Страница 79 из 81
Перед князем предстал седой муж, непростой по одёже: в красных сапогах, синем шёлковом коче, наброшенном на рубаху алого шёлка, с уверенно гордым взглядом голубых глаз. Некрут улыбнулся мужу, почтительно отступил в сторону, будто давая ему место для пляса. Павша угрюмо посторонился: в мужике узнал того, что встретил во дворе Некрута, когда приезжал грозить ему, и этот муж тогда очень хотел с Павшей поговорить.
— Дозволь слово молвить, свет Владимир-князь! — попросил он. Владимир окинул его безразличным взглядом: что ты скажешь за свой род? Но из уважения к сединам и из-за того, что хотелось потянуть с решением, кивнул.
— Родители мои назвали меня Гунастром, люди же зовут Гостилой, и я старший в своём роду.
Голос Гостилы был глубок, таким голосом под гусли сказания бы петь. Ворчащая толпа глядельщиков любопытно затихла. Гостила продолжил:
— Я с детства знаю Некрута. И я скажу вам, люди, и тебе, княже, что Некрут мог убить свою жену!
Гостила осмотрелся вокруг, посмотрел на князя: мало кто поверил своим ушам. Владимир, подавшись вперёд, не мигая смотрел на руса. Некрут отошёл на несколько шагов, будто пытаясь рассмотреть родича: не подменили случаем?
— Ты чего это? — вырвалось у Некрута.
Гостила вдруг взъярился:
— Мне стоит рассказать, как ты, вьюношей ещё, во хмелю, топором зарубил парня ни за что, только потому, что тебе голову задурило? Или девку понасиловал с другом своим, потом утопилась она от бесчестья? Старше стал, так думали, что остепенился, ан нет: только колода да холм могильный тебя исправят! Я не хочу кровной войны из-за такого, как ты!
— Княже! — обратился Гостила к Владимиру. — Коли Некрут не сознаётся, так пусть поле будет им высшим судьёй!
Толпа глядельщиков ещё до окончательного решения Владимира разразилась бодрыми криками, предвкушая забаву. Некрут скривился лицом, улыбнулся, но как-то нехорошо, будто полоумный в час безумия. Колот, у которого с души упал камень, заволновался от недоброго предчувствия. Павша уже стоял подле него — потерянный и как будто постаревший — и говорил что-то, едва слышное, в громком гудении зевак, что-то про бронь и оружие. Лапа удивился, что не слышал, как князь объявил решение, но в таком шуме услышать его было непросто. Зато ясно пронёсся голос Гостилы:
— Не вздумай наймита выставить вместо себя, Некрут! Не позорь род наш, в тебе силы ещё полно. Сам сражайся!
Павша стягивал снурками поддоспешник, натянул Колотову кольчугу, подпоясался, попрыгал, покрутил туловищем, проверяя, хорошо ли легло железо. Лапа, держа за ножны, протянул племяннику меч, молвил, когда лязгнул вытаскиваемый клинок:
— У него есть имя: Посмертный Дар. Помнишь, я сказывал тебе, как он мне от ставшего зброднем соратника достался? Этот меч выпил много крови и тебя не подведёт.
— Спасибо, стрый!
Дружинники раздвинули в стороны толпу, воткнутыми копьями обозначили края «поля». Противники встали друг против друга на разных концах. Некрута одели в броню с чужого плеча, дали чужой меч. По змеившемуся узору было видно, что клинок кован добрым мастером и стоил, как стадо коров. Если Павша победит, а он в этом не сомневался, меч и броня достанутся ему. Турин, лёгким для большого тела шагом, встал между противниками. Некрут, пока не объявили начала поединка, обернулся к зрителям и позвал:
— Загиба!
Молодой парень, ровесник Павши, в стегаче и кожаном шеломе, вышел из толпы. Павша узнал его сразу: Загибу изгнали из княжеской дружины четыре года назад за то, что украл у соратника калиту с кунами. Загиба был ярым игроком в зернь и проигрывался до чёрного волоса[228]. В конце концов увлечение довело его до воровства. Святослав без зазрения повесил бы Загибу, Ярополк же, известный своей добротой, просто выгнал нерадивого кметя. Потом о судьбе Загибы ходили разные слухи: то к купцам нанимался, в Тмуторокани был, ходил в походы с русами, вроде и в разбойных ватагах люд честной грабил; ещё ходил слух, что из рода выгнали его. Павша не удивился бы, если Некрут, вопреки наказу Гостилы, выставил бы Загибу вместо себя, но Некрут объявил:
— Меня, в отличие от супротивника моего, не учили искусству ратному, потому этот человек будет носить щит за меня в поединке.
