Страница 9 из 12
– Артем, смотри! – По недосмотру вырвавшаяся вперед Янка вдруг присела, стала разгребать свалявшуюся листву. Обнажилась выемка с топкой грязью и отпечатком сапога сорок второго размера.
– Откуда у этих ублюдков сапоги? – пробормотал Венька, расталкивая нас и жадно всматриваясь в находку.
– Сняли с охранника, пораженного поленом, – догадался я. – А второй так и бежит в больничной обуви. В лучшем случае это кроссовки.
– Островская, уйди в тыл! – схватил Крюгер за воротник Янку и чуть не пинком спровадил в куст волчьего лыка. Вместо благодарности. А сам рванулся вперед, сжимая фляжку, как божий стяг...
План действий можно было не озвучивать. Преступники измотаны, у них гудят ноги. Бегут из последних сил, причем оба – один истер ходули до кровавых мозолей (попробуйте побегать по тайге в чужой обуви), другой – отбил и расцарапал. Но оба коварны и изобретательны. Им терять нечего. Будут отбиваться. И бегут они, кстати, на бывшую охотничью заимку...
Лес редел, расступались кудлатые осины с позолотой листвы, еловый молодняк, кусты, усыпанные съедобной и не очень ягодой. Вновь зачавкало под ногами. Образовалась просека, по которой несколько дней назад проехала машина: дожди не размыли радиальный узор протектора. Обрыв в пару метров высотой, его обтекали с двух сторон заваленные каменьями тропы. За стволами проглядывал бревенчатый сруб, крыша, обитая брусом. Навес с дровами, колодец, обмазанная глиной печка, умывальник с отбитой эмалью... Я лежал за лишаистой кочкой, в двух шагах от крошечного водоема, заросшего зеленой тиной (странные метаморфозы русского языка, но такая тина испокон веков называется шмарой). Капля росы каталась в чашке кожистого растения. Птица чирикала над головой в густой листве. Из дома показался мужик преклонного возраста – в ватных штанах, стеганой жилетке, куртка из болоньи поверх жилетки, наполовину лысый. Набрал охапку дров, покосился по сторонам, засеменил обратно. На пороге споткнулся, но удержал свою ношу, поднялся с колена, исчез в недрах избушки. Я завозил локтями, выбираясь на поляну. Напрасно упыри позволили этому персонажу выйти из дома... На флангах шевелились кусты – коллеги выдвигались на исходные позиции. Я скатился в низинку и под изогнутым деревцем, разбитым молнией, нашел еще один отпечаток кирзухи. Носок направлен точно на заимку. А ведь решили замаскироваться, уроды... Я подал знак смышленому Лиходееву. Венька утер рукавом сопли, кивнул – не глупее, мол, других, уполз под куст, шурша листвой. Я снял «макарова» с предохранителя и первым выдвинулся на тропу, практически не сомневаясь в грядущих успехах...
Зимовье перестраивали, утепляли, забивали паклей щели, но контуры избы изменений не претерпели – квадратный сруб, ступенька с дверью, оконце чуть более тюремного. На южной и западной сторонах как будто не было окон, но я очертил стволом квадрат, и Венька понял – кивнул, ныряя в крапиву. Я замер у крыльца, прижавшись к брусу. Пятисекундная медитация, сочетаемая с православной молитвой... бросился в дом, прочертив балетное па и впаявшись в груду составленных друг на друга тазиков.
– Ни с места, милиция!!!
Мужик отпрянул от печки – перепуганный, оглушенный. Перед моим появлением он укладывал в нее дрова. Кочерга вывалилась из рук, он попятился, опрокинув ведро.
– Дяденька, не шевелись, – посоветовал я. Быстро пробежался по заимке – сорвал шторку, за которой был топчан, крытый шерстяным одеялом, глянул за печку, убедился в отсутствии лестницы на чердак. Венька с индейским воплем влетел в заимку – мстить за павшего товарища. Я подал знак – не буянь. Нетерпеливо повел стволом – выметайся. Венька пожал плечами и выгреб на улицу – озираясь, излучая жирный вопрос.
– Савельев? – мрачно спросил я.
Дядечка кивнул, отлипая от стены. Белый, как полотно, губы дрожали. Немного странно. Разве так должен реагировать на слово «милиция» человек, проработавший всю жизнь в системе МВД?
– Ребята, вы что? – сглотнув, поинтересовался хозяин.
