Миссия Тревельяна.Дилогия.

Площадь закончилась, экипаж замедлил ход и миновал пробитый в скале тоннель, поверх которого шла лестница к нижнему и более верхним уровням-террасам, куда колесный транспорт взбирался по крутой дороге, спиралью обвивавшей холм. Лошади двинулись шагом, будто давая возможность рассмотреть древнюю крепостную стену, что подпирала террасы, и лежавшую внизу, за каменным дорожным ограждением, торговую площадь. Вскоре коляска въехала на первый ярус, куда ступенчатыми пирамидами выходили фасады четырех дворцов; Сач-Гези, бесцеремонно тыкая пальцем, назвал, кому они принадлежат, кто из хозяев хлещет вино, причем пибальскую бурду, кто без ума от тилимских танцовщиц, а кто уличен в низменной дружбе с купцами и пополняет капитал за счет торговли строительным камнем и лесом.

Дорога круто повернула. Ко второй террасе она поднималась над морем, и Тревельян следил, как встают на горизонте острова, подобные то цветочной корзинке, то вулканическому конусу в обрамлении зелени, то золотому песчаному блину с пальмовой рощей. Внизу перед ним раскрылась гавань, лес мачт у пристаней, галеры, бороздившие бухту или плывущие к островам, лодки, склады и судно Тасмана со спущенными парусами. Его хозяин стоял на палубе и, задрав голову, разглядывал холм и ползущую по дороге коляску, будто мог увидеть Тревельяна с окружавшей его компанией. Шум, что доносился из гавани, был едва слышен, заглушенный рокотом волн у подножья утеса.

Один за другим они миновали второй, третий, четвертый и пятый ярусы, проезжая мимо старинных зданий, под арками, несущими лестницы, мимо источника, бившего прямо из скалы и падавшего вниз стремительным радужным водопадом. За ограждением дороги мелькали то морская гладь с яркими солнечными бликами, то заполненная народом торговая площадь, то склоны ближайших холмов, тоже прорезанных террасами и застроенных так плотно, что казалось – тут жилища не восьмисот семейств, а, по крайней мере, пяти тысяч. Наконец экипаж приблизился к вершине, и теперь они остались один на один с золотистым диском Ренура, облаками и просторным бирюзовым небом. Холмы словно осели, ушли вниз, и только соседний, названный в честь Таван-Геза, продолжал соперничать с Сигнальным; его венчало огромное круглое строение, храм Трех Богов с тремя шпилями, что поддерживали бронзовое кольцо, символ Оправы Мира.

Древняя сигнальная башня вздымалась над стеной с треугольными зубцами, прохаживались по стене часовые-арбалетчики, блестели начищенные шлемы, свисал вниз имперский штандарт – семь золотых драконов на пурпурном фоне. У ворот, кованой решетки, скрепленной изображениями нагу и даутов, стояли под командой туана стражи из безволосых, десять воинов с секирами и десять копьеносцев. Сач-Гези был тут, видимо, известен: стражи грохнули оружием в щиты, туан поклонился и сделал знак рукой – мол, проезжайте, благородный господин.

Коляска вкатилась в небольшой двор перед трехэтажным зданием в форме подковы. Мощные квадратные колонны выступали на четверть из фасада, в их основании свернулись кольцом огромные хищные кошки, узкие окна зияли как расщелины в скале, второй этаж сдвинут вглубь над первым, третий – над вторым… Древняя монументальная архитектура, когда считалось: чем прочней, тем лучше. Напоминает древнеегипетскую, решил Тревельян, окинув дворец быстрым взглядом. Он его уже видел, и не раз – на голограммах полного присутствия, снятых сотрудниками Базы.

– Ждать здесь, – бросил Сач-Гези и, оправляя свою роскошную накидку, заторопился во дворец.

Там он и пропал, и в этот день и в будущие дни Тревельян с ним больше не свиделся. За ним выслали другого нобиля, толстого, как отъевшийся клыкач, в алой мантии, под которой колыхалось объемистое брюхо, с серебряным жезлом в пухлой лапе. Он поманил Тревельяна за собой, нырнул под арку входа, провел его через обширную залу с лестницами из розового гранита, уставленную сотней изваяний императоров – все на одно лицо, в диадеме из рубинов, – и с неожиданной ловкостью проскользнул в узкую дверь в дальней стене. Они прошли здание насквозь, очутившись на зеленом лугу, обсаженном столетними деревьями. С этой стороны, обращенной к морю, дворец выглядел повеселее: окна казались шире, колонны изящней, и в их основаниях не кошки скалили зубы, а распускали мозаичные яркие хвосты птицы ках. Среди колонн высились два монумента: слева – Уршу-Чаг Объединитель, наступивший на осколки зеркала, справа – славнейший из его потомков Фаргу-Тана Покоритель Запада, чьи войска дошли до Островного Королевства, Запроливья и Шо-Инга.

