Будь честным всегда

Прихватив латинскую грамматику, он вышел из комнаты. Повесил ключ, как обычно, на дверной косяк и отправился в ботанический сад готовить уроки.

Миши занимался усердно, прилежно и отвлекся, только когда часы пробили половину пятого. Уже темнело, и он даже слегка озяб. Тут он вспомнил, что пора идти к господину Пошалаки.

Сегодня впервые его ничуть не радовала читка. Даже раздражало это бессмысленное занятие: он лишь выпаливал какие-то непонятные слова и тщетно пытался в них вдуматься. Содержание газетных статей оставалось темным, неясным.

— Состоялся уже розыгрыш лотереи? — спросил вдруг господин Пошалаки.

У мальчика кровь застыла в жилах. Он оцепенел, побледнел, язык прилип к гортани. Несколько минут прошло в томительном молчании, потом Миши приободрился, вспомнив, что, на его счастье, старый господин ничего не видит.

— В газете пока еще нет таблицы, — проглотив слюну, пролепетал он.

И правда, он не нашел там таблицы.

— До сих пор нет?

— Нет.

— Вот как, не торопятся… И в сегодняшней нет?

— Нет, — полистав газету, с облегчением проговорил Миши.

— И в другой нет?

Он просмотрел вторую газету.

— Нет.

— Тогда давайте читать дальше.

И Миши продолжал читать, но его не покидала тревожная мысль: слишком большой интерес проявляет старый господин к лотерее, а вдруг он спросит кого-нибудь еще, что тогда будет?

От господина Пошалаки он ушел хмурый и грустный. Даже чувствовал себя скверно. Днем он почти забыл обо всей этой неприятной истории, надеялся, что беда уже миновала. Боже мой, куда же задевалась эта бумажонка, где ее искать? Другим-то и горя мало, а для него и старого господина просто несчастье…

Понурив голову, он медленно брел по улице.

В столовой его окликнул Михай Шандор:

— Нилаш! Орци и Гимеши приходили к нам в комнату.

— К нам в комнату? — испуганно переспросил Миши.

— Да, тебя спрашивали.

Миши сел на свое место и стал чистить вилку, втыкая зубцы в салфетку, — посуду на кухне обычно мыли из рук вон плохо.

«Зачем приходили Орци и Гимеши? — с тревогой думал он. — Верно, из-за лотерейного билета».

— Почему тебя не было днем на уроках? — спросил погодя Михай Шандор и протянул руку за солонкой и перечницей.

Щедро посолив и поперчив кусок хлеба, он съел его, как это делали перед обедом почти все школяры для возбуждения аппетита.

— Днем? — пробормотал Миши, тупо уставясь в пространство.

— Да, и господин учитель про тебя спрашивал.

— А сегодня разве не суббота?

Щеки у Миши запылали: он совершенно забыл о занятиях, как же у него вылетело из головы? Только этого не хватало, разве можно забывать о чем-нибудь, тем более о занятиях?

И старшему по комнате он не сумел объяснить, почему пропустил уроки. В конце концов сообща решили: пусть Миши скажется больным. Крайне возмущенный Лисняи заявил, что не станет жить в одной комнате с молокососами. Где это слыхано — ни с того ни с сего забыть о занятиях? Мальчики смеялись, особенно громко Бесермени, смех которого звучал как-то странно.

— Удивительно, как это ты еще не потерял голову, — съязвил он. — Счастье, что она к шее прикручена.

Миши чувствовал, что неспроста Бесермени так задается, — ведь в пансионе и разговора не было о лотерейном билете, а этот плут, конечно, считает, что рано или поздно потеря обнаружится. У него уже не оставалось сомнений в том, что именно Бесермени украл билет.

Вечером Миши приготовил письменное задание по венгерскому языку.

— Чем вы больны, как мне записать? — спросил на следующее утро Лисняи.

— Не знаю. Надь тоже не ходил на занятия.

— В восьмом классе не было первого урока, — сказал Лисняи. — Значит, оправдательная записка вам не нужна?

— Дайте, пожалуйста, — пролепетал Миши.

Он думал, что в классе над ним будут потешаться, но никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Орци, показавшись в дверях, поманил его к себе.

— Я говорил с нашей кухаркой, все зависит от того, где разыгрывался твой билет — в Будапеште, Вене, Брюнне или Праге. Ты на какую лотерею ставил?

