Страница 56 из 135
Тем более что в действительности западной публике было трудно что-либо понять и оценить. Фигура советского лидера казалась скрытой покровом таинственности. Впрочем, и в СССР его жизнь была скудно представлена лишь брошюрой «краткой биографии» и книгой Анри Барбюса, написанной в 1936 году.
Конечно, Сталин понимал истоки человеческого любопытства, заставлявшего иных заглядывать в замочную скважину, а в общей массе охотно довольствовавшегося плодами средств информации. Эта страсть неистребима; и в XXI веке она вообще превратилась в патологическую болезнь.
Конечно, он понимал пропагандистское значение издания такой политической книги. Однако человек, всегда тщательно взвешивающий необходимость на весах целесообразности, он не мог пустить работу над его биографией на самотек.
И в конце 1946 года он вынес биографическую тему на заседание Оргбюро. 23 декабря в 7 часов вечера генерал-майор Галактионов, Иовчук, Федосеев, Кружков, Мочалов и работники ЦК Поспелов, Александров, Кузнецов и Патоличев вошли в кабинет Вождя.
Сталин встретил приглашенных, стоя возле большого стола. Он начал говорить сразу после того, как все расселись. Из-за стука стульев, шуршания вынимаемых листков бумаги и блокнотов его первые слова даже трудно улавливались.
— Изучение Ленина, — говорил он, — обычно начинают с биографии. Так знакомится с Лениным громадное большинство людей.
Я говорю о простых людях, а не о тех, что сидят в канцеляриях. Они не могут читать 30 томов, им не под силу. Поэтому нужна хорошая биография Ленина.
Здесь начальник Управления пропаганды и агитации ЦК Александров вполголоса заметил, что ИМЭЛ издал биографию Ленина.
— Уж я знаю, как у вас ИМЭЛ издает, — несколько возбужденно заметил Сталин. И последующую попытку Александрова продолжить реплику он прервал:
— Вы в отношении ИМЭЛ покровительственно настроены… Но, когда ИМЭЛ издает что-либо без подписи, без фамилии авторов, это хуже воровства. Нигде в мире ничего подобного нет.
Почему вы боитесь поставить фамилии авторов?
Надо, чтобы люди имели свободу писать, но нужна и свобода высказываться, чтобы было кого критиковать. А когда спросишь, то Управление пропаганды ссылается на ИМЭЛ, а ИМЭЛ прикрывается именем ЦК как будто ЦК написал. За спиной ЦК вы все храбрые люди…
Нужна свобода высказываться, а то никто никого не смеет «трогать». Какие взаимоотношения у Агитпропа ЦК с ИМЭЛ?
Историк В. Мочалов пояснил, что согласно Уставу партии, принятому на XVIII съезде, ИМЭЛ значится Управлением пропаганды ЦК ВКП(б), а до этого был Отделом ЦК.
Считая тему исчерпанной, Сталин заключил:
— Тогда Агитпроп ЦК должен дать обстоятельную, вернее, среднюю по размерам биографию Ленина. Это очень большое пропагандистское дело.
Пока Сталин говорил, он держал в руках экземпляр своей биографии, представленный ему на просмотр институтом Маркса-Энгельса-Ленина. Приподняв томик, он сказал:
— Очень много ошибок. Тон нехороший, эсеровский. — И с иронией продолжил: — Получается, что у меня всякие учения вплоть до какого-то учения о постоянных факторах войны. Оказывается, у меня есть учение о коммунизме, об индустриализации, о коллективизации и т.п.
Похвал много в этой биографии — возвеличивание роли личности. Что должен делать читатель после прочтения этой биографии? Стать на колени и молиться на меня?
Мочалов отметил в своих записках, что после этого Сталин высказал ряд «сердитых характеристик», отражавших глубину его недовольства:
— Марксизму не воспитываете… Все рисуете так, что становись на колени и молись… о ком вы пишете… Нам идолопоклонники не нужны…
— Вот вы пишете, что у меня есть учение о постоянных факторах войны, тогда как в любой истории войн об этом написано. Может быть, у меня это же сказано несколько шире, но и только…
У меня, оказывается, есть учение о коммунизме. Как будто Ленин говорил только о социализме и ничего не говорил о коммунизме. В действительности о коммунизме я говорил то же, что есть и у Ленина.
