Страница 3 из 12
Лично я проживал на Тальниковой – в дощатом доме без мансарды. Что такое зимы в Саянах, я еще не знал. Человек я в этих местах новый, машину держал под навесом, а в саду старательно разводил сорняки, созерцанием которых и занимался тоскливыми летними вечерами. До Комсомольской от моих «владений» – три минуты езды (если не дорогами, а закоулками).
Итак, я вошел в калитку, мимоходом отметив, что прибыл не первым. Под забором прохлаждался «уазик» РОВД. Колесо бесстыже увлажняла уличная дворняга. На крыльце курил вечно похмельный лейтенант Крюгер – работник моего отдела: пессимистично-депрессивный сорокапятилетний тип с морщинистым лицом и гибким чувством юмора.
– Ты знаешь, чем утро понедельника отличается от вечера пятницы? – с несчастным видом спросил подчиненный.
– Острорежущим похмельем? – догадался я.
– Всем, – отрезал Крюгер. – Ну и похмельем, конечно. Ума не приложу, почему я вчера пошел к соседу, чтобы взять у него ключ девять на двенадцать, которых у меня – полный ящик. Пиво было несвежее, водка – от лукавого, закуска – с придурью...
– А самогон, которым вы это дело лакировали, баба Настя забыла перегнать вторично, – заключил я. – Нажрались до зеленых соплей. Не понимаю, почему тебя Нинель терпит.
– А она уже не терпит, – усилил трагическую муку Крюгер. – Подозреваю, что, пока я в спячке, Нинка времени не теряет. Она же не собака, чтобы хранить мне верность без убедительной причины.
– Хорошо, что ты сам это понимаешь, – пробормотал я, кивая на открытую дверь. – Ну и как там?
– Не стесняйся, наши двери открыты. – Крюгер с готовностью подвинулся. – Командовать парадом будешь ты, Артем. Позавтракал уже?
– Нет.
– Очень хорошо. Отличный возбудитель аппетита. Знаешь, у меня такое ощущение, что к нам в руки что-то плывет. – Крюгер помолчал, пожевав окурок, и добавил. – И не тонет...
В доме было чисто, опрятно, даже уютно, из чего напрашивался вывод, что Завьялова Валентина, пустившая в дом квартиранта, – женщина непадшая. По всей видимости, особа с застывшим лицом в вязаном кардигане, сидящая в углу на табуретке, – она и была. Женщина молчала.
«Возбудитель аппетита» лежал на полу – у опрокинутого стула, а в двух шагах от лежащих находился обеденный стол, уставленный немногочисленными яствами: шпроты в блюдце, резаный сыр, колбаса, миниатюрные помидоры, украшенные пучком укропа, красная икра в зеленой баночке, чекушка перцовочки, облегченная на треть. Напрашивался вывод: человек, погибший во время трапезы, не испытывал желания напиться. Он культурно отдыхал после трудового дня, а отсутствие на столе солидных блюд указывало на то, что человек – не любитель кашеварить, а может, просто не желал этим заниматься в свете наступившей ночи.
У трупа были скрючены пальцы, глаза цвета хмурого утра вылезли из орбит, лицо перекошено. Рот искривлен настолько, что через отверстие в правом уголке просматривался украшенный пломбой клык с желтым налетом в месте контакта с десной. Прическа отсутствовала – немного шерсти на висках и огромная сферическая лысина (как на моей покрышке), подчеркивающая высокий лоб, выразительность глаз и миниатюрные круглые уши.
Пожилой эксперт, вооруженный передовыми научными знаниями, колдовал над столом, внюхиваясь в подсохшие за ночь продукты. Исследовал колбасу, поковырял вилкой в икре, испытывая, судя по голодному лицу, желание доесть.
– Живут же люди... – проворчал он с завистью.
– Кому завидуешь, Павел Валерьянович? – хмыкнул, поднимая голову, молодой черноволосый Венька Лиходеев. Он сидел на прочно сбитой деревенской лавке и вдохновенно сочинял протокол. – Ба, Артем Николаевич... С добрым утром, командир.
Эксперт сдержанно кивнул. Венька проследил за направлением моего взгляда сопутствующей миной.
– Да уж, Артем Николаевич, не сказать, что парень смотрится молодцом. Но лучше, чем Крюгер, правда?
