Страница 73 из 81
Но тут появляется кто-то… Очень упорный кто-то… Очень настроенный не дать тебе умереть… Игла входит в шею, и с дозой стимулятора возвращается жизнь, а с ней — боль. «Князь! Гия! Вставай! Ну, подними свою жопу, шэни дэда, я же тебя не утащу, такого кабана!» Не надо меня никуда тащить. Мне было так хорошо умирать, пока ты, дурак, не появился тут.
«Давай, холера, вставай! Ножками топай, спускайся, замерзнешь ведь к е…ой матери!»
И замерзну. И хорошо. И не трогай меня.
Оплеуха справа… Слева… Снова справа… Травмированные холодом нервные окончания реагируют запоздало, но остро. «Мне… холодно…» — «Холодно? Ах ты скотина! Давай двигайся — и не будет холодно!» — «Мне… больно…» — «Больно? Ты слабак, Князь. Дешевка. Аристократ хренов. Привык, что все на блюдечке, прямо в ручки, тепленьким… И чтобы при этом все хвалили: ах, какой упорный, ах, какой умный, ах, какой смелый! А Эверест — не Главштаб, сюда на папином загривке не въедешь! Шьто, абыдно, да?» — Зачем он так, я же говорил по-русски лучше него, когда мы пришли в гимназию! — «Настоящий мужчина, дитя гор… А на самом деле — пшик, копейки не стоит. Обиделся? Ну, дай мне в морду, если я не прав! Только я прав, а ты утрешься и останешься здесь сидеть… А я спущусь вниз и скажу, что дешевый пижон Гоги Берлиани похоронил вместе с собой все наши надежды».
Это было невыносимо. Он слабо взмахнул рукой, чтобы дотянуться до ненавистного лица, до заиндевевшей бороды — Санта Клаус хренов! — врезать по этой морде так, чтобы сосульки полетели во все стороны. «Слабо!» — прохрипел Арт. — «Тебе всегда было слабо. Ты все делаешь на три четверти, а дальше кривая вывезет. Вот она я, эта кривая. Я лучше. Я умнее, я сильнее, я тебе дам сто очков вперед и все равно обойду на финише. Я тебе отдал Эверест, бездарная ты тварь. Подарил его, ленточкой перевязал — бери! И ты все облажал! Да лучше я замерзну тут на хрен с тобой, чем скажу твоему отцу, что его сын — слабак и дешевка. Но и замерзну я не потому что у меня кишка тонка встать и двигаться, а потому что я того хочу, а чего я хочу — то я делаю. Я мужчина, а ты — так, недоразумение. Холодно тебе? — Арт стянул через голову анорак. — На, подавись!» Рванул застежку пуховки как кольцо гранаты, высвободился, бросил шуршащий пухлый ком к ногам Князя. Зубами сорвал перчатки и швырнул их в снег, потащил кверху свитер. «Не сходи с ума… Что за… стриптиз…» Свитер полетел Князю в лицо самым оскорбительным образом. Арт начал расстегивать рубашку, и это отняло намного больше времени, потому что пальцы замерзли и не гнулись.
И за это время Георгий выслушал о себе много интересного, и обида в нем прямо закипела. Убить гада. Догнать и убить. Сначала силой засунуть в его поганые шмотки, а потом убить. Арт бросил рубашку — туда же, Князю в лицо. С каким-то отстраненным любопытством Георгий ждал — снимет он нижнюю рубашку или нет. Снял. Боже, подумал Князь, с этого ненормального станется убить себя. Если холод режет сквозь всю экипировку, то каково же стоять на морозе полуголому? «Надень, — прошептал он. — Христа ради, надень». — «Черта с два». Столько сознания своего превосходства… Превозмогая боль и слабость Георгий поднялся, с ворохом тряпья сделал шаг вперед: «Надень!» Арт отступил на два шага: «Черта с два! Я сказал, что замерзну здесь с тобой — значит, так и будет!»
Речь его становилась невнятной — зубы стучали, голос срывался на хрип. «Надевай! — зарычал на него Князь. — Хер с тобой, недоумок, я иду! Я уже иду, не собираюсь тут с тобой замерзать, я с тобой срать рядом не сяду теперь, так что одевайся!»
