Плечом к плечу

— Сильный маг не обязательно достойный лидер, — по инерции буркнула она, уже понимая, что проигрывает этот, как и многие предыдущие, спор. Да и не было, по сути, никакого спора — так, очередной обмен мнениями, не способными изменить точку зрения оппонента. Беседа ни о чём.

— Ну да, не спорю. Лидеру нужна изобретательность, хитрость, огромный багаж знаний и изрядная удачливость. А это означает…

В воздухе повисла многозначительная пауза, сопровождаемая ехидной ухмылкой хозяйки покоев.

Таша не выдержала и рассмеялась.

— Да уж, это точно не про меня. И вообще, просиживать часы на Совете, слушая речи леди Верры, я бы не смогла. Куда лучше…

— Бешеная скачка, звон шпаг, вспышки фаерболов?

— Да! — с вызовом вскинулась леди Рейвен. — Да, лучше! Я скучаю по прежним временам, когда всё было просто и ясно, когда нетрудно было разобраться, кто враг, кто друг.

— Это и тогда было не очень-то ясно, — заметила Попечительница. — Враг может оказаться другом, и более чем другом, не так ли? У вас с Ангером правда всё в порядке?

— Более чем, — опять вздохнула Таша, но на лице её мелькнуло странное выражение, которое хозяйка дома уверенно опознала как отблеск тихого счастья. — Он сейчас дома, в замке. Ингар приехал на несколько дней, и я уверена, что сейчас эти оболтусы выясняют, кто лучше владеет клинком или кто удачливей в охоте. Кстати, а когда ты соизволишь нанести нам визит? Рейвен-Кэр теперь не узнать.

— Сын приехал домой, а ты… сбежала? — недоверчиво подняла бровь Попечительница.

— Угу, — призналась Таша. — Знаешь, я… дура я, наверное. Боюсь за него. Молодой, горячий, девять дуэлей за последний год. Каждый раз, когда он уезжает, мне кажется, что это навсегда. Конечно, я его встретила, приласкала… хотя, согласись, ну зачем молодому рыцарю материнская ласка? Ему, как мне кажется, дедова коллекция оружия интереснее, чем вечер со мной у камина. Да и ласка нужна, скорее, другая. Ну, ты понимаешь.

— Это тебе кажется, — покачала головой собеседница. — Нет никого дороже матери, уж поверь мне, я знаю.

Ее губы чуть заметно поджались, чуть дрогнули пальцы, сжимающие тоненькую ножку бокала, словно реагируя на давние, подёрнутые тенью прожитых лет, но по-прежнему болезненные воспоминания.

— Прости, — выставила перед собой ладони Таша. — Я не хотела тебя огорчить.

И тут же попыталась сменить тему, хоть и несколько неуклюже — несмотря на возраст, по меркам обычных людей уже признаваемый за старость, она так и не научилась искусству легкой, непринужденной светской беседы, когда унизить собеседника можно так, что он поймет оскорбление лишь спустя несколько дней. А уж уходить от неприятных тем — это искусство в высших кругах знати осваивают в первую очередь. Таша не умела лавировать в бурных словесных течениях, предпочитая называть вещи (а, при случае, и собеседников) своими именами. Именно поэтому за последний год дуэлей у неё было лишь немногим меньше, чем у сына. О половине не знал и Ангер.

— Таша… — хозяйка чуть помедлила, собираясь с силами: — Ну скажи честно, почему ты решила меня навестить? Я безумно рада тебя видеть, я готова бросить любые дела, чтобы болтать с тобой сутками напролет. Если тебе захочется куда-нибудь поехать, клянусь Эмиалом, я с радостью составлю тебе компанию — видит Светлый, Школа не придёт в упадок, если я покину эти стены на несколько месяцев, смею заверить, я умею подбирать помощников. Я готова спрятать тебя здесь от всего мира и спрятаться вместе с тобой. Но я, уж прости, не верю, что ты проделала весь этот путь лишь для того, чтобы перекинуться несколькими словами и снова куда-то умчаться.

— Тебя не обманешь, — рассмеялась волшебница. — Или это у меня в ауре написано?

Попечительница прищурилась, внимательно вглядываясь в гостью.

— Ожидание… предвкушение… нахальство… хм… страх? Нет, скорее, ты просто опасаешься, что твои ожидания не оправдаются.

— Ты весьма продвинулась, — в голосе Таши проявились нотки искреннего уважения.

— За это меня тут и держат. Ну же, говори. Клянусь, любая просьба… кроме объявления войны Гурану. Да и то лишь потому, что последнее — не в моей власти.