Павшины сторонники возмущённо загомонили. Горячий Плоскиня предложил другу:
— Возьми кого из наших, Павша!
Павша презрительно плюнул себе под ноги, ответил:
— Этому гадёнышу ничего не поможет!
Пестряй продолжал горячиться:
— Слышь, Загиба! Если Павша не убьёт тебя, то со мною встретишься! Тебя на свете этом никто не любит, все помнят шкоды твои и за что тебя из дружины выгнали!
— Жаль будет парня, если убьют или покалечат в поединке, — прогудел Добрыня. Владимир, хмурясь, смотрел в сторону поединщиков. Павша понравился ему: такой не побежит с поля боя, а этот Некрут нашёл, видать, подобного себе: из дружины просто так не погонят. Князь желал в душе, чтобы Павша одолел противника.
Колот яростно скрёб поросшую бородой щёку. Было ясно, что Некрут всё продумал заранее; Загиба этот не зря тут появился. Догадывался Некрут, что Павше его воинская честь не позволит взять кого-либо, чтобы носить за собой щит. Лапа твёрдо решил для себя: если с сыновцом что-нибудь произойдёт нехорошее, то Некрут не доживёт до зимы.
Противники, как хищники, осторожно приближались друг к другу, выбирая возможность для укуса. Загиба крался полусидя, давая обзор Некруту. Ему нельзя ударять щитом, можно только защищать поединщика. Павша два раза быстро ударил в бок и сверху, оба раза опальный кметь стремительными движениями отбил удары.
Преимущество двух кметей очевидно для зрителей: тяжёлый щит позволяет быстрее двигать обеими руками, бить мечом тоже получается сильней. Ещё можно загнать противника до устали, что и пытались сделать Некрут с Загибой. Павша пытался обойти многорукое человеческое чудовище, но Загиба каждый раз успевал поворачиваться вокруг Некрута, принимая на щит клинок, — ратная выучка пошла впрок, да не туда. Некрут, который по-настоящему так ни разу и не ударил, вдруг рубанул Павшу сверху, поймав мгновение, когда Загиба присел в очередной раз со щитом. Меч скользнул по шлему, проскрежетал по звеньям кольчуги и скользнул в сторону.
— Баба лучше ударила бы! — зло веселясь, заорал Плоскиня. Глядельщики загоготали, поддерживая поединщиков. Некрут спешил работать мечом, невольно заставив шевелиться и Загибу. Павша отступал, перемещаясь по полю, и явно устал. Некруту, наконец, удалось достать Павшу: он снова рубанул сверху и вкось, разрезав рукав и предплечье Павши. Колоту было видно, что племянник хоть и получил царапину, но глубокую и будет терять силы вместе с кровью.
В грудь будто ударили молотом, рана ослабила хватку руки на черене меча, и Павша пожалел, что на рукояти нет паверзи[229]. Противники были в полной силе: Загиба был так же пружинист, Некрут щерился осмелевшим дворовым псом.
Павша двинулся вперёд. Некрут, увлёкшись лёгкостью близкой победы, снова ударил сверху, попав прямиком по подставленному щиту и почти валясь на Загибу. Павша с силой пнул ногой по щиту противника, опрокидывая его на спину. Некрут отбежал, чтобы тоже не завалиться, на несколько саженей, разделившись с соратником.
— Бей!
— Не жди, кметь!
Некрут пытался снова слепиться с Загибой, но Павша замахнулся, отгоняя его. Ударил несильно, но Некруту и этого хватило. Загиба, понимая, что встать не успеет, закрутился ужом, пытаясь спрятаться под щит. Чётким ударом Павша отсёк ему ступню и развернулся к Некруту — его соперник был уже ему не опасен.
— Ты теперь без щита, поединщик! — громко объявил Турин Некруту. Загиба, как уж, пополз дальше от поля боя, влача за собой кровавый след.
— Не уйдёшь! — Плоскиня и Усад высунулись из толпы, ухватив Загибу за стегач, потащили его, как добычу. Добрыня собирался было послать гридней, не то убьют ведь его парни, но Владимир крепко схватил его за руку: «Нет!» От такого, как Загиба, пользы нет, только вред один.
228
… до чёрного волоса — до исподнего, оставить без ничего, дочиста ограбить.
229
Паверза — ремень, петля, шнур или кисть на эфесе холодного оружия. То же, что и гораздо позднее вошедший в употребление «темляк».