Столица для поводыря

— Да-да, — рассеяно согласился Чайковский. — Не меньше двух…

— И Высочайшее дозволение на постройку дороги у вас, господин губернатор, уже верно есть? — не унималась женщина.

— Нет, — откровенно признался я. — Но будет. А на строительство железоделательного уже и бумаги выправлены и капиталы собраны… В основном.

— А какая выработка железа должна быть у вашего, Герман Густавович, завода? — очнулся генерал.

— Тонн пятьдесят, — пожал я плечами. — Наверное. Я не слишком в этом разбираюсь. Железа должно быть достаточно на все заказы. И на рельсы, и на пароходы, и на мелочи всякие. Я, знаете ли, этим летом намерен достроить дорогу в Китай. А там наши изделия охотным спросом берут.

— Мдаааа. Однако!

Чайковский пятерней взлохматил и без того торчащие как попало волосы.

— Этакий американский размах! Я потрясен. Дерзкий, весьма дерзкий прожект. В дикой-то Сибири! Но, смею спросить, отчего вы пришли мне это показать?

— Как отчего? — сделал вид, будто удивился я. — Так ведь этому всему нужен управляющий! Человек совершеннейше ваших, дорогой Илья Петрович, качеств. Опытный, знающий и обладающий талантом подбирать нужных людей. Куда же мне еще было это нести?

— В Сибирь? — хихикнул генерал. — Я? Больной и усталый человек? Простите великодушно, но…

— Десять тысяч в год серебром, — чувствуя себя Дьяволом-Искусителем, перебил я хозяина. — И право самому подобрать себе сотрудников. Могу прямо сейчас выписать вексель в Государственный Банк. Это на переезд вам и тем людям, кого вы сочтете нужным принять на службу. И непременно обделайте свои дела с евреями. Сколько там? Рублей пятьсот? Семьсот?

— Пятьсот семьдесят, — вскинув брови, выдохнул он. А Елизавета Михайловна прикрыла рот ладошкой.

— Пятьсот семьдесят, — хмыкнул я, и без спроса усевшись за стол, принялся писать. — Будем считать, что это мой подарок вашей замечательной семье на Рождество.

— Но нам нужно посоветоваться, обсудить… — семидесятилетний генерал, профессор и инженер еще пытался остановить катящийся на него вал. — А что, если соблазн окажется слишком велик, и я растрачу ваши деньги?

— Ах. Я не сказал! В этом случае вы откажете своим детям в безбедном будущем. К жалованию прилагается еще и три процента акций Томских Железных Заводов.

— Пишите, сударь, пишите, — заторопилась госпожа Александрова. Судя по всему, очень скоро планирующая сменить фамилию на Чайковскую.

Да я и не сомневался. Лежащий на столе в гостиной листок бумаги с круглой цифрой – сам по себе лучший агитатор.

— Анатоль, — позвал я по-французски, пока Илья Петрович что-то активно обсуждал с Елизаветой у окна. Парнишка, видно подслушивающий у двери, мигом появился.

— Там, — я махнул рукой на позабытый всеми на комоде пакет с подарками. — Разберись кому что. В Рождество был слишком занят, прости, что только сейчас…

— Что вы, ваше превосходительство, — сгребая тяжелый сверток – одни ружья весили по три фунта, поспешил он меня оправдать. — Мы-то тем более вам подарки не сделали.

— Герман Густавович, — позвал Чайковский. — Я принял решение согласиться.

— Отлично, — протягивая руку, искренне обрадовался я. Теперь у меня было на кого свалить хоть часть забот. — Еще две или три недели я буду в столице. За это время вам, Илья Петрович, следует заняться подбором людей и готовиться к дальнему путешествию. В случае любых затруднений… Илья Петрович! Я не шучу! Любые затруднения, и вы ставите меня в известность! О конкретной дате отправления я вас извещу.

— Хорошо, Герман Густавович, — ну вот, уже и имя мое запомнил. Хорошее начало! — У меня будет время ознакомиться с новинками в металлургии, и снестись с некоторыми своими учениками. А если потребуется приобрести что-либо из приборов или инструментов…

— Шлете ко мне посыльного.

— Шлю к вам посыльного, — улыбнулся Чайковский, и Елизавета Михайловна ласково взяла его ладонь в свою. Управляющий моих заводов в надежных руках.

Заторопился уйти. Наступал момент, когда дальнейший разговор мог превратиться в переливание из пустого в порожнее. Илье Петровичу было что обсудить с Елизаветой Михайловной, и мне не стоило при этом присутствовать.

Тем более что время приближалось к обеду и в животе потихоньку распевались обиженные скудным завтраком кишки. В Аничков дворец назначено на четыре дня. Это означало – кормить не будут. Следовало покушать где-нибудь в городе. Кухарка старого генерала Лерхе была кем угодно – Густаву Васильевичу лучше известно кем – но только не искусной стряпухой. По правде сказать, из всего, что она рисковала приготовить, я смог без содрогания в себя впихнуть только овсяное печенье. Но нельзя же круглосуточно давиться одним и тем же?! Так же, от переизбытка овса в организме, можно и по-конски заржать!

Благо, я являлся обладателем уникального, единственного в своем роде, внутричерепного говорящего навигатора по Санкт-Петербургу. Герочка не дал помереть с голоду, подсказав, что неподалеку от училища правоведения, на Рыночной, есть вполне себе приличный подвальчик, в котором, кроме спиртного, подают еще и замечательные кушанья из куриц. Так прямо расхваливал покрытые золотистой корочкой жирные тушки с гречишным гарниром, что я чуть слюной не захлебнулся.

Заведение нашлось на том самом месте, где и было во времена моего… то есть – Герочки, ученичества. И хотя курицу они больше не готовили – то ли поставщик сменился, то ли повар – но и щи, и котлеты оказались отменными. А вместо компота, хорошо пошла ледяная водка. Немного. Грамм примерно сто, да под хрустящую квашеную капустку, и пьяным меня не сделали, и необходимое расслабление сжавшейся от страха душе подарили.

К полосатой будке караула на подъезде к дворцу я подъехал без десяти четыре. Думал – успею. Думал – это на Высочайшую аудиенцию, не имея придворного чина нужно за пару часов являться, а здесь-то, поди, проще. Ни фига подобного! Два – не два, но минут сорок меня точно мурыжили. Сначала пришлось ждать офицера Особого сводного ЕИВ полка. Потом тот, вспомнив, что список приглашенных на нынешний день остался в караульном помещении, ушел. Неспешно так, с ленцой. Будто бы – давая мне время одуматься и сбежать. И очень удивился, обнаружив меня на том же месте. Тем более что действительного статского советника Лерхе в списках не значилось.

Отправили вестового к дежурному командиру собственного ЕИВ цесаревича казачьего караула. Николай, кроме много прочего, был еще и атаманом всего казачьего войска.

Наряженный как с лубочной картинки – весь в серебряных шнурах и с кинжалом на поясе – казак пришел не один. Привел еще жандармского поручика, тут же полезшего рыться в тубе с картами и саквояже с бумагами.

— Вы не представите мне своего спутника? — любезно спросил я казака. То ли водка все-таки сказала свое, то ли отвык я от проявлений непочтительности в своей Сибири, только спускать это откровенное хамство я не хотел.

— Это зачем, ваше превосходительство?

— Как зачем, милейший? Чтоб дальнейшая служба этого исполнительного молодого человека проходила весело… у меня в Томске!

Жандарм отдернул руки от моих вещей, как от ядовитой змеи. Но было поздно. Я уже никуда не торопился.

— Прошу прощения, ваше превосходительство, — порозовел поручик. — Служба!

— Так а я о чем, любезный?! Думается мне, Николай Владимирович не откажет мне в переводе такого многообещающего офицера…

Казак, тот, что весь в серебре, хмыкнул и встретился глазами с тем, что сидел на облучке моего экипажа. Артемка хмыкнул в ответ, и кивнул. Как равный! На нем-то был обычный полковой мундир, безо всяких излишеств, и он не выглядел рождественской елкой.

— Чудно у вас тут, брат, — негромко выговорил денщик. — Не по-людски…

Конвойный тяжело вздохнул и отвернулся. А жандарм увидел шашку и револьвер у моего молодого кучера. Глаза поручика вылезли от удивления.

— Это же… Ваше превосходительство! Простите великодушно, ваше превосходительство! Но оружие следует оставить здесь. Ваше превосходительство.