Страница 19 из 20
И в какой-то момент я поняла, какое решение приму. Оно пришло ко мне так ясно, что я не вполне уверена, было ли оно моим собственным. Возможно, некий давно мёртвый художник протянул руку и потащил меня за рукав, умоляя, чтобы его услышали в последний раз, прежде чем мы останемся в темноте и тишине, окружившей город.
Я положила свою ладонь на руку Ритайо.
— Я собираюсь подойти к стене, — просто сказала я. К его чести, он сразу понял, что я имела в виду.
— Ты оставляешь нас? — спросил он жалобно. — Не только меня, но и маленького Карлмина? Ты позволишь себе утонуть в видениях и оставишь меня наедине со смертью?
Я встала на цыпочки и поцеловала его щёку, покрытую щетиной, и быстро прижалась губами к пушистой голове своего сына.
— Я не увязну, — пообещала я ему. Неожиданно это оказалось очень простым. — Я знаю, как плавать в тех водах. Я плавала в них с рождения, и словно рыба, я буду следовать за ними к источнику. А ты пойдёшь следом за мной. Все вы.
— Кариллион, я не понимаю. Ты с ума сошла?
— Нет. Но я не могу объяснить. Просто следуй за мной, и доверься мне, как я последовала за тобой, когда шла по ветке дерева. Я почувствую дорогу, я вас не подведу.
Затем я совершила самую скандальную вещь в своей жизни. Я взялась за свои юбки, наполовину оборванные, и разорвала их, оставшись только в панталонах. Я скомкала их и сунула на его трясущиеся руки. Вокруг нас остановились другие и из темноты наблюдали за моим странным поведением.
— Это для факела. Немного, но на некоторое время хватит, чтобы поддержать огонь. Иди за мной.
— Ты будешь разгуливать перед нами почти обнажённая? — в ужасе спросил он, будто это было главной причиной для беспокойства.
Я улыбнулась.
— Пока горит моя юбка, никто не заметит наготу той, что подарила всем свет. И когда она сгорит, всё спрячет темнота. В этом смысл искусства.
Когда я ушла в сторону, темнота поглотила всё. Я слышала, как он кричит, чтобы факелоносец остановился, и я услышала, как другие сказали, будто я потеряла рассудок. Но мне казалось, что я наконец-то погрузилась в реку, которую так томительно искала и жаждала всю свою жизнь. Я свободно подошла к городской стене, открыв свой ум и сердце этому искусству, и, коснувшись камня, оказалась среди сплетников, торговцев и музыкантов.
Это была рыночная площадь. Когда я коснулась камня, жизнь заискрилась вокруг меня. Вдруг мой разум увидел свет там, где не могли его увидеть глаза, и я почувствовала запах жарящейся речной рыбы. Увидела дымящиеся мангалы и маленькие шпажки с медовыми фруктами на блюде разносчика. Покрытые глазурью ящерицы курились на мангале. Дети сновали вокруг. Люди разгуливали по улицам, разодетые в блестящие ткани, которые переливались разными цветами при каждом шаге. И эти люди так подходили этому величественному городу! Некоторые могли быть джамелийцами, но среди них было много других, высоких и тонких, с чешуёй как у рыбы, или кожей, бронзовой, как полированный металл. Их глаза блестели: золотом, серебром или медью. Простые люди расступались перед ними, но не с холодным уважением, а с радостью. Торговцы выходили из-за прилавков и предлагали им свой лучший товар, дети цеплялись за ноги своих матерей и таращились на них, чтобы увидеть, как королевская знать проходит мимо. Ради такого, думаю, они и вправду бросили бы все свои игры.
Сделав усилие, я отвела взгляд и мысли от великолепного зрелища. Я нащупала свое воспоминание о том, кто я и где я действительно нахожусь. Я потащила Карлмина и Ритайо в своё сознание, а затем огляделась вокруг себя. Вверх, к небу, — сказала я себе. Наверх и наружу, на воздух. Голубое небо. Деревья.
Пальцы слегка касались стены, когда я продвигалась дальше.
Искусство — в погружении, а лучшее искусство — в полном погружении. Ритайо был прав. Река стремилась поглотить меня, но Карлмин тоже был прав. Не было никакой злобы в этом, только слияние, к которому так стремится искусство. И я была художником, который, подобно древним волшебникам, держит голову над водой даже в самом сильном потоке.
