Страница 126 из 135
Правда, распространена и обратная разновидность лжи: откровенная клевета, но это полемическая форма политической борьбы, и в данном случае она не могла быть реализована полностью.
Так как же могли реально развиваться события в действительности?
Хрущев в своих воспоминаниях указывает: «В феврале 1953 г. Сталин внезапно заболел. Как это случилось?» Обратим внимание, что автор внезапную болезнь связывает не с мартом, что казалось бы естественным, а именно с февралем. С днем совещания, начавшегося в 24 часа 28 февраля, с «обедом» на сталинской даче.
Между тем он неоднократно подчеркивает, что, прощаясь с гостями, Сталин был здоров. «Мы уехали в хорошем настроении, — отмечал он в воспоминаниях, — потому, что ничего плохого не случилось, а не всегда такие обеды кончались в добром тоне».
А. Гарриман тоже пишет в книге «Мир с Россией», что Хрущев рассказывал ему: «Однажды в субботу он пригласил нас на ужин на загородную дачу. Сталин был в хорошем настроении. Это был хороший вечер, и все мы были довольны».
Казалось бы, как это обычно бывает, Хрущеву можно блеснуть своей наблюдательностью и говорить, что еще накануне он заметил признаки болезни. Но нет. Он упорно настаивает, что Сталин был в абсолютном здравии и был здоров. Это не может не настораживать.
Более того, как уже указывалось выше, Хрущев все-таки проговорился, рассказывая: «в последний субботний вечер, и он был в хорошем настроении, казался нам здоровым, и внешне ничего не вызывало какой-либо тревоги относительно такого конца, который наступил уже к утру».
Поэтому возможно, что Сталин неожиданно потерял сознание уже в присутствии Хрущева, Берии, Маленкова и Булганина, еще в ходе совещания около четырех часов утра. Этому мог предшествовать эмоциональный стресс в ходе состоявшегося напряженного разговора. Гусаров вспоминал, что перед отъездом посетителей при выходе из дома «Маленков облегченно вздохнул».
Бессознательное состояние наступило в момент, когда он сидел на диванчике. Растерянные «соратники» решают, что предпринять? Первым их порывом было вызвать охрану, но тогда последует неприятная процедура. Оказавшись в роли свидетелей, им в любом случае придется объяснять как это произошло. Могли возникнуть шероховатости. Кто-то, вероятно, Хрущев или Берия, подает мысль оставить все как есть и ждать дальнейшего развития событий.
Причем у «четверки» практически нет сомнений в их трагическом завершении, но этому нужно «помочь». Решившись на такой шаг, они объясняют начальнику караула Хрусталеву, что «Хозяин» «перебрал» и, чтобы не ставить Сталина в неудобное положение, тревожить его не надо. Такой вариант развития событий мог бы стать единственным логическим объяснением последовавшего странного поведения охраны.
Совещание у Сталина началось в 00 часов 1 марта, и, как бы ни был велик круг обсуждаемых вопросов, их рассмотрение не могло продолжаться более четырех часов. Часовой у входа в главный дом дачи А.Ф. Гусаров свидетельствовал, что Хрущев, Берия, Маленков покинули дачу около четырех часов утра. И хотя дежурный офицер охраны в «три часа» через замочную скважину видел Сталина сидящим за столиком на диванчике, в помещении «горел свет, но так было заведено», это не означает, что Сталин был в сознании.
Но возможно, что Вождь действительно был здоров и бодр, когда уезжали посетители, и только когда «утром в половине седьмого охранник вновь посмотрел в замочную скважину, увидел Сталина распростертым на полу». Обнаружив это, начальник караула сразу же позвонил Игнатьеву, и министр госбезопасности тут же связался с секретарем ЦК и куратором министерства Хрущевым. В пределах получаса секретарь ЦК и министр прибыли в Кунцево.
Министр, отвечавший за охрану Председателя правительства, просто не мог не приехать, как и секретарь ЦК Хрущев, курирующий МГБ. Каким бы ни было его состояние, Игнатьев не мог не убедиться лично в остроте ситуации, причем обязательно в присутствии врача; он не мог не поставить в известность и своего цековского куратора Хрущева. Они не могли вести себя иначе потому, что в случае благоприятного для больного исхода у них могли быть нешутейные неприятности.