…Конечно, все обиды закончились раньше, чем они спустились в базовый лагерь. Слова, которые Артем бросил в него, были просто словами, призванными разбудить хоть какое-то человеческое чувство, хотя бы гнев. Искренне ли Арт думал то, что говорил? Георгий старался забыть об этом. Арт сказал бы что угодно, лишь бы поднять его на ноги и заставить идти. И сколько здесь было от их мальчишеской дружбы, а сколько — от типично верещагинского прагматизма (замерзни Георгий — и Артему действительно лучше бы не появляться в Крыму) — Князь не хотел знать.
Пять лет он мечтал отблагодарить тем же. Сделать для Артема что-то невероятно благородное, спасти его жизнь, причем с таким видом, словно ему, Георгию-победоносцу, это раз плюнуть…
…и этот гаснущий голос из-за решеточки динамика, из-за грани беспамятства — а потом страшное молчание…
…Вертолеты, загруженные на пределе своих возможностей, обогнули склон горы…
…You have stolen my heart away…[22]
А что было делать? Играть в «Триста спартанцев»? С их мизерным количеством боеприпасов? Положить здесь всех, сколько их осталось от батальона, и погибнуть самому?
После того как спецназ улетел, бросив их (спасибо, хоть раненых забрали!), майор не мог заставить людей идти в последнюю безнадежную атаку. И не хотел.
— Что же мне теперь делать, товарищ майор? — паниковал бледный Палишко.
— Застрелиться.
— Вы же… Вы же сами приказали, товарищ майор!
— Я этого тебе не приказывал.
Колыхаясь под ветром, скрипела искореженнная лестничная секция…
Самое трудное было — сказать им, что Верещагина нет на Роман-Кош, его забрал спецназ. Секунд пять казалось, что грузин (Берлиани. Капитан Берлиани) застрелит его, наплевав на статус парламентера.
Они согласились принять сдачу батальона. За одним исключением — лейтенант Сергей Палишко. Будет он убит при попытке к бегству, расстрелян после сдачи или сам прыгнет с обрыва — им все равно.
— Вы меня убили, товарищ майор… Это вы меня убили!
«Нет. Это он тебя убил».
Палишке не хватило духу застрелиться. Ему не хватило духу умереть стоя, глядя убийце в лицо. Белогвардейский сержант (Унтер. Здесь сержант называется унтером.) поставил его на колени и выстрелил в затылок.
(Это вы меня убили, товарищ майор!)
«Нет. Это он тебя убил».
Глава 12
Война
Кому война, а кому — мать родна.
Как развивались в этот день военные события? Почему удача была на стороне Крыма, а не СССР? Каким образом форсиз удалось так быстро восстановить контроль над Островом и подготовить контрудар? Обо всем этом написаны сотни монографий и книг, самая знаменитая из которых — «The Trigger: a Battle for Island of Crimea[23]».
Дело в том, объясняет ее автор, что десятилетиями крымцы готовились именно к этому. Военный сценарий «Все плохо» обыгрывался так и сяк, и форсиз хоть и ругали кретинов, которые сидят в штабах и выдумывают такие ужасы, а все ж таки исправно эти сценарии отрабатывали — штурмовали собственные военные укрепления, обороняли собственные города и освобождали пленных.
Советская же военная доктрина носила исключительно наступательный характер и мало изменилась со времен Второй мировой — малой кровью на чужой территории. Большинство солдат, выброшенных на Остров, было мальчишками-срочниками от 18 до 20 лет, профессиональных унтер-офицеров практически не было, так что сержанты (а любой военный вам скажет, что сержант есть столп армии) — это были те же мальчишки, с тем же близким к нулю не то что боевым — учебным опытом.
Конечно, десантников готовили лучше, и из советских войск на Острове только десантников можно было считать полноценными солдатами (имелась там еще морская пехота и спецназ, но это, согласитесь, капля в море), так ведь и десант не тренировали на подобные ситуации.
Но более всего подгадила советским войскам подготовка офицерского состава. Армия мирного времени — это вообще ужас. Армия мирного времени в тоталитарной империи на стадии загнивания — это тихий кошмар.
Когда решающим фактором офицерской карьеры становится умение выпивать с нужными людьми…
Когда оная карьера оказывается единственной мотивацией офицера, и продвигаются только те, кто умеет хорошо угостить и правильно дать в лапу…
22
Вы украли сердце мое (англ.).
23
Спусковой крючок — битва за остров Крым (англ.).