Все рассмеялись, кроме покойника и хозяйки дома, которая вздрогнула и уставилась на меня с каким-то анатомическим ужасом. Что поделать – люди, работающие в нашем жанре, законченные балагуры. От беспросветной жизни на краю географии спасают только цинизм и извращенное чувство юмора. Хорошо, что на труп не приковыляла Яна Владимировна, прошедшая курс возвращения из могилы по причине запущенного аппендицита – был бы полный разгуляй.
– Не будем лишний раз тревожить Валентину Васильевну, – покосился на хозяйку Венька. – Ее показания имеются в деле. Господин по имени Гарбус Аркадий Константинович, холостой, шестьдесят третьего года рождения – паспорт с Кемеровской пропиской прилагается, – снял у нее комнату неделю назад, оплатив проживание за десять дней. Тихий, вежливый, культурный. Днем уходил, ночами был дома.
– И все это время вы проживали в соседней комнате? – обратился я к хозяйке.
Хозяйка не ответила, она по-прежнему смотрела на меня с ужасом.
– Валентина Васильевна проживала в летней кухоньке, расположенной в глубине сада – дабы не смущать квартиранта, – без запинки отчитался Венька. – В этой кухоньке имеется все, необходимое для сна.
«Кроме мужика», – подумал я.
– И последней ночью...
Хозяйка надрывисто закашлялась, заморгала. Я покосился в мутное зерцало на старинном комоде – не вырос ли рог на лбу. Но тут хозяйка очнулась:
– Господи... Аркадий Константинович вернулся домой часов в десять... Принес пакет с продуктами... Довольный был такой – сказал, что закончил свою работу в Рыдалове...
– Работу? – насторожился я.
Вошел покуривший Крюгер, напевая: «нам бы понедельники взять и отменить». Прислонился к стеночке, скрестив руки на груди.
– Даже не спрашивайте, я не знаю, какую работу он тут делал... Я ушла к себе на кухоньку, а часов в одиннадцать в калитку позвонили – я слышала, как он пошел открывать, потом крикнул, что к нему пришли и я могу не беспокоиться...
– Вы не видели, кто пришел? – спросил Крюгер.
– Не видела, – убитым голосом сообщила хозяйка. Голос у него при этом был нормальный, не дрожал... – Я уснула. А с петухами встала, вошла в дом, а тут... – глаза хозяйки стали наполняться большими скорбными слезами.
– Спасибо, Валентина Васильевна, – поблагодарил я. – Пройдите, пожалуйста, к себе. С вами еще поговорят.
– Криминалисты подъедут через двадцать минут, – возвестил Крюгер. – А то Павел Валерьянович совсем у нас заскучал.
– Да нет, – пожал плечами медик, – с вами весело. Хотите знать, отчего скончался господин Гарбус?
– Инфаркт, – пожал плечами Венька. – Внезапная остановка сердца. А может, кровоизлияние в мозг – помутнело в голове, дыхание перехватило – кирдык, и туда... А если с ним и был кто-то, то убежал с перепугу.
– Сам ты кирдык, – строго сказал Павел Валерьянович. – Паралич лицевых мышц. Опухший язык. Сильный, не оставляющий шансов яд, господа. Тетродотоксин, например. Или амигдалин – при расщеплении в желудке выделяется синильная кислота. Возможно, нечто эдакое принял вместе с пищей. А алкоголь, выпитый в разумном количестве, лишь ускорил всасывание токсинов...
– Позволь, Павел Валерьянович, – перебил я, – ты настаиваешь, что он принял яд случайно?
– Решайте сами, – пожал плечами медик. – Но смерть – прошу уж мне поверить – может явиться к нам практически из любого продукта питания.
– Ну, уж, – усомнился Венька.
– Рыба, – убеленный сединами профессионал ткнул пальцем в банку со шпротами. – Никто из ученых вам не скажет, почему съедобная селедка или, скажем, анчоус временами становятся ядовитыми. Состояние называется «сигуатера». Выделяется яд сигуатоксин. Крайне редко, но случается. Миндаль, абрикосы, персики, вишни – упомянутый амигдалин. Готовая смерть на блюдечке. Картошка – представитель ядовитого семейства пасленовых. Съешьте проросший или свежий позеленевший клубень – узнаете. А лучше килограмм таких же очистков – умрете в страшных мучениях, благодаря соланину и чаконину – природным токсинам. Ядовитый мед – не хихикай, Лиходеев. Собирается пчелами с представителей семейства вересковых – багульника, азалии, рододендрона. А вот от ядовитой бузины мед, к вашему невежественному сведению, абсолютно безопасен, хотя и невкусен.