Страница 22 из 135
Итоги мировой войны как бы подвели некую черту государственной и военной деятельности и политического творчества Сталина на протяжении значительного периода его жизни. Он принял власть в трудные для страны годы и, не ослабевая, нес это тяжелое бремя, сумев провести государство до победы в величайшей битве в истории человечества. Уже одно это должно было покрыть его имя неувядаемой славой. Мир был поражен целеустремленностью и упорством, с которыми Советский Союз мобилизовал свои силы для победы над Германией.
Конечно, тяжесть проведенной войны подорвала его здоровье. Сказалось огромное напряжение в предвоенное и военное время. Ему было уже шестьдесят шесть лет. В октябре 1945 года он ушел в длительный отпуск, продолжавшийся до середины декабря. Формальным руководителем государственного аппарата стал Молотов, и неожиданное отсутствие Сталина вызвало всплеск инсинуаций в иностранной прессе.
Уже 9 октября ряд итальянских газет опубликовали сообщения о «тяжелой болезни» Генералиссимуса Сталина: «Сталин тяжело болен»… «Сталину осталось несколько месяцев жизни»… Корреспондент французской «Пари пресс» 10 октября пишет из Лондона: «Известие об отъезде… Сталина из Москвы на отдых истолковывается здесь как подтверждение слухов о его болезни. В Потсдаме прошел слух, что он болен грудной жабой и предполагает отправиться на Кавказ. Вопрос о его преемнике выдвигает важную проблему…»
В эти же дни, когда западная пресса изощрялась в догадках и предположениях о физическом состоянии советского Вождя, 11 октября письмо Сталину отправил Трумэн. Президент писал:
«Уважаемый Премьер Сталин.
Одним из заветных желаний Президента Рузвельта было иметь здесь, в Вашингтоне, в Капитолии, картину с изображением Вас и г-на Черчилля и его самого как свидетельство исторической важности встреч в Тегеране и Ялте. Он обсуждал этот проект с художником г-ном Дугласом Шандором, который, как он полагал, больше, чем кто-либо другой, обладает особым даром для исполнения именно этой картины.
…Я хотел бы спросить Вас, не пожелаете ли Вы пожертвовать некоторым количеством Вашего драгоценного времени, чтобы позволить г-ну Шандору прибыть в Москву для написания этой картины».
Трудно сказать, хотел ли Трумэн на самом деле исполнить пожелание Рузвельта, или же таким, довольно примитивным, способом он намеревался выяснить действительное состояние Вождя.
Переписка между Сталиным и Трумэном продолжалась. Отношения между правительствами двух стран оставались не простыми, но на предложение позировать Сталин откликнулся только через два месяца, 23 декабря:
«Пользуюсь случаем, чтобы ответить Вам на письмо, которое я недавно получил от Вас по поводу приезда художника Шандора в Москву. Я долго отсутствовал в Москве, и в ближайшее время, к сожалению, мне было бы затруднительно ввиду многих обстоятельств выделить время для г-на Шандора. Разумеется, я готов послать ему свой портрет, если Вы найдете это подходящим для данного случая».
В письме говорилось: «Вполне согласен с Вами, что народы Советского Союза и Соединенных Штатов должны стремиться работать вместе в деле восстановления и поддержания мира и что следует исходить из того, что общие интересы обеих стран выше отдельных расхождений между нами».
Однако на это письмо Трумэн уже не ответил. Президент США уже готовился вместе с Черчиллем встать на тропу «холодной войны». Рукоятка атомной дубины уже зудила ладони «цивилизованных дикарей» Америки и Англии.
Между тем слухи о состоянии советского Вождя, будоражившие мировую общественность, множились. 12 октября в Стокгольме «подозревали, что у Сталина болезнь печени, а в Анкаре появилось сообщение, что он «якобы умер». Английская «Дейли экспресс» опубликовала серию статей своего московского корреспондента Аларика Джейкоба.
В ней говорилось: «Джейкоб задает вопрос: кто будет преемником Сталина? Джейкоб считает, что этим преемником будет мало известный человек с козлиной бородкой, рыжеватыми веснушками, по имени Николай Булга-нин… Когда Сталин окончательно отойдет от дел… Россией будет править комитет. Можно лишь строить догадки, однако имеется пять человек, которые могут выступить как соперники: Молотов, Булганин, Антонов, Микоян, Жданов. Я считаю, что Советский Союз после столь большого напряжения стал самым устойчивым обществом в мире, придерживающимся проверенного и подлинного учения, как они называют «марксизм-ленинизм».
Такова была реакция на его отпуск. Правда, состоявшаяся 26 октября встреча Гарримана с Генералиссимусом, заявившего на следующий день, что Сталин «находится в добром здравии и слухи о его болезни не имеют никаких оснований», притушила сенсационные сообщения.
Пережив необычайные потрясения, остановившие человечество на самом краю пропасти, люди не могли не испытывать к Сталину самую искреннюю благодарность. Общественное мнение в стране и за рубежом понимало его роль на историческом пути цивилизации. Сам он критически относился к этим выражениям признательности. Человек большого жизненного и мировоззренческого опыта, он прекрасно понимал, что в политике, как и личных отношениях, от любви до ненависти лишь шаг.
9 ноября 1945 года, с санкции Молотова, центральная советская пресса поместила выдержки из речи У. Черчилля, в которых тот лестно отзывался о вкладе СССР в разгром общего врага и давал высокую оценку Сталину как Верховному Главнокомандующему Красной Армии. Газета «Правда» опубликовала выступление Черчилля в палате общин, в котором бывший премьер-министр признавался в любви к Сталину и советскому народу:
«Я должен сначала выразить чувство, которое, как я уверен, живет в сердце каждого, — именно чувство глубокой благодарности, которой мы обязаны благородному русскому народу…»
Говоря о Сталине, Черчилль отметил: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны.
Даже если бы у нас с Советским правительством возникли сильные разногласия в отношении многих аспектов — политических, социальных и даже, как мы думаем, моральных, — то в Англии нельзя допускать такого настроения, которое могло бы нарушить или ослабить эти великие связи между нашими народами, связи, составляющие нашу славу и гордость в период недавних страшных конвульсий».
Казалось бы, Сталину должно было польстить такое славословие, но его реакция на публикацию речи Черчилля была неожиданно резкой и неадекватной. В шифровке, направленной на следующий день, 10 ноября, Молотову, Маленкову, Берии и Микояну, он пишет: «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина.
Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР. В частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американо-французского блока против СССР.
Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвалы со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ.
Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами (курсив мой. — К.Р.). С угодничеством с иностранцами нужно вести жестокую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство. Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня».
Позвольте, спросит кто-нибудь из простодушных читателей, а как тогда понимать, что Сталин якобы «сам раздувал свой культ личности»? Действительно, как понимать?