Конечно, они приехали на место событий и сразу поняли, что у Вождя случился удар. Впрочем, по словам самого же Хрущева, у него были сомнения относительно серьезности ситуации. Как проговорился он сам: «конца, который наступил уже к утру» 1 марта».
Так родилось преступление. Оценив положение, Хрущев рассказал министру о решениях, принятых Сталиным на совещании, и о той роковой опасности, которая ожидает их обоих в связи с реорганизацией органов МГБ и прекращением дела врачей.
Ситуация означала не только крушение дальнейшей карьеры. Это был вообще — конец; но теперь сама судьба дала им случай, которым в их положении нельзя было не воспользоваться. Причем они практически не рисковали в случае, если бы удалось оттянуть время до того момента, чтобы ситуация стала необратимой.
Однако на этот шаг они решились не сразу, а лишь после того, как вызванный заговорщиками из штата обслуги дачи врач осмотрел больного тут же на полу. Хрущев не сообщил врачу, что накануне Сталин чувствовал себя абсолютно здоровым, а заявил, что хозяин «перебрал». Придет в себя — ему будет неудобно. Поэтому не нужно его тревожить. Больного даже не перенесли на диван.
Чтобы не было недоговоренности и кривотолков, подчеркнем, что в отличие от Хрущева Сталин никогда не злоупотреблял спиртными напитками, более того, его дочь вспоминала, что в последние годы он даже бросил курить. «Странно — отец не курит», — пишет она. Это свидетельствует о силе воли. Не просто отказаться от привычки, сложившейся в течение жизни.
Но возможно, что заговорщики даже позволили врачу прослушать пульс больного. На такую мысль наводят закатанные рукава его рубашки, которые позже расправила Матрена Ивановна Бутусова. Допустимо также и то, что врач сделал какой-то укол. Какой? Вспомним о ядах из «Лаборатории — X» МГБ.
Участвовал ли врач в заговоре? Или только оказался инструментом в руках высоких чинов? На эти вопросы ответа уже не будет никогда. Но нельзя не обратить внимание, что находящийся в штате обслуги врач, о котором говорит дочь Сталина, в официальной версии никем не упоминается.
Почему? Но в любом случае очевидно, что введенный в заблуждение врач, к тому же, видимо, не обладавший достаточным опытом, не мог не поверить представителям государственной власти. К тому же без жалоб больного определить состояние инсульта, не зная предшествовавшей ситуации, практически невозможно.
Откуда они могли знать, что это инсульт? И они должны были обратиться к врачу, обслуживающему персонал дачи. Именно поэтому ни Игнатьев, ни врач вообще не всплывают в оглашенных версиях событий. Позже Хрущев просто вывел их из поля зрения, чтобы не допустить противоречий в объяснении случившегося.
А версия о состоянии «опьянения» вообще сводила вероятность постановки диагноза к нулю. Напомним и случай со Ждановым, когда двое «профессоров» при наличии электрокардиограммы поставили неверный диагноз (если, конечно, не сделали этого умышленно) и исключили инфаркт.
Разоблачение заговорщиков могло наступить лишь при условии, если бы больной пришел в себя. Поэтому Хрущев с Игнатьевым сделали все, чтобы этого не произошло. Та же версия «опьянения» была навязана и начальнику караула Хрусталеву, он тоже был введен в заблуждение.
И присутствие врача способствовало обману. Позже, когда охрана стала догадываться, что ее провели, исправить уже ничего не представлялось возможным, а любые попытки объективно изложить происшедшее были чреваты лишь угрозой для собственной жизни.
О том, что такая угроза была не гипотетической, свидетельствует много фактов, на которые исследователи обратили внимание уже давно. В книге А. Н. Зенкевича «Тайны уходящего века — 3» указывается, что телохранитель Сталина полковник Хрусталев, которому вождь якобы дал команду «спать», вскоре после его смерти «безвременно скончался»(!), избавив историков (или следователей?) от ненужных вопросов.