– Простите, гражданин, – казенно отозвался я. – Рыдаловский уголовный розыск. Сбежали двое опасных преступников. Вы чужих не видели?
– Не видел, – лихорадочно замотал головой пенсионер. – Нет, товарищ, серьезно, я и своих-то не видел... Я рано встаю, если бы кого увидел...
– Да вы не волнуйтесь, я вам верю, – сказал я преувеличенно громко.
Мотивация старика, похоже, становилась понятной – на вешалке за телогрейкой висел черный плащ, который никак нельзя было назвать мужским. Пасечник жадно поедал меня глазами, причем одна половина мозга умоляла: уйди! Вторая слезно упрашивала: останься!
– Подпол есть? – спросил я.
Подумав, старик покачал головой. Я еще раз осмотрелся и оттянул стволом драный половик, лежащий посреди комнаты. Подпола не было. Тесанные рубанком, крашеные половицы.
– А на улице? – спросил я губами. Старик еще раз подумал и опять помотал головой.
– Извините, – сказал я. – Видимо, те, кого мы ищем, пробежали стороной. Еще раз извините, что напугали.
Дряблый подбородок задрожал, глаза наполнились слезами. Я приветливо улыбнулся и, сунув пистолет за пояс, вышел на крыльцо. Янка, сидящая за печкой, смотрела на меня с интересом. Венька рассеянно перебирал ногами вывалившиеся из поленницы чурбаки. В стороне трещали кусты – Крюгер проводил зачистку.
– Пошли, – сказал я. – Не было здесь вурдалаков.
– Ты уверен? – озадаченно почесала стволом переносицу Янка.
– Не было, – решительно заявил я. – Выдвигаемся, коллеги, время теряем, смоются же, гады...
Мы добежали до кустов, ввалились в гущу ветвей и увядающей листвы. Я хлопнул ладонью по воздуху, давая понять, что прибыли. Дураками эти трое не были – не вникая в тонкости, сообразили, что предстоят интересные события. Я помчался обратно по широкой дуге, продрался сквозь кусты, зигзагами одолел участок редколесья и через минуту уже сидел за развесистой осиной метрах в тридцати от навеса с дровами. Имелся у старика Савельева погреб! Воровато озираясь, он выбрался из зимовья с мукой на заслуженно-милицейской физиономии, потрюхал под навес, подтягивая мотню. Согнувшись в три погибели, принялся отгребать разбросанные под поленницей дрова, по которым еще недавно топтался Венька. Обнажилось прибежище бесов – жестяная крышка погреба без выступающих элементов. Старик отодвинул крышку, что-то промямлил в подвальное нутро. Скрипнула лестница, полезла подземная нечисть. Красавчики те еще. Сивохин сверкнул «волчьей пастью» – у этой мрази стойкий комплекс к собственной внешности, – выкарабкался из погреба, оттолкнув старика, наладил ствол в пузо.
– Сымай куртец, дедуля, тебе он уже на хрен не нужен...
Савельев срывал пальцы, пуговицы не слушались. За Сивохиным, похабно скалясь, выбрался Хрипач – бритый череп со шрамом. Не сказать, что сильный, но прилично накачанный. И зачем такой нечисти в зоне оборудуют спортзалы? Он волок связанную женщину в ночной сорочке. Та мычала, жилы на висках надулись, побелели. Рот был замотан ветошью. В глазах у женщины стояли слезы, ночнушка порвалась – похоже, в подвале подонки неплохо проводили время.
Они вертели головами, щерились, нервно хихикали.
– И портки сымай, дедуля, – ткнул Сивохин старику в живот, отчего тот не устоял и упал на чурбак, вскрикнув от боли.
– И вообще тащи весь прикид, – ощерился Хрипач. – Дальняя дорога предстоит.
– Лишь бы не в казенный дом, – гоготнул Сивохин.
– И для телочки шкурки тащи, – бросил Хрипач, – не в ночнушке же побежит.
– Пожалейте Эмму, парни... – взмолился старик. – Вы же обещали, что не тронете ее... Я милиции сказал: не видел вас – все как вы просили... Лучше меня возьмите...
Эмма замычала, задергалась. Старик метнулся к ней – Сивохин сделал подсечку, и доверчивый старец покатился по поляне, загибаясь от боли. Подонки гоготали. Я плавно надавил на спусковой крючок – «макаров» гавкнул. Берданку вырвало из клешни Сивохина, отбросило. Упырь схватился за ужаленную руку, затравленно завертел головой.