Виртуоз

Сбывалось пророчество старца Иоанна Крестьянкина, предсказавшего скорую смерть Верховного Правителя России, коим в настоящее время являлся Рем. Его истребление предвидел святой монах в тесной келье Псково-Печорского монастыря, и это истребление проистечет от него, Ромула. Вот почему умирающий старик упал перед ним на колени и, обливаясь слезами, целовал ему руки. Что ж, такова воля Божья. Рок действует через него, Ромула, как он действует всегда через волю великих мужей.

Конечно, существовал незабытый и скверный опыт ГКЧП, когда группка битых перхотью заговорщиков, обладая армией и партией, телевидением и разведкой, упустила власть, безвольно передала ее свирепому кентавру с головой Ельцина и туловищем танка. Но этот опыт не повторится. Воля и только воля, жестокая решимость идти до конца, мистическая вера в свою звезду — вот слагаемые победы, которую он, несомненно, одержит.

Операция, что он молниеносно осуществит, будет называться «Пророк», знаменуя пророческое предвещание старца, которому суждено сбыться.

Легкой походкой античного скорохода Ромул обежал несколько раз кабинеты и залы «Дома Виардо», мраморные лестницы и зеркальные вестибюли, мелькая стремительным отражением, черпая в скоростных перемещениях энергию и волю, на ходу оттачивая замысел. Замысел опирался на две составляющие. На силовой захват властных центров, министерств и штабов, а также резиденции самого Рема. На информационную поддержку электронных СМИ, что предполагало захват телецентра и установление цензуры военного времени. Написание манифеста, патетическое обращение к народу требовало искусства слова и рафинированной логики, которой в полной мере обладал Виртуоз, переметнувшейся к врагам. Нельзя было положиться и на Илью Натанзона, который когда-то, в пору его, Ромула, президентства, писал для него блистательные речи. Вероломный иудей служил теперь другому кумиру. Приходилось искать сподвижников среди нового поколения литераторов, еще не продавших девственное перо могучим обладателям власти.

Он вызвал к себе двух людей, коим намеревался поручить сокровенное дело, составлявшее природу русской дворцовой жизни, куда нередко вторгались яд, пистолетная пуля, серебряная табакерка или удавка. Усмехнулся, подумав, что в новую Конституцию обязательно внесет статью, оставляющую за Духовным Лидером право на государственный переворот.

Первым на его зов явился командир бригады специального назначения, расквартированной на окраине Москвы, полковник Гренландов. Он был в камуфляже и портупее, громадный, созданный из уступов и неровностей, будто его выломали из стены взрывом. Голова, плечи, бедра, стиснутые кулаки были похожи на глыбы разных размеров, которые слегка громыхали, несли в себе эхо взрыва. Узкий лоб был в свинцовых складках, металлические брови напоминали подковки сапог, но глаза под ними умные, зоркие, проницательные, давали понять, что внутри этих глыб и валунов замурован умница, осторожный и вдумчивый наблюдатель.

— Здравствуйте, Геннадий Кириллович,— Ромул усаживал полковника в кресло, слегка подталкивая, как подталкивают груженную гранитом вагонетку. — Как семья? Как здоровье? Как служба?

— Спасибо, Виктор Викторович, все нормально, — полковник сел в кресло, в котором жалобно простонала пружина и образовалась внутренняя грыжа.

— Как с квартирой? Удалось переехать в элитный район?

— Спасибо вам за квартиру, Виктор Викторович. Живу, как Абрамович, — хмыкнул полковник, подвигав тяжелыми, как каменные ступени, губами.

— Русский офицер должен жить лучше Абрамовича. Абрамович при виде русского офицера должен уступать дорогу и снимать шляпу.

— Кипу, Виктор Викторович. Офицеры Российской армии ценят вашу заботу. Я лично умирать стану, не забуду, что вы для меня сделали, — голос полковника рокотал, как далекий камнепад.

— Верховный главнокомандующий не должен давать в обиду русских офицеров, особенно тех, кто проливает кровь за Отечество.