Миши молчал.

— И этого ты не знаешь?

Он ничего не знал.

— Ты должен был выиграть, по крайней мере, тысячу или две тысячи форинтов. Если брюннская, то не меньше двух.

Миши только рот разинул: две тысячи форинтов! Вот новость! Две тысячи форинтов! Это даже не укладывалось в голове: целое богатство! Домишко с садом родители его купили за триста форинтов. А тут две тысячи! Словно в сказке из «Тысячи и одной ночи».

Появился Гимеши и как ни в чем не бывало бросился к Миши. Сунул голову между головами двух приятелей. Он, видно, ничуть не сердился за вчерашнее.

— Наша кухарка сказала, он выиграл две тысячи, вот тебе крест, — доложил ему Орци. — Половина принадлежит старику, а половину получит Миши.

— Друзья, вот это да! — стукнув кулаком по парте, воскликнул Гимеши.

— Но советую никому не говорить, — продолжал Орци, — пусть все останется между нами, а то, если вор что-нибудь пронюхает, крышка!

Миши в недоумении уставился на него: стало быть, он знает, что билет украден?

Став в кружок, они заговорили шепотом.

— А теперь нам надо заключить между собой договор, — сказал Орци, — что мы будем все выкладывать друг дружке. После уроков соберемся во дворе и обсудим дело.

— Идет, — согласился Гимеши. — Предлагаю принять Танненбаума.

— Нам никто больше не нужен, — возразил Орци, — пока достаточно троих.

— И то правда, — сказал Гимеши. — Мне-то все равно.

— Только поосторожней, — добавил Орци, — чтобы никто ни о чем не проведал.

Как только кончился урок, троица побежала во двор.

Там, в дальнем углу, у забора, возле темного вонючего сарая, став в кружок и сблизив головы, они принялись совещаться.

— Прежде всего, — сказал Орци, — надо обеспечить сохранение тайны. Давайте выберем председателя.

— Правильно, — сказал Гимеши, — голосую за тебя.

— Я тоже, — сказал Миши, хотя и не понимал, зачем нужен председатель.

— Что ж, раз вы хотите, я не возражаю, — сказал Орци, — но только при условии, если вы поклянетесь всем святым, что будете слушаться меня. И слепо повиноваться.

— По рукам.

— Нам нельзя подолгу быть вместе, — сказал Орци, — это вызовет подозрение. У меня сейчас будет свободный урок, я продумаю план и выработаю устав.

Они пожали друг другу руки и разошлись.

Миши чувствовал себя довольно странно: его лихорадило, сердце учащенно билось, — вот ведь какое таинственное предприятие получилось из пропажи билета!

Следующим был урок пения, учитель Чокняи что-то бубнил, жеманился, но все его слова пролетали мимо ушей рассеянного и страшно взбудораженного Миши, которого удивляло, что Гимеши ведет себя как обычно, естественно и непринужденно: перебирает тетради, чинит карандаш, выкладывает на парту и убирает учебники, короче говоря, возится и вертится, как всегда на уроках пения. А Миши сидел раскрасневшийся, оглушенный, его точно обдавало горячей волной.

Только прозвенел звонок, появился Орци.

— Знаете, что случилось? — со смехом принялся он рассказывать. — Я разгуливал во дворе вокруг колодца, вдруг появляется не то юрист, не то богослов, срывает с меня шапку и хлещет ею прямо по голове. «Ты почему, говорит, не на уроке?» Я ему: «У меня сейчас окно, я не хожу на пение». — «Значит, ты еврей», — говорит. И чуть не огрел меня опять по голове.

Миши и Гимеши громко смеялись, просто заливались.

— «Я не еврей, а католик», — говорю я, а он: «Знаю я вас!» С тем и ушел.

— Ну и номер отколол! — воскликнул Гимеши, корчась от смеха. Он зажмурился, лицо у него раскраснелось.

— А тут вдруг идет учитель, — продолжал Орци, — старый такой, совсем седой, его зовут дядя Имре. «Если у тебя нет урока, — набросился он на меня, — не слоняйся по двору, а иди в библиотеку». И отвел меня наверх, в библиотеку коллегии, — там всюду книги — и дал хорошую книжку. Я сидел, читал. Теперь всегда буду туда ходить, когда у меня окно.