Страница 39 из 135
О том, что Сталин придавал этому наступлению даже более важное значение, чем Сталинградской битве, свидетельствует уже само ее название. Марс — более приближенная к Земле планета, чем Уран. Но дело не в этом. Силы, выделенные для проведения этой операции Жукову, более чем в два раза превышали возможности Василевского под Сталинградом.
У Василевского было 10 общевойсковых, 1 танковая и 3 воздушные армии. В то время как в распоряжение Жукова Верховный выделил 23 общевойсковых, 3 ударные, 1 танковую, 4 воздушные и 2 резервные армии[33].
Перед Жуковым стояла та же задача, что и перед Василевским: прорвать оборону противника на двух направлениях, окружить и разгромить его группировки. Уже в ходе наступления только 20-я армия Западного фронта «получила усиление — два танковых корпуса, восемь отдельных танковых бригад и соответствующее количество артиллерии»[34].
Но уже к 6 декабря шесть танковых бригад (из восьми) 20-й армии Западного фронта потеряли почти всю материальную часть. Поле боя было усеяно сгоревшими танками. К 13 декабря в 6-м танковом корпусе осталось
26 танков, в 5-м — 30 машин. Общие потери Западного и Калининского фронтов составили более 215 тысяч убитыми и ранеными. В районе Ржева и деревни Сычевки Жуков «сжег миллионы снарядов, угробил лучшие гвардейские артиллерийские, стрелковые, танковые и авиационные соединения», но с поставленной задачей не справился.
Напомним, что к числу еще одной якобы недооцененной Сталиным заслуги маршал относил свое участие в Курской битве. В художественном фильме «Освобождение», а затем в закамуфлированном под документальную ленту «Маршале Ульянове», режиссер Озеров иллюстрирует заслуги Жукова поистине эпической сценой.
В ней артист Михаил Ульянов появляется в штабе Центрального фронта, которым командовал К.К. Рокоссовский. Ульянов изображает процесс осмысления обстановки, мучительных размышлений и, наконец, решительный приказ об опережающей артиллерийской контрподготовке.
Но сошлемся на более объективного свидетеля, чем маршал Жуков, режиссер Озеров и артист Ульянов, вместе взятые. В части своих воспоминаний, которую пропаганда не допустила к публикации, маршал К.К. Рокоссовский пишет:
«Теперь о личной работе Г.К. Жукова как представителя Ставки на Центральном фронте. В своих воспоминаниях он широко описывает проводимую якобы им работу у нас на фронте в подготовительный период и в процессе оборонительной операции.
Вынужден сообщить с полной ответственностью и, если нужно, с подтверждением живых еще свидетелей, что изложенное Жуковым Г.К. в этой статье не соответствует действительности и выдумано им.
Находясь у нас в штабе в ночь перед началом вражеского наступления, когда было получено донесение командующего 13-й армией генерала Пухова о захвате вражеских саперов, сообщавших о предполагаемом начале немецкого наступления, Жуков Г.К. отказался даже санкционировать мое предложение о начале артиллерийской подготовки, предоставив решение этого вопроса мне как командующему фронтом. Решиться на это мероприятие необходимо было немедленно, так как на запрос Ставки не оставалось времени».
То есть не Жуков, как он некорректно пишет в своих мемуарах, а Рокоссовский принял решение о начале опережающей противника артиллерийской подготовки. Удар артиллерии по изготовившимся к наступлению немецким войскам начался в 2 часа 20 минут 5 июля 1943 года. Он ознаменовал начало Курской битвы.
Рокоссовский продолжает:
«В Ставку позвонил Г.К. Жуков примерно около 10 часов 5 июля. Доложив по ВЧ в моем присутствии Сталину о том (передаю дословно), что Костин (мой псевдоним) войсками управляет уверенно и твердо и что наступление противника успешно отражается, тут же он попросил разрешения убыть ему к Соколовскому. После этого разговора он немедленно от нас уехал. Вот так выглядело фактически пребывание Жукова Г.К. на Центральном фронте. В подготовительный к операции период Жуков Г.К. у нас на Центральном фронте не бывал ни разу».
