленые стебельки.

— Ты думаешь, Дэнис когда-то существовал на самом деле? — оглядывая все это, спросил Залман.

— Так же, как я или ты. И он был бы с нами до сих пор, если б не эта любвеобильная мерсмонова сучка!

В соседнюю комнату можно было попасть через кладовку с боковыми полками, тут стоял острый запах звериной мочи.

— Я часто здесь пряталась, а ты, если замечал меня, говорил: "Сандра, брысь!" Знаешь, почему я начала за вами шпионить? Про вас ходили всякие сплетни… Ты был крутой и отчаянный, мог сцепиться в одиночку с целой бандой и всех отлупить, а Дэнис — красивый, изящный, вежливый, он жил у тебя, ты из-за него со шпаной дрался. Ну, и соседи болтали, что у вас не просто дружба… Меня разбирало жуткое любопытство, хотелось посмотреть, как вы это делаете. Мне ведь было восемь лет, и я интересовалась всем на свете. Могу под присягой засвидетельствовать: ничего такого между вами не было, ты спал в этом доме только с Вир, а потом с Эфрой. Зато мне понравились ваши с Дэнисом разговоры, хотя понимала я с пятого на десятое. Залман, если бы ты мог, как тогда, сказать: "Сандра, брысь!" — что угодно бы за это отдала…

— Сандра, брысь, — сказал Залман. Хотелось сделать для нее что-нибудь приятное.

Сандра бросила на него грустный снисходительный взгляд.

— Да разве так это надо говорить?

Она опять зацепилась мантией за гвоздь, нетерпеливо дернула, и блестящая ткань, затканная золотым виноградом, порвалась. Впрочем, мантия все равно выглядела так, словно Властительница с неделю прожила в трущобах и спала, не раздеваясь, на грязном полу.

— Ты неподходяще одета, — извиняющимся тоном заметил Залман.

— Знаю. Одета я так, как предписывает церемониал. Вот закончится лето, и тогда буду носить джинсы, майки, джемпера… И делать, что захочу. Сейчас я себе не принадлежу.

— Зато власти у тебя побольше, чем у любого другого, — попытался утешить ее Залман.

— Это точно, — подтвердила Сандра с непонятным сарказмом. — Власти у меня чуть побольше, чем у любого другого.

В комнате со стенными нишами в форме арок на Залмана нахлынула печаль. В одной из ниш висел грязный прямоугольник в деревянной раме, под ним — кучка перьев и птичьих костей. В другой нише лежали битые черепки.

— Это была картина, пейзаж в Лесу, я ее помню, — Сандра показала на прямоугольник. — Ее нарисовал и подарил один твой коллега из Трансматериковой. Кажется, ты спас ему жизнь… Тихо!

Она замолчала. Пронзительно-тонкий сверлящий звук. Залман не мог вспомнить, что за животное издает такие звуки, но у него проснулось предчувствие опасности.

— Сандра, пойдем отсюда.

— Хрещатка! — Сандра достала из ножен кинжал.

Хрещатка вылезла из трещины в плинтусе — верткая тварь, покрытая колючей серой щетиной. Вытянутое рыльце с бледным пятачком на конце угрожающе шевелилось, красноватые глазки горели, как два уголька. Укус ее для человека не смертелен, но заживает долго и невыносимо зудит — сдерешь с себя кожу вместе с мясом, лишь бы прекратить этот зуд.

Сандра метнула нож. Пригвожденная к полу хрещатка издала оборвавшийся на высокой ноте взвизг и затихла, только лапки продолжали подергиваться. Подобрав керамический обломок покрупнее, Сандра присела на корточки, точным ударом размозжила ей голову, потом вырвала кинжал, огляделась и, не найдя ничего подходящего, вытерла о свою и без того грязную мантию.

— Жалко, что я не Мерсмон, — бросила она сквозь зубы.

— Наоборот, хорошо! — возразил Залман. — Почему — жалко?

— Да будь я Мерсмоном, я бы кое-кого скормила кесу, и в первую очередь — шефа выездной службы безопасности! Жаль, времена и нравы уже не те… Я его в отставку отправлю, хрен теперь найдет приличную работу. Меня могла укусить хрещатка!

— Наверное, она здесь жила. Мы ее потревожили.

— Интересно, как она там помещалась? — Сандра выпрямилась и перевела взгляд на трещину в плинтусе внутренней стенки. — Хрещатки тесноты не любят, им надо, чтобы нора была просторная. Значит, там достаточно большая полость.

Действуя кинжалом, как рычагом, она взломала прогнивший плинтус. За ним зияла щель.

— Фанера, — постучав рукояткой по участку стены над щелью, определила Сандра. — Ну-ка, врежь по этому месту ботинком. У меня туфельки хлипкие.

От удара фанера хрустнула. Намотав на руку мантию (мало ли, что еще там прячется, кусачее и ядовитое), Властительница расшатала и выломала кусок. Открылась зловонная нора, пол усеян обглоданными косточками и катышками помета, а сбоку темнеет что-то большое, округлое.

— Нашла!

Издав победный возглас, Сандра извлекла из норы завернутую в кусок мешковины трехлитровую банку, завинченную проржавевшей металлической крышкой.

— Мама хранила в таких малосольные огурцы. Я в первый раз их попробовала, когда мы поселились у тебя, раньше овощи из теплиц были нам не по карману.

Говоря, она пыталась отвинтить крышку, намертво приросшую к горлышку. В банке что-то лежало — предмет цилиндрической формы, завернутый в тряпку.