Ромул хвалил себя за тонкий подход к офицеру, боевое подразделение которого обладало сокрушительной мощью, мобильностью, способностью малыми силами контролировать крупные объекты. Гренландов был обязан Ромулу. Во время второй Чеченской кампании, воюя свирепо и беспощадно, он угодил под следствие, которое обвинило его в изнасиловании и убийстве чеченской девушки. Ее нашли в командирском кунге Гренландова мертвой, голой, со следами побоев и надругательств. Гренландов утверждал, что девушка была чеченским снайпером, застрелила несколько офицеров бригады. Ему грозила тюрьма, разжалование, лишение наград, если бы в дело не вмешался лично Долголетов, бывший в ту пору президентом. Он вызвал к себе военного прокурора и произнес фразу, облетевшую войска: «У женщин-снайперов при отдаче разрывается девственная плевра. Гренландов не гинеколог, а специалист по спецоперациям». Дело закрыли, Гренландов окончил войну Героем России, получил должность командира элитной бригады.

— Ну что, вспоминаете своего Верховного главнокомандующего? Или уже влюблены в нового? Какие настроения в армии?

— Тревожно, Виктор Викторович. Не реформа, а одна болтовня. Вооружение старое, связь допотопная. Обмундирование придумал Любашкин такое, что, если срать садиться, надо сто пуговиц расстегнуть. Кавказ вот-вот взорвется, а чем воевать? Опять сорок первым годом пахнет.

— Запустил Лампадников армию, ничего не скажешь. Все, что по крохам добывали после Чеченской кпмпании, все спустил. Не удивлюсь, если скоро на ядерных объектах России увидим американских морпехов.

— Кругом предательство, Виктор Викторович. Больно смотреть, — голос звучал так, как если бы в груди полковника терлись два жернова.

— При такой политике скоро американцам Сибирь отдадим.

— Не для этого мой дед под Сталинградом погиб, с саперной лопаткой ходил в рукопашную.

— Что ж, так и будем терпеть?

— А что делать?

— А вот слушай.

Ромул поведал полковнику о чудовищном замысле расчленения России, который вынашивает любимчик американской администрации, ненавистник всего русского Президент Лампадников. Поведал о последней возможности предотвратить коварный замысел. Открыл свой план смещения изменника Родины. Объявил о той миссии, которую возлагает на Гренландова.

— В день, когда ты арестуешь Лампадникова в его резиденции, соберутся на экстренные заседания Дума и Совет Федерации. Отстранят его от должности и утвердят меня. Произведем полную смену кабинета. Курнакова — долой. Министром обороны станешь ты. Начнем полномасштабную модернизацию армии, пуски ракеты «Порыв», закладку стратегических лодок. У России нет друзей кроме армии и флота, а у меня — кроме полковника Гренландова. Если Лампадников будет дергаться, чего доброго, задумает бежать, поступи с ним, как с чеченской снайпершей. Порви ему плевру. Что скажешь?

Из гранитного валуна, поросшего железными мхами, смотрели на Ромула умные, зоркие, все взвешивающие и просвечивающие глаза. Каменные губы раскрылись, и подземный голос произнес:

— Служу России!

Ромул провожал полковника до дверей, слыша, как скатывается по парадной лестнице каменный оползень.

Через некоторое время в «Доме Виардо» появился молодой литератор Минтаев, чьи модные романы рекламировались на бигбордах и растяжках на всех центральных улицах Москвы. На звания романов были эпатирующие, состояли из русских и английских слов, например «Sweet ляжка», или «Admirebl пупок», сопровождались рисунками Никаса Сафронова — прельстительная женская нога в кружевном чулке или пленительный девичий живот с бриллиантиком в лунке пупка. Литератор был одет в изысканный костюм, в безупречном галстуке, первоклассных часах, являл пример атакующей бесцеремонной молодости, его ясные глаза захватчика оценили качество мебели в гостиной, стоимость малахитовых часов на камине, перевесили старинный персидский ковер в кабинет своего дорогого, только выстроенного коттеджа. Он был отлит из горячих и звонких сплавов честолюбия, рыночных технологий, презрения к литературному процессу. Ромул уловил исходящий от его розовой кожи запах женщины, с которой тот недавно и неохотно расстался.