Страница 4 из 15
— Полный ответ успокоит, — вздохнул Никита, — а половина расшевелит, другую искать заставит.
Леса, леса тянулись по сторонам дороги, и редко-редко встречались деревни…
— Как думаешь, Федор Иванович, — обернулся Петр к Чемоданову, — пошел бы этот лес на корабельные нужды?
— Лес добрый, — рассудил Чемоданов, — Леса нам достаточно хватит. Людей бы подобрать для корабельной службы. Море-то разборчиво. Не с каждым, поди, дружбу заводит.
Петр махнул вперед рукою:
— Глянь, дорога какая торная! Много русских людей к морю путь держат. Значит, не в диковину оно — знают, как с ним помириться.
Дело ясное — короче дорога за разговорами. А когда они не праздные, небесполезные, короче вдвое. Вот уж и Вологда виднеется…
«А все же в самом начале мы долгого пути, — подумывал Петр. — И дороги нас ждут неведомые. Одно твердо знаю — торных мало будет».
Водный путь
Вологда в ту пору была очень важным городом. Отсюда начинался речной путь. Торговцы с телег или саней перегружали товары на суда, чтобы плыть дальше на север, до самого Архангельска. Особенно многолюдно бывало в Вологде ранней весной. Купцы да работные люди поджидали, когда лед на реках сойдет.
Но сейчас, в июле, в городе было потише. Уже ярмарка архангельская в самом разгаре. Лишь немногие запоздавшие купцы торопились в дорогу — выбирали лодки покрепче, гребцов понадежней.
И Петр сам отобрал для путешествия шесть десятивесельных карбасов. Большие, плоскодонные о двух парусах стояли они наготове у причала. Погрузили дорожную кладь. Протрубил Якимка сигнал, и двинулся речной караван.
Хорошо идти по течению, да когда ветер попутный. Тут и гребцы отдыхают. Самое время песни петь.
О, с веселостью пели — согласно и звучно…
— Хорошо по ветру, по течению! Хорошо, когда все заодно! — радовался Петр. — Плохо, когда иначе.
Никита Зотов покачал головой:
— Да ведь не могут быть все заодно. Редко такое возможно.
— Тут умение требуется, — встал Петр на носу карбаса. — Пусть ветер в супротивную сторону. А ты парус так поставь, чтобы судно вперед стремилось. Можно, можно сделать, чтобы все заодно были! Твердо знаю.
На другой день среди ясного неба собралась вдруг сильная гроза. Молнии сверкали над рекой каждую минуту, гром грохотал оглушительно.
— А ну, не жалей трубы! — приказал Петр Якимке Воронину. — Пускай и небеса землю слышат! И вы, певчие, не молчите! Вторьте Илье-пророку!
И на каждый удар грома отвечала теперь труба с хором. Крестьяне из прибрежных деревень долго голову ломали, что за гроза такая приключилась чудная — с трубою и песнями…
Встречались на речном пути карбасы, дощаники, плоты, возвращавшиеся уже с архангельской ярмарки. С любопытством глядели люди на царский караван — куда это в такое время? То ли на ярмарку к шапочному разбору?
Вечером приставали на ночевку. Тьма стояла кромешная, и плыть было опасно.
Петр с товарищами взошел на крутой берег. Перед ними смутно виднелась крепостная стена.
— У, какова тьма, — сказал Петр, споткнувшись. — Не разберешь, что за город стоит.
— Тотьма сей город зовется, — подсказал Чемоданов.
— То тьма, — повторил Петр задумчиво. — Ну, а мы, Федор Иванович, к свету идем. Под белыми парусами — к морю Белому.
Дня через два подошел караван к Устюгу Великому. За этим городом распростились они с рекой Сухоной. Влилась она в просторную Северную Двину, по которой путь прямой лежал — на север, к Архангельску. Быстрая Двина поспешала к морю Белому, неся с собой царские карбасы.
Холмогоры
В конце июля караван подошел к Холмогорам. Отсюда, говорят, уже рукой подать и до Архангельска. Как только показались карбасы из-за Кур-острова, раздался с городской стены пушечный залп. Так встречали молодого государя.