Дальше. Будто бы у меня есть учение об индустриализации страны, сельского хозяйства и т.п. и т.п. На самом деле именно Ленину принадлежит заслуга постановки вопроса об индустриализации нашей страны, так же и относительно вопроса о коллективизации сельского хозяйства…
Сталин заключил свои соображения выводом:
— У нас есть учение Маркса-Ленина. Никаких дополнительных учений не требуется.
Продолжая мысль о пороках партийной пропаганды, он упрекнул ученых и пропагандистов:
— Рабов воспитываете… А если меня не станет?… Любовь к партии воспитывайте… Меня не станет, тогда что?…
Он поднял лежавшее на столе богато оформленное, иллюстрированное издание его биографии:
— Такое издание для чего?
Начальник Управления пропаганды Александров стал оправдываться, объясняя издание иллюстрированной биографии необходимостью оснащения библиотек и клубов. Сталин не поддержал его:
— Библиотек у нас сотни тысяч. От такого издания тошнота берет…»
Эти записи, сделанные участником совещания работником Академии наук В.Д. Мочаловым, пролежавшие в его архиве более полувека, воссоздают иной образ Вождя. Отличный от плебейских пасквилей, создаваемых хрущевской и другими формами либеральной пропаганды.
Мочалов рассказывал своей жене Р.П. Конюшей, что Вождь обрушился на ученых, составлявших его биографию, гневной филиппикой:
— Вы что эсеровщиной занимаетесь? Народ, партия — ничто, Сталин — все? Сталин стар. Сталин скоро умрет. Хотите, чтобы народ в панику впал — раз все делает он, то без него конец?»
Трагикомедия в том, что, борясь с «культом личности», более, полусотни лет профессионалы-историки буквально ломились в открытую дверь. Выходит, они не знали о резко негативной реакции Вождя на медвежьи «услуги» подхалимов. Но незнание — это невежество, а оно не является добродетелью.
Впрочем, была ли атака на Вождя после его смерти объяснима только невежеством? Нет, антисталинисты не случайно просиживали штаны в теплых кабинетах и не зря ели хлеб, выращенный народом. «Воспитатели чертовы» копали под тот фундамент, на котором держалось созданное Сталиным государство. И подкопались…
Но продолжим пересказ записей очевидца истории В.Д. Мочалова. Сталин указал и на другие недостатки в книге:
«— Вот относительно Баку. Говорится, что, дескать, до моего приезда там у большевиков ничего не было, а стоило мне появиться, как все сразу переменилось… Один все устроил… Хотите — верьте, хотите — не верьте!…
На самом деле как было дело? Надо было собрать кадры… Такие кадры большевиков в Баку сложились… Имена этих людей я в соответствующем месте перечислил… То же касается и другого периода… Ведь такие люди, как Дзержинский, Фрунзе, Куйбышев, жили, работали, а они в книге отсутствуют…
Это же относится и к периоду Отечественной войны… Надо было взять способных людей, собрать их, закалить… Такие люди собрались вокруг главного командования Красной Армии…»
Все это так, но все-таки прервем еще раз записанные историком по памяти воспоминания о беседе в Кремле. Конечно, Сталин не имел намерения воспрепятствовать созданию его краткой биографии. Однако он не желал, чтобы такая книга представляла его подхалимами в утрированном виде.
Человек, прекрасно разбиравшийся в литературных жанрах, он пояснял историкам те азы здравого смысла, которые нельзя переступать. Указывая на рамки корректности, он продолжал:
«— Нигде не сказано, что я ученик Ленина… Не помню, только где-то глухо об этом упоминается… На самом деле я считал и считаю себя учеником Ленина. Об этом я ясно сказал в известной беседе с Людвигом… Я — ученик Ленина. Ленин меня учил, а не наоборот. Он проложил дорогу, а мы по этой проторенной дороге идем.
Он резюмировал свою мысль:
— Надо написать биографию Ленина. Это первоочередная задача. Все прежние биографии — Керженцева, Ярославского и др. — устарели…
В продолжение разговора Сталин остановился на книге «История западноевропейской философии» профессора, доктора философских наук (1939), академика АН (1946) Александрова. Он вернулся к своему столу и, взяв лежавший там том, обратился к автору: