Будь честным всегда

Старик Забрацки, надо сказать, вел занятия и по чистописанию, и по гимнастике, поскольку для преподавания этих двух дисциплин не требовалось ни способностей, ни образования; он был человек старинного склада, ставленник прежнего епископа.

Миши, поглощенный мыслью о своих злоключениях — и лотерейный билет ухитрился потерять, и с Гимеши подрался, — не сумел перескочить через «козла», даже не допрыгнул до него.

— Ну что, боишься штаны потерять? Ремень лопнул? — обрушился на него Ишток Сюч.

Миши не успел отойти от снаряда, как учитель гаркнул:

— Повторить!

Ему пришлось вернуться назад, снова разбежаться, но прыжок не получился — Миши беспомощно повис на «козле».

— Еще раз!

Он опять поплелся к черте.

— Бе-егом!

Побежал было, но потом сбавил темп и, наконец набравшись смелости, отошел подальше от «козла».

Ишток Сюч так и разинул рот.

— А ну назад! А ну назад, назад! — Скрюченным пальцем погрозил он мальчику: — Это что за фокусы? Еще раз бегом, а я погляжу, как у тебя получится!

Миши стоял совершенно обессилевший от волнения и упрямо не трогался с места.

— Раз-два! — сердито топнул ногой Ишток Сюч.

Но Миши не шевелился.

— Подтолкните его, дети, а то я сам так его толкну, что он перелетит через купол Большого собора.

Глаза его метали молнии, он весь напрягся, готовый ринуться на мальчика. А тот, сжав зубы, не двигался с места.

— Ты что, отказываешься подчиниться? Бунт! — кричал учитель.

Он шагнул вперед, и гимназисты замерли, с ужасом ожидая последующих событий.

Вдруг из шеренги вышел Орци.

— Господин учитель, — сказал он, — Михай Нилаш болен.

— Тебя не спрашивают!

Этот зазнайка считал, конечно, что имеет право заступаться за слабых и обиженных, но здесь, на уроке гимнастики, он не был первым учеником — Орци, с его тощими ножками, Ишток Сюч ставил ничуть не выше Михая Нилаша.

Однако Орци не вернулся в строй.

— Простите меня, пожалуйста, — сказал он, — но я сказал правду.

Ишток Сюч, задыхаясь от ярости, вытаращил на него глаза. Тут он заметил, что мальчик и одет нарядней, и причесан лучше других, словом, что это «барский выродок», и рассвирепел, как бык, которому показали красную тряпку. Дерзкое поведение Орци он счел личным оскорблением, издевательством над его неудавшейся карьерой, мужицким происхождением и тайным пьянством и теперь обрушил на него весь свой гнев.

— Иди сюда! — прохрипел он, и кровь бросилась ему в лицо.

Орци, выпрямившись, смело шагнул вперед.

— Сюда! — орал Ишток Сюч, указывая на место рядом с собой.

Теперь уже мальчик приближался к учителю с некоторой опаской: дело пахло пощечиной. Это обстоятельство его удивляло, пугало и даже возмущало — ему вовсе не хотелось быть побитым.

Но делать было нечего, и он смело, открыто смотрел в глаза учителю, а класс затаив дыхание ждал, что будет.

Несколько секунд прошло в напряженном молчании. Смертельно бледный Орци и не думал отступать.

А между тем Ишток Сюч подумал, что мальчик этот, хотя и плохой гимнаст, ничтожный червяк, не сделал в сущности ничего дурного.

— Ну, барчук, ты у меня образумишься, не будешь больше совать нос не в свои дела, — начал он хриплым голосом и занес уже над головой руку, но вдруг опустил ее и покрутил усы, как деревенский парень, который на гумне решил шутки ради попугать кого-нибудь: замахнулся, чтобы дать затрещину, а сам потом лишь погладил усы. — А ты, глист, чего там стоишь? Если болен, катись к черту… Теперь вместо него прыгай ты! Айн, цвай!

По правде говоря, Орци легче было бы геройски снести пощечину, чем перепрыгнуть через «козла», однако он разбежался и благополучно растянулся перед снарядом, не смог даже вскочить на него. Словом, недалеко ушел от Миши. Да разве обязательно первому ученику быть хорошим гимнастом?

— Что ж, поздравляю, — сказал Ишток Сюч. — Вот наказание божье, что мне делать с этими дохляками?

Пристыженный Орци все же с улыбкой повернулся к мальчикам и встал в шеренгу. Ишток Сюч проводил его взглядом и вдруг увидел, что Миши продолжает стоять на прежнем месте.

— Вон из строя! — закричал учитель.

Миши не шелохнулся. Хотел сказать, что здоров. Но вдруг у него закружилась голова. Он шатаясь добрел до стены, уперся в нее обеими руками и, потеряв сознание, осел на пол.

Ишток Сюч был крайне удивлен.

— Надо налить ему воды за шиворот. — И тут на глаза ему попался стоявший поблизости Пишта Шимонфи, который, несмотря на маленький рост, был прекрасным гимнастом, и учитель отличал его среди прочих. — Ну, обезьянка, возьми стакан на столе в моем кабинете.

Пишта помчался туда со всех ног и вскоре вернулся со стаканом в руке. Макая в него пальцы, он стал брызгать в лицо Миши.

Тот пришел в себя и поморщился, почувствовав отвратительный запах: это была не вода, а палинка.

Ишток Сюч побагровел, проклиная свою короткую память.

Гимназисты тоже почувствовали запах палинки и засмеялись, но учитель тотчас закричал:

— Смирно!

И все притихли.

— Барта! Келемен! Посадите мальчишку вот сюда, на канат.

Он призвал на помощь, разумеется, только хороших гимнастов, и поэтому преисполнившимся готовности Орци и Гимеши пришлось вернуться на место, предоставив это почетное дело двум выдающимся спортсменам.

Барта, с уважением относившийся к Миши, от всей души посочувствовал ему и впервые в жизни отважился сделать колкое замечание в адрес учителя.

— Вот свинья, стаканами хлещет палинку, — пробормотал он.

Миши понемногу пришел в себя. Так приятно было сидеть не шевелясь на связке каната, прислонившись спиной к холодной стене. Перед глазами у него все будто кружилось и вертелось. До конца урока он зевал и его знобило.

Вдруг он заметил, что Орци и Гимеши о чем-то переговариваются, и глаза его наполнились слезами: как они добры к нему, оба сегодня за него заступились!

— Знаю, чем он расстроен, — между тем говорил Гимеши. — Он потерял лотерейный билет, а выигрыш выпал на его номера.

— Да что ты! — с удивлением протянул Орци.

— Я помню, какие у него номера, он записал их, когда приходил ко мне домой. И недавно спрашивал у Михая Шандора. Представь дружище, не выиграл только двадцать второй, а остальные четыре, видно, выиграли.

— А вдруг билет украли? — предположил Орци. — Вполне возможно.

Гимеши был поражен: такая мысли не пришла ему в голову.

Ишток Сюч строго посмотрел на них, нарушителей дисциплины, ведь во время урока каждый из гимнастов должен был молча стоять и ждать, пока шестьдесят мальчиков проделают какое-нибудь упражнение и снова подойдет его очередь. Он долго и упорно смотрел на Орци и Гимеши и, даже после того, как они встали на свои места, продолжал сверлить их суровым, обжигающим, как удар плетки, взглядом.

Миши с грустью думал, что сегодня он избил доброго, милого Гимеши, который заступился за него, — хороша благодарность! И еще нагрубит, конечно, Орци, ведь он не кто иной, как мужик неотесанный.

Слезы текли у него по лицу, попадали в рот. Он глотал их, тихонько всхлипывая, голова кружилась, и хотелось положить голову к маме на колени. Но где сейчас бедная, бедная мамочка?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

После обеда Миши сел за стол готовить уроки. В комнате никого не было, кроме Надя. Он читал, лежа на кровати. Миши открыл ящик и вспомнил, что там письмо, которое он начал писать родителям чуть ли не неделю назад. Он достал его, приготовил перо, чернильницу.

«Дорогие мои мама и папа!

Не сердитесь, пожалуйста, мои дорогие мама и папа, что я так давно не писал вам, но…»

Вот все, что было в письме. Он долго смотрел на лист бумаги. Если бы не это «но» в конце, он смог бы сочинить продолжение, но как объяснить, почему он не писал так давно? Врать он не решался, ведь до сих пор в ушах его звучали особенно проникновенные слова матери: «Сынок, веди себя всегда так, словно ты у меня на глазах. Помни, что я постоянно вижу тебя, и ты сроду не сделаешь ничего дурного».