Госпожа удача

Незадачливый «язык» перестал интересовать офицеров раньше, чем отзвучало «Да, сэр!» унтера Зарайского. Они склонились над картой, обсуждая план взятия Сары-Булата.

План был прост, как постные блины, — на что-то посложнее не было времени: штурм авиабазы, на которой закрепились белые, уже начался. Обе стороны дошли до той стадии ожесточения, когда человек не задумывается ни о чем, а просто палит по всему, что движется. И белые, и красные знали, что это последний штурм: на то, чтобы провести или выдержать следующую атаку, сил не хватит. Минометный обстрел занял пятнадцать минут, потом в пролом фронтом около 150 метров устремились БМД, а навстречу им дымными султанами рванули ПТУРы. Две машины загорелись, остальные преодолели полосу препятствий. Десантники, выскочив из машин возле вражеских окопов, бросились в жестокую рукопашную. Отряд штурмового резерва развернул вторую волну атаки, и белые неизбежно должны были быть сметены этой волной…

Рядовой Андрей Матюшенко из минометного расчета, оглохший от почти непрерывной стрельбы, измученный запахом пороховой гари и предельно уставший, все же сумел различить в орудийном громе какой-то посторонний лязг и скрежет… Он оглянулся и прямо над собой увидел громаду многотонной махины, пушечное жерло и тяжелые резные траки…

В одуряющем ритме своей смертельной работы солдаты расчета не обратили внимания на его вопли — они их не слышали, — дергания за рукава и толчки. Они заметили танк только тогда, когда он шандарахнул из своей пушки по БМД. Расчет бросился врассыпную, и вовремя: танк тронулся с места и покатил вперед, утопив миномет в каменистой крымской земле.

Рядовой Андрей Матюшенко в панике не сориентировался и попал под следующий танк. Поначалу он не мог сообразить, что такое опрокинуло его на землю и держит за правую ногу. Он рванулся, попробовал освободиться, но тут стало темно, и, увидев над собой заляпанное грязью железное брюхо, Матюшенко все понял и закричал, прижимаясь к земле и весь скукоживаясь, чтобы не отдать железной твари больше ничего, кроме зацапанной ею ноги. Боль пришла не сразу — поначалу мозг отказывался воспринимать такое количество боли, врачи называют это шоком, но танк переползал через ногу солдата целую вечность, а потом наконец-то съехал с него и пришла боль — такая, которая не оставляет места ничему, кроме себя, и рядовой Андрей Матюшенко потерял сознание.

Младший унтер Ставро, водитель танка, увидев в смотровую щель, что сбил человека, выдал через левое плечо все консервированные спагетти в томатном соусе, что он съел в Курмане. Это был первый человек, которого — как он думал — он убил. И никакого боевого воодушевления при этом не почувствовал. О Господи, где же взять силы убить еще нескольких, едва ли не глядя им в лицо?

Силы он нашел. Они все нашли — и вторая цепь атакующих десантников полегла почти полностью. Большинство тех, кто был в первой, погибло, когда в рукопашную вмешались курманские пехотинцы броне-мобильного батальона.

…Подполковник Огилви обнаружил, что впадает на короткое время в какую-то прострацию, как бы выключается на секунду-другую, и, когда возвращается, ему требуется время, чтобы снова включиться…

— Что вы сказали, Белоярцев?

— Вас вызывает штаб, сэр.

Огилви взял наушник из рук поручика.

— Что теперь, Олег? — спросил он. — Прикажете штурмовать Симферополь?

— Не сейчас. В каком состоянии аэродром?

— Awful[26]. Здесь все разворочено.

— Пусть начинают ремонтировать прямо сейчас. Приказ Главкома. Выходили на связь корниловцы. Скоро Адамc подтянет к Симферополю полк. Я дам вам их частоты, скоординируете действия.

— А как он там… вообще?…

— Постучите по дереву, Брайан: мы их гоним!

— Отчего коммандер такой озадаченный? — спросил Кретов у Черкесова.

— Дал зарок не пить, пока не раздолбаем всех красно-пузых. — Черкесов употребил это антикварное словечко с некоторым смаком. — Видно, Кутасов сказал ему, что это будет еще не скоро.

…Новое сообщение из Одессы, из штаба фронта, Драчев выслушал, постепенно меняясь в лице. Из истребителей, патрулирующих небо Крыма, вернулся на базу один? Повторите еще раз — один? Да быть того не может! Драчев был полностью, абсолютно уверен, что аэродромы находятся под его контролем. То, что сообщали из Одессы, было… просто невозможно!

— Рябов! — скомандовал он майору из штаба. — Обзвони мне сейчас все аэродромы. Быстро. Пусть доложат обстановку — как там, что там…

Аэро-Симфи, 9-я десантно-штурмовая — все на месте, все в порядке. Бельбек, батальон майора Исламова — в-вашу мать, мы тут еле держимся! Помощь! Помощи нам! Саки, сороковая штурмовая бригада — на авиабазе беляки, но мы их сейчас оттуда выбьем, они уже при последнем вздохе. Сары-Булат? Молчание… Кача? Кача не отзывается, но там ведь и нет самолетов, кроме учебных. Но не могли же учебные самолеты и разведывательные вертолеты начисто вымести из крымского неба все грозные «МиГи»! Качу тоже занесем в черный список.

— Ты за кого меня держишь? — орал на Рябова Драчев. — По-твоему, откуда эти «харриеры» взялись? Их вообще, по данным разведки, в Крыму нет! А вот такая у нас разведка! Их нет, а они, понимаешь… Короче, так! Захват тактического центра из задачи номер один превращается в задачу номер ноль. Обезвредить, на хрен, все крымское ПВО, все радарные станции. И сразу — на Бельбек. Отстоять аэродром любой ценой. О чем вы говорите, ребята, это делается даже не одним парашютно-десантным полком: одним батальоном!

И начинается дичайшая карусель в штабе сто второй ВДВ, полковники орут на майоров, майоры — на капитанов, капитаны — на лейтенантов, те — на сержантов, сержанты — на рядовых: почему машины к выходу не готовы? Где горючее? Что за бардак? Уже час, как надо быть готовым, а полк не кует и не мелет!

И потный полковник Ефремов в третий раз выходит из кабинета Драчева и берет за грудки полковника Сухарева, и тот корежится от разных неприятных слов, но ни черта не может сделать, поскольку снабженцы всегда воровали, воруют и будут воровать. И если бы в русском языке было не три времени глагола, а, как в английском, штук девять, да еще какой-нибудь плюсквамперфектум, то и тогда глагол «воровать» в сочетании с существительным «снабженец» звучал бы и грамматически, и фактически правильно.

К восьми часам полк более-менее готов на выход. Более-менее — потому что приблизительно сорока человек солдатиков недосчитались, горючки в каждую машину залито на треть, БМД забиты награбленным добром, и если пошуровать, то можно найти что угодно — начиная с картофельных чипсов и заканчивая золотыми украшениями от Картье. Но — приказ есть приказ, его не обсуждают, а — что? Правильно, выполняют. И полк, хоть какой, но готов к выходу.

— Вот это я понимаю, — говорит Драчев и жмет руку Ефремову. — Это по-нашему. Ну, вперед, ребята!

И механизированная колонна выползает из города и тянется по шоссе на Бахчисарай.

— Так, я переключаю их на вас.

— Переключайте, Ян.

Полковник Адамc надел наушники.

— Яшма-центр слушает, — сказал он.

— Говорит… э-э, неважно, кто. Симферополь. Сейчас в городе готовится к выходу на Бахчисарай парашютно-десантный полк. Командует полковник Ефремов. У них легкая заминка с топливом и личным составом, но минут через сорок они все-таки смогут выйти. В районе Лакки они разделятся, один батальон повернет на юг, к Скалистому, чтобы въехать в Бахчи по семьдесят девятой вспомогательной.

— А кто вы, собственно, такой?

— Ах, господин полковник, ну зачем вам это знать? Достаточно того, что я говорю правду. Так вот, по моим сведениям, после того, как этот полк выйдет, в городе останется всего два мотострелковых батальона, один батальон советских десантников, одна рота спецназа КГБ «Альфа» и часть бригады спецназа ГРУ. ГРУшники большей частью в Аэро-Симфи.

— Откуда вам все это известно? Вы сами, простите, не из ГРУ?

26

Ужасно (англ.).