— Покажи мне свои картины, — выпалила Таша и замерла, ожидая ответа.

Некоторое время хозяйка молчала, затем сокрушённо кивнула.

— Знала бы, кто проболтался — шею б свернула. Как ты не понимаешь, я ведь никогда не была художницей, и показывать кому-то ту мазню, что скрашивает мои вечера… да, представь себе, у меня бывают моменты, когда абсолютно некуда себя деть. Жизнь Школы налажена, ученики учатся, воспитатели… ну, как ты понимаешь, воспитывают. Я не так уж часто отдаю здесь приказы.

— Давай так, — примирительно улыбнулась леди Рейвен, — ты показываешь, а судить о том, мазня это или нет, буду я сама. Ладно?

— Не ладно, — сварливо заявила Попечительница. — Если понравится, я жду целую телегу комплиментов. А если нет, то свои критические замечания можешь высказать какому-нибудь кусту у дороги. Или этому демону, по недоразумению называемому конём. После каждого твоего приезда половина конюхов ходит либо с повязками на руках, либо с синяками пониже спины.

— Договорились! — неизвестно, что конкретно видела хозяйка Школы в ауре гостьи, но сейчас там наверняка доминировали тона полного удовлетворения. — Будет тебе два-три воза хвалебных речей. И никакой критики, Эмиалом клянусь!

— Пойдём.

Попечительница провела гостью в соседнюю комнату. Несколько чистых холстов на мольбертах, многочисленные баночки, склянки, коробки с красками, разбросанные тут и там кисти, палитры в засохших разноцветных разводах, кучки мелков или угольных палочек, стопки бумаги с набросками. Но в этом кажущемся беспорядке чувствовалась влияние опытной руки — Таша не сомневалась, что хозяйка способна чуть ли не с закрытыми глазами найти нужную краску или подходящую к случаю кисть. А на стене — несколько больших рам, укрытых тонким полотном.

Не говоря ни слова, хозяйка дёрнула дорогую ткань, и занавес сполз — сперва с одного полотна, затем с другого, с третьего… Таша сделала шаг вперед, уже готовая разразиться восторгом. И замерла. Всё, что она собиралась сказать, неважно, искренне или не очень, застряло в горле, так и не вырвавшись наружу.

В глубоком кресле полулежала женщина. Платье из кинтарийского белого шёлка, драгоценный мех, обвивающий плечи, огненный камень в тонкой работы золотом обруче, стягивающем светлые волосы… Нежные кисти с тонкими длинными пальцами бессильно лежат на коленях, а на лице — тоска, привычно сдерживаемая боль и бесконечная усталость, явственно проступающие сквозь холодную, идеальную красоту бледного лица, точёных алых губ и огромных, но чуть прикрытых глаз. Рядом с ней мужчина в орденском плаще. Лицо воина сурово, глаза смотрят в сторону — словно рыцарь боится случайно встретиться взглядом со своей дамой, боится увидеть в них приговор. Ей. Себе. Им обоим. Пальцы стискивают рукоять меча — кажется, ещё мгновение, и из-под нарисованных ногтей выступят крошечные капли алой краски.

Всё ещё не в силах вымолвить хотя бы слово, леди Рейвен перевела взгляд на другую картину.

Двое, мужчина и женщина, словно разделенные тонкой, едва видимой стеной. Волосы мужчины тронуты сединой, по щеке змеится старый шрам, рот сурово сжат, но в глазах — насмешка, легкая, доброжелательная. На губах женщины играет улыбка, темные волосы развевает ветер, глаза прищурены — что она хочет разглядеть? Она не смотрит на того, кто стоит за её спиной, взгляд устремлен в никуда… может, в будущее? В неведомое пока ещё «тогда», когда рухнет, растает, исчезнет без следа эта едва видимая стена, лишь чуть-чуть обозначенная кистью художницы.

Следующее полотно.

Девочка, сидящая на коленях. Потрёпанное, неоднократно чиненое платье, многочисленные пятна на подоле и рукавах, чумазое личико, растрепанные, давно не мытые волосы, некогда сиявшие золотом спелой пшеницы. В руках — миска, над которой вьется пар. Кто-то может подумать — жиденькая каша или горячий суп. Это не так, Таша лучше кого бы то ни было, кроме этой самой девчонки, знает, что содержится в медной посудине. Сейчас, по прошествии чуть ли не полувека, во рту вновь появился отвратительный привкус травяного отвара. Почему всё, что приносит исцеление телу, столь мерзостно на вкус?