Любопытно было Петру посмотреть город. Вот ведь как верно назван — Холмогоры. И правда, на островах — холмы. А по берегам речным, на матерой земле, — горы.
Целый день гулял Петр по холмам да горам. Все тут ему было внове. Дома высоченные, крепко срубленные. Да и суда строили в Холмогорах. Жалко, что небольшие, промысловые, для дальних плаваний непригодные.
Осмотрел Петр канатную фабрику, кузнечные мастерские, лавки торговые. Чего только в тех лавках не продавалось! И утварь домашняя расписная, и резные украшения по кости и дереву. Долго Петр разглядывал моржовый клык, добытый беломорскими моряками-промысловиками. Тяжелый желтоватый бивень. Видно, могучему зверю принадлежал.
А какие тут были сундучки диковинные и шкатулки, обитые прорезным железом! На них замки обязательно с секретом. Петр купил несколько шкатулок с такими замками, чтобы непременно секреты их разгадать.
Радовало его богатство здешнее, а еще больше — люди холмогорские.
«Крепкий народ в северных наших землях — мастеровые, дело знающие да приветливые. А в гербе-то, гербе городском дорогой мне инструмент изображен — астролябия! Сразу видно — корабелы живут. Славен сей город Холмогоры!»
Радовалось сердце. Да и как не радоваться, когда до моря Белого рукой подать…
Мосеев остров
На другой день караван отправился дальше по Северной Двине. Петр стоял на носу передового карбаса, глядел вперед, дышал глубоко и ноздри раздувал — не морской ли уже ветер сюда долетает?
Весел был и шутил с товарищами.
— Что это, Федор Иванович, за прозвище у тебя такое редкое? — обращался, усмехаясь, к Чемоданову.
Думный дворянин двигал тяжелыми черными бровями, разглаживал бороду.
— Да что ж, государь, из Персидских земель, видать, завезено.
— А каково значение? — строго спрашивал Петр.
— Ох, простое! — махнул рукой Федор Иванович. — Чемодан, выходит, то же самое, что сундук дорожный. А еще, слыхал я, пузо человеческое эдак величают — чемодан, — добавил он, скромно потупившись.
— Неужели, Федор Иванович? — вконец развеселился Петр, оглядывая солидный живот думного дворянина. — Ну, какое точное прозвание! Как у города Холмогоры!
И вот на правом берегу Двины показался сам Архангельск. Издали видна на крепостной стене высокая башня-смотрильня, а на реке — множество судов, гребных и под парусами.
Пушечные залпы приветствовали караван. Головной карбас причалил к небольшому острову, где к приезду Петра построили трехкомнатный терем.
Красив островок — с пологими песчаными берегами, с березовой рощей, от которой будто свет струится.
— Мой сей остров! — воскликнул Петр, взбегая на берег.
— Как, батюшко? — не расслышал Никита Зотов. — Мосеев остров?
— Точно, мастер! Хорошее прозвище дал. Так тому и быть — Мосеев остров!
Корабли океанские — заморские
Северная Двина, впадая в море, ветвится, как сосна корабельная у вершины. Только ветки эти рукавами зовутся.
Не простое дело — пройти по рукавам двинским. Того и гляди на банку сядешь — на мель песчаную. Каждому кораблю положен проводник, хорошо знающий здешние места. Таких проводников кормщиками зовут или, на иностранный манер, лоцманами.
По обеим сторонам Двины топкие болота, мхи. Лишь в тридцати верстах от впадения в море, на правом, высоком берегу есть матерая, твердая земля. Здесь, на Пур-Наволоке, туманном мысе, и был поставлен Архангельск, который в русских краях величали просто — Город.
В ту пору Архангельску едва перевалило за сто лет. Но славен был Город среди других городов русских. Только через него могла торговать Россия с иноземными государствами. Каждый год сюда на ярмарку приходили купеческие корабли с заморским добром. И загружались товарами русскими.