Страница 9 из 49
Но предметом похвальбы нашего правительства, тюрьмой, которую показывают иностранцам, – является новый «дом предварительного заключение» в С-Петербурге. Это, так наз., «образцовая тюрьма» – единственная в этом роде в России, – выстроенная по плану Бельгийских тюрем. Я знаком с ней по личному опыту, пробыв в её стенах три месяца до перевода моего в тюрьму при Военном Госпитале. Это едва ли не единственная в России тюрьма для уголовных арестантов, отличающаяся чистотой. Да, на грязь в этой тюрьме нельзя пожаловаться… Метла и целые потоки воды, щетка и тряпка там в постоянном ходу. Тюрьма эта является в своем роде «выставкой» и арестанты должны держать ее в ослепительном блеске. Целое утро они выметают, вымывают и полируют асфальтовые полы, дорого расплачиваясь за их блеск. Атмосфера тюрьмы насыщена частицами асфальта (я однажды прикрыл газовый рожок в моей камере бумажным колпаком и, уже спустя несколько часов, мог рисовать пальцем узоры на пыли, которой он покрылся); и этим воздухом приходится дышать! Три верхние этажа насыщаются испарениеми нижних и, благодаря плохой вентиляции, по вечерам, когда все двери закрыты, арестованные буквально чуть не задыхаются. Один за другим было назначаемо несколько комитетов, со специальной задачей – найти средства для улучшение вентиляции. Позднейший из этих комитетов, под председательством статс-секретаря Грота, заявил в своем отчете (в июне 1881 г.), что необходимо перестроить все здание (которое стоило вдвое дороже таких же тюрем в Бельгии и Германии), так как никакие самые радикальные поправки не могут улучшить вентиляцию. Камеры в этой тюрьме – 10 фут. длины и 5 ширины и, одно время в числе обязательных правил было – открывать форточки в дверях камер, чтобы мы не задохнулись. Впоследствии это правило было отменено и форточки держали закрытыми, предоставляя нам справляться, как знаем, с температурой, колебавшейся между удушающей жарой и сибирским холодом. Если бы не общение с товарищами, – путем перестукивание, то я, пожалуй, пожалел бы о моем мрачном и сыром каземате в Петропавловской крепости. Мне кажется, я никогда не забуду детей, которых мне пришлось встретить однажды в корридоре дома предварительного заключение. Они, подобно нам, по месяцам и даже годам ожидали суда; их желтосерые, изможденные лица, их испуганные, растерянные взгляды говорили лучше целых томов отчетов и исследований о «благодетельном влиянии одиночного заключение» в образцовой тюрьме. Относительно администрации этой тюрьмы, я думаю, достаточно сказать, что даже русские подцензурные издание открыто указывали на то, как тюремное начальство присваивало себе арестантские пайки. В 1882 году по этому поводу было назначено расследование, из которого выеснилось, что действительность далеко превосходила мрачные слухи. Но все это мелочи, по сравнению с тем, как в этой тюрьме обращаются с арестантами. Именно в этой тюрьме генерал Трепов приказал высечь Боголюбова, потому что последний не снял шапки перед всемогущим сатрапом и приказал связать и избить других арестантов, которые протестовали против этого насилия, а затем протестующие были посажены на пять дней в карцеры, покрытые экскрементами, где, от соседства с прачешной, температура доходила до 45 градусов. В виду всего этого, какой горькой иронией звучит похвала английского панегириста, священника Лансделля, который писал: «желающие убедиться в том, чего Россие может достигнуть, должны посетить дом предварительного заключение». О, да, императорская Россие может строить тюрьмы, где арестованных грабят и секут, при чем самые здание этих тюрем надо перестраивать через пять лет после того, как они воздвигнуты.
Наказание, налагаемые нашими уголовными законами, могут быть в общем разделены на четыре категории. К первой из них принадлежат каторжные работы, с лишением всех гражданских прав. Имущество осужденного переходит к его наследникам; он рассматривается, как умерший гражданской смертью и жена его имеет право снова выйти замуж; его может сечь розгами или плетьми ad libitum каждый пьяный тюремщик. После отбытия каторжных работ в Сибирских рудниках или на заводах, его поселяют где-нибудь в Сибири. Второй категорией является ссылка на поселение, с лишением всех, или по состоянию присвоенных гражданских прав; в действительности это наказание представляет пожизненную ссылку в Сибирь. К третьей категории принадлежат все арестанты, присужденные к заключению в арестантских ротах, без лишение гражданских прав. Наконец, в четвертую категорию (опуская менее значительные наказание) входят люди, ссылаемые в Сибирь без суда, административным порядком, на всю жизнь, или на неопределенный срок.
Раньше каторжане посылались прямо в Сибирь: в рудники, принадлежавшие «Кабинету Его Величества», т.е. другими словами, составляющие частную собственность императорской фамилии. Некоторые из этих рудников, однако, выработаны; относительно других было найдено, (или администрация нашла удобным найти), что их разработка в руках казны невыгодна и поэтому они были проданы частным лицам, нажившим на них громадные состояние. Благодаря всему этому, Европейской России самой пришлось озаботиться судьбой своих каторжан. В России было построено несколько центральных тюрем, где осужденные отбывают одну треть или четвертую часть своего наказание, а вслед затем ссылаются на Сахалин. Общество привыкло рассматривать каторжан, как наиболее вредный разряд преступников; но в России подобное отношение к ним едвали справедливо. Убийство, грабеж, кража со взломом – все эти преступление наказываются каторгой; но каторгой в России наказывается и покушение на самоубийство, а также святотатство, богохуление, которые часто бывают лишь проявлением своеобразных религиозных убеждений; также наказывается и «возмущение», или точнее то, что в России называется возмущением, т.е., простое неповиновение каким-нибудь приказанием начальства. Каторга назначается также за всякого рода политические преступление, а равно за «бродяжество». Даже среди убийц не мало людей, которые совершили убийство при таких обстоятельствах, что, попади дело на суд присяжных или в руки честного адвоката, они наверное были бы оправданы. Во всяком случае, меньше трети всех ссылаемых ежегодно на каторгу, т.е. всего от 700 до 800 мужчин и женщин, приговариваются как убийцы. Остальные же – почти в равной пропорции, – или «бродяги» или люди, осужденные за какое-либо из вышеупомянутых нами преступлений.
Постройка центральных тюрем была вызвана желанием придать наказанию возможно суровый характер. Решили, что с арестантами надо обращаться самым жестоким образом, а если они не выдержат и будут умирать в больших количествах, – беда не велика! С этой целью смотрителями и надзирателями этих тюрем были назначены люди самые жестокие по характеру, в большинстве случаев из отставных военных; при чем арестанты были отданы в полное распоряжение этих деспотов, с приказанием свыше – не стесняться размерами и характером наказаний. Тюремщики оправдали доверие начальства: центральные тюрьмы действительно превратились в застенки; и ужасы сибирской каторги побледнели пред жизнью в «централках». Все те, кому пришлось пробыть в них некоторое время, заявляют, что день, когда арестант из централки высылается в Сибирь, он считает счастливейшим днем своей жизни.
Изследуя эти тюрьмы, в качестве «почетного посетителя», ищущего сильных ощущений, вы будете очень разочарованы. Вы увидите лишь грязное здание, битком набитое ничего не делающими арестантами, лениво валяющимися на нарах, устроенных вдоль стен и непокрытых ничем, кроме толстого слоя грязи. Вам могут дозволить заглянуть в камеры для «секретных» или политических арестантов; но, если вы начнете расспрашивать обитателей тюрьмы, вы почти всегда услышите от них стереотипный ответ, что они «всем довольны». Для того, чтобы ознакомиться с тюремной действительностью, надо самому побывать в шкуре арестанта. Рассказов людей, перенесших на себе это испытание, насчитывается немного, но все же они существуют и один из наиболее ярких я привожу ниже. Он был написан офицером, присужденным к каторжным работам за оскорбление, нанесенное в запальчивости; офицер этот позднее был помилован царем после нескольких лет заключение. Его рассказ был опубликован в консервативном журнале («Русская Речь», январь 1882 г.), в то время, когда, под влиянием недавнего режима Лорис-Меликова, было много разговоров о необходимости тюремной реформы и существовала некоторая свобода печати; вышеупомянутый нами рассказ не встретил никаких опровержений и опыт наших друзей вполне подтверждает справедливость описаний автора.