Тем не менее цепляться сразу за оба мира было трудно. Наверх и наружу. Я не могла сказать, последовали ли мои спутники за мной или бросили, посчитав безумной. Уверена, Ритайо не бросил.
Я верила, что он пошёл следом, неся моего сына на руках. Потом, спустя мгновение, помнить их имена стало слишком сложно. Таких имён не было в городе, не было таких людей. Они никогда не существовали здесь, а я была жителем этого города.
Я шагала по переполненной рыночной площади. Вокруг меня люди продавали и покупали экзотические и увлекательные товары. Цвета, звуки, даже запахи — всё это искушало меня остаться здесь сильнее, но «наверх и наружу» было единственным, за что я цеплялась сейчас.
Это были не просто люди, которые нежно любили мир снаружи. Здесь они построили улей, большей частью оказавшийся под землей, освещённый и тёплый, чистый и защищавший от ветров, ураганов и дождей. Они принесли внутрь тех существ, которые появлялись перед ними, цветущие деревья и певчих птичек в клетках, а также небольших ящериц, сверкающих на горшках с кустарником. Рыба взметнулась и тотчас исчезла в фонтане, но собака не залаяла, не пролетела птица над головой. Не допускалось ничего, что создало бы беспорядок. Всё было упорядоченным и контролируемым, за исключением людей в ярких одеждах, которые кричали, смеялись и свистели на этих ровных улицах.
«Наверх и наружу», — сказала я им. Они не услышали меня, конечно. Их разговоры бесполезно жужжали вокруг, и я начала понимать язык, но вещи, о которых шла речь, совсем не волновали меня. Что я могла сказать о политике королевы, которой уже тысячу лет как нет, для общества, где громко сплетничают о свадьбах и тайных делах? «Наверх и наружу», — выдохнула я, и медленно, очень медленно, воспоминания, которые я искала, начали возникать передо мной. В этом городе были люди, которые владели искусством приближаться к небу. Существовала башня, обсерватория. Она возвышалась над речной дымкой в туманные ночи, и умные мужчины и женщины могли изучать звёзды и предсказывать, какой эффект те окажут на людей. Я сосредоточила свой разум на этом и вскоре «вспомнила», где находилась башня. Благослови нас всех Са, она была недалеко от рыночной площади.
Я остановилась лишь однажды, потому что, пусть глаза и видели впереди освещённый путь, руки нащупывали шершавый камень и просачивающуюся через него воду. Кто-то кричал мне в ухо и пытался удержать мои руки. Смутно я вспомнила о другой жизни. Как странно было открывать глаза, видеть Ритайо, державшего меня за руки. Вокруг была темнота, я слышала, как люди всхлипывали или бормотали в отчаянии, что они последуют во сне к смерти. Я ничего не могла разглядеть вокруг и понятия не имела, сколько прошло времени, но вдруг почувствовала мучительную жажду. Рука Ритайо по-прежнему держала меня, и я поняла, что все люди доверчиво взялись за руки и последовали за мной.
Я прохрипела им:
— Не сдавайтесь. Я знаю дорогу, следуйте за мной.
Позже, Ритайо скажет мне, что слова, произнесённые тогда, были на языке, которого мы не знали, но мой решительный крик заставил его поверить. Я закрыла глаза, и город вокруг снова наполнился жизнью. Другой путь, должен быть другой путь к обсерватории. Я повернула обратно к заполненным коридорам, но теперь, когда я проходила мимо, фонтаны дразнили меня воспоминаниями о воде. Тени вкусных запахов витали в воздухе, заставляя мой живот сжиматься. Но желание попасть «наверх и наружу» было сильнее, и я шла дальше. Моё тело двигалось само по себе, так что я начала опасаться, как бы у него не закончились силы. В другом мире мой язык облизывал губы, а живот болел от голода, но здесь я передвигалась по городу, словно погрузившись в него. Теперь я уже понимала все слова, звучащие вокруг, чувствовала запах знакомой еды, даже знала все слова у песен, которые пел менестрель на углу. Я была дома, и город, как и искусство, наполнял меня, я чувствовала свою принадлежность так, как никогда не чувствовала в Джамелии.