– Господин развлекается, – негромко сказал толстяк в алом. – Ты, рапсод, стой молча, смотри в землю, пасть не разевай и помни, что дышишь одним воздухом с владыкой, что вознесен над людьми и странами, как этот холм над морем.

– Я буду безмолвной песчинкой у его стопы, – заверил толстяка Тревельян. – И постараюсь не дышать, чтобы господину осталось больше воздуха.

Луг, у которого они очутились, был вытянут в длину и отделен от края утеса пальмовыми дубами и живой изгородью из тростника, похожего на бамбук, чьи коленчатые стволы обвивали цветущие лианы. В середине лужайки торчал толстый шест с заструганным концом, где была намалевана человеческая физиономия: два глаза, брови, рот, нос и грубое подобие ушей. Шагах в пятидесяти от этой мишени стоял худощавый сорокалетний мужчина в простой полотняной тунике, что оставляла открытыми сильные плечи и крепкую шею. В руках у него был лук, а двое служителей держали полные стрел колчаны.

Толстый нобиль, приседая и кланяясь, двинулся к лучнику и доложил:

– Рапсод, которого ты пожелал увидеть, доставлен, мой господин. Его привез Сач-Гези.

Лучник – несомненно, Ниган-Таш, – повелительно кивнул.

– Пусть подойдет и встанет здесь. Сач-Гези выдать сотню золотых. Иди!

Толстяк с завидной резвостью исчез, а Тревельян приблизился, склонил голову и очертил круг у сердца. У Ниган-Таша было властное лицо с резкими, но правильными чертами: чуть выпуклые надбровья, пронзительные темные глаза, нос и рот изящной лепки, твердый подбородок и бакенбарды ниже уха. Внешность для императора – лучше не придумать! И, вероятно, наследник был силен – когда он натянул тетиву, на предплечьях тугими шарами вздулись мышцы.

Свистнула стрела, вонзившись в левый глаз мишени. Ниган-Таш вытянул руку, и слуга вложил в нее новый снаряд. Наследник покосился на Тревельяна, и взгляд его не обещал ничего хорошего.

– Я уважаю ваше Братство, – негромким, но звучным голосом промолвил он. – Я полагал, что Братство тоже меня уважает. – Снова свистнула стрела, ударив в правый глаз. – Меня и всю мою семью. – Он согнул лук. – Уважает достаточно, чтобы не отказать в незначительной просьбе. Совсем мелкой. – Он выдохнул и спустил тетиву. Стрела попала в нос мишени. – Исполнить такую просьбу для мужчины, тем более рапсода, – сущий пустяк. Многие сочли бы это счастьем. Но не ты, а?

Тревельян поклонился и с сокрушенным видом развел руками. Лук у наследника был превосходный, в человеческий рост, скленный из полосок медного дерева и рога, – словом, пейтахский лук из самых дорогих. Стрелы тоже точили и оперяли в Пейтахе, где, как известно, трудились лучшие на континенте оружейники. Стрелять из такого лука на пятьдесят шагов было сущим святотатством.

Ниган-Таш всадил стрелу в левую бровь.

– Мой друг Лат-Хор тебя выручил. – Сильные руки вновь растянули тетиву. – Это я одобряю. Нельзя по капризу девчонки тащить человека в Висельные Покои. Тем более рапсода, стража справедливости! – Резкий щелчок, свист, и стрела воткнулась в правую бровь. – Однако ты виновен. Виновен, ибо не подчинился крови Уршу-Чага. Не девчонке, а священной крови! – Новый снаряд ударился в мишень, прямо меж нарисованных губ. – А раз виновен, то подлежишь наказанию! Однако я не караю людей, не выслушав их оправданий. – Ниган-Таш повернулся к Тревельяну и оглядел его с головы до ног. – Что скажешь, рапсод?

– Скажу, мой благородный господин, что из такого лука надо стрелять на сто пятьдесят шагов. Лучше на двести, но здесь не хватит места.