Чем занимался Жуков во время начала величайшего сражения, когда решался вопрос: наступит ли в ходе войны коренной перелом?
Как указывает Рокоссовский, он уехал к Соколовскому. Генерал-полковник Соколовский в это время командовал Западным фронтом. В марте 1943 года генерал наконец взял Ржев, Вязьму и Сычевку. То есть исполнил то, чего год с лишним не мог осуществить его предшественник — «тщеславный маршал». Штаб Западного фронта находился в 740 километрах от командного пункта Рокоссовского. Чем занимался Жуков вдали от Курской дуги, где шли тяжелые бои, — он в своих «сочинениях» не писал.
Еще одной неудачей для Жукова закончилась координация действий фронтами на Правобережной Украине в 1944 году. Там окруженная немецкая группировка чуть не вырвалась из окружения. Сталин отстранил его от участия в операции и отозвал.
В следующей неудаче (при проведении двумя фронтами Львовско-Сандомирской операции) маршал-мемуарист вынужден был признаться сам. Конечно, он писал об этом в смягчающей свою вину форме: «Мы, имея более чем достаточные для выполнения задачи силы, топтались перед Львовом, я, как координатор двух фронтов, не использовал эти силы там, где необходимо было сманеврироватъ ими для успеха более быстрого и решительного, чем тот, который был достигнут».
Примечательно, что после этой «невезухи» Сталин больше не поручал маршалу координацию действий фронтов. Он поставил его командовать одним 1-м Белорусским фронтом, и руководство действиями многочисленных фронтов продолжал осуществлять только лично, сам связываясь с командующими напрямую, без посредников.
Итак, даже беглый перечень неудач Жукова не дает повода обвинять Верховного Главнокомандующего в недооценке заслуг маршала. Наоборот, каждому непредвзятому человеку очевидно, что Сталин слишком много прощал этому волевому, но зарвавшемуся военному.
Но оставим на время «обиды» маршала Жукова и вернемся к концу весны 1946 года. Как обычно бывает, аресты и последовавшие признания потянули за собой цепь звеньев, обнажая и обычные человеческие пороки — соперничество, зависть к чужой славе, обиды за то, что кого-то недооценили в заслугах, обошли наградами.
Именно в этот период стала всплывать на поверхность тема о злоупотреблениях начальствующим составом армии служебным положением, выразившихся в присвоении в особо крупных размерах трофейного имущества вывезенного из Германии.
Конечно, это был секрет полишинеля, но Сталин не мог не обратить внимание на откровения Новикова. Бывший маршал авиации писал: «Связь с Жуковым сблизила нас настолько, что в беседах с ним один на один мы вели политически вредные разговоры, в чем я и раскаиваюсь теперь перед Вами… У меня никогда не хватало мужества рассказать Вам о всех безобразиях, которые по моей вине творились в ВВС, и о всем том, что я изложил в настоящем заявлении».
Превосходно зная человеческие слабости, Вождь прощал людям, в том числе своим генералам и маршалам, многие ошибки, но он не прощал двуличия и лицемерия. Он не мог позволить себе роскошь злоупотребления доверием со стороны выделенных им людей, а Жуков, при всех его слабостях и недостатках, пользовался подчеркнутым доверием Генералиссимуса.
Об этом говорило уже хотя бы то, что, несмотря на очевидные промахи Жукова в ходе войны, он сделал его своим заместителем, и, конечно, откровения Новикова не могли не задеть самолюбия Сталина.
Попавшие к нему на стол признания свидетельствовали, что он имел неосторожность, неосмотрительность покровительствовать человеку, оказавшемуся на деле тщеславным, опускавшимся до уровня мелочных интриг завистником, с обостренным пороком честолюбия. Сталин не мог не отреагировать на создавшуюся ситуацию.
Однако он не стал спешить с выводами. Только через месяц после ознакомления с заявлением Новикова, 1 июня 1946 года, Министр вооруженных сил собрал заседание Высшего военного совета. На него были приглашены маршалы Советского Союза и маршалы родов войск.
33
Суворов В. Тень победы. Минск, 2002. С. 236.
34
Суворов В. Тень победы. Минск, 2002. С. 238.