Госпожа удача

Но он никогда не думал, что сладкое чувство возникнет снова — и в таких обстоятельствах. Конечно, безобразный жалкий беляк — неважная замена тому же Анисимову. Или гаду Джафарову. Но так легко представить кого-нибудь из них вот здесь, на этом кресле, и так это замечательно, что аж дыхание временами перехватывает.

А вот вам всем! Думали, Генка — маменькин сынок, сявка? А вот он делает то, что им слабо, он здесь оказался незаменимым — не товарищ лейтенант, не «деды»-дуболомы, которые умеют только кулаками махать, а он, Генка!

Он уже набил руку. Захват. Щелчок. Рывок. Тихий хриплый вой. Вот так, господин офицер, ты сделан из такого же мяса, как и все люди. Пауза. Дать время осознать боль. Ругань. Ничего так матерится благородие. Умеет и по-нашему, и по-ненашему. Захват-щелчок-рывок…

Настал момент, когда и стоны и ругань стихли. Беляк свесил голову и тупо уставился на свой живот. Генка взял его за подбородок, поднял голову, заглянул в лицо. В сознании, хотя глаза уже мутные-мутные…

— Принеси воды, — скомандовал Генка тому, кто первый откликнется.

— Й-я пойду! — быстро вскочил Скокарев. «Дедушка»-второгодок, ха!

Кашук все слышал и все понял.

Он мог снять контрольные наушники. Но не сделал этого, хотя хотел это сделать больше всего на свете.

Для него, электронщика милостью Божией, переключить пульт так, чтобы он принимал сигнал непосредственно с «уоки-токи», было плевым делом. Контрольные наушники подтверждали, что все прошло как надо. Для верности Кашук задействовал все армейские частоты, которые знал, полицейскую, службы спасения 777, пожарную и одну коммерческую, которую ловили приемники крымской бронетехники и (он это знал) любили слушать радисты.

Вы хотели шума на весь Крым, господин Востоков? Вы его получите.

— Где этот гребаный майор? — прошептал осваговец. — Он обещал вернуться через полчаса — ну, и где же он?

Майор не появлялся. Кашук сплюнул в корзину для мусора, посмотрел на часы.

Длилось семнадцать минут.

Наушники замолчали наконец — лейтенант отключил «уоки». По логике вещей — все еще могло кончиться хорошо. По меньшей мере — для него, а разве этого мало?

Он не камикадзе. Он не борец за идею. Он просто солдат, просто выполнял приказ. Он хочет остаться в живых, а для этого нужно не дать отключить помехи, не дать красным вызвать помощь. И не поддаваться глупому порыву выйти отсюда с жалкой «береттой» о последних семи патронах.

Он очень надеялся, что молчание рации означает — Верещагин умер.

Зря он на это надеялся.

Что-то щелкнуло в наушниках, и знакомый голос сказал:

— Ты еще там? Продолжаем разговор…

— Они проследовали на северо-запад! — доложил, откозыряв, командир разведвзвода.

— Слава Богу! — Главнокомандующий перекрестился.

Шеин неодобрительно покосился на него.

Это, конечно, хорошо, что красные, сами того не зная, выбрали худший для себя вариант отступления. Повезло. Но командир не должен играть в такую орлянку. Командир должен уметь принимать соответствующие решения быстро. Князю Басманову, с сожалением отметил он, не хватает вот этой самой быстроты и жесткости, он слишком подвержен колебаниям.

Шеин одернул себя. От таких мыслей очень близко до реального мятежа, которым его пугает Басманов. Положение действительно скользкое, и, может быть, даже хорошо, что князь мыслит стратегически, в конце концов, он — главком… Но по-главкомовски правильно было бы оставить евпаторийские дела на него, Шеина, а самому заняться установлением связи с другими дивизиями и превращением отдельных очагов сопротивления в единый крымский фронт…

— Итак, Дэвидсон, — сказал князь. — Что мы решаем с Дэвидсоном?

— Что мы решаем с Кымыл-Муруном, разберемся для начала.

— По-моему, с Кымыл-Муруном все ясно. Предупредим Денисова и отправим за ними в погоню батальон «Воевод», усиленный эскадроном «Витязей».

— Почему не «Святогоров»? — возразил командир бронемобильного батальона капитан Папагос. — Танки и «Воеводы» не смогут их нагнать.

— Они их нагонят, потому что им просто некуда будет деться, — сказал князь. — Кымыл-Мурун наш, Денисов их встретит. Преимущество в скорости не так важно, как преимущество в броне и вооружении. Почему я должен объяснять вам такие элементарные вещи? Так что там с Дэвидсоном?

— Пока что они держатся, — сказал Шеин. — Я совсем недавно выходил на связь. Силы равны, система обороны на авиабазе построена очень разумно, и им удается отбивать все атаки. Хреново будет, если к красным придет подкрепление или у Дэвидсона кончатся боеприпасы. И то и другое вполне реально.

Князь понимал, что полк Беляева был не единственным советским формированием в Крыму.

— Передайте Дэвидсону, что в течение двух часов помощь к ним выйдет, — сказал он. — В самом крайнем случае, если кончатся боеприпасы — пускай сдаются, чтобы выиграть время.

— Они не сдадутся, — подал голос Лобанов.

— Почему это?

— А вы не знаете? — спросил Шеин. — Красные допрашивают наших с пристрастием.

— Бросьте! — отмахнулся князь. — Какой-то любитель золотишка разорвал Гусарову ухо — и уже вся дивизия в панике.

Брови Шеина поползли вверх.

— Гусаров здесь ни при чем, — сказал полковник. — Красные пытают кого-то из наших и передают это по радио.

— Что?

— Это так, сэр, — подтвердил Лобанов. — Один из радистов случайно услышал на общеармейской частоте… Скоро узнали все, не только радисты…

— Когда это было?

— Почему «было»? — мрачно усмехнулся Шеин. — Хотя, возможно, уже и «было». Штабс-капитан, включите радио…

Лобанов включил, повертел тумблер настройки. Нашел.

С минуту они слушали молча…

— Первый… сигнал… — Лобанов говорил так, словно в горле внезапно пересохло, — был зафиксирован сорок минут назад. Потом был… перерыв. И вот…

— Выключите это! — Князь подскочил к радио и выдернул вилку из розетки. — Что, радистам нечего больше делать, кроме как следить за этим… гиньолем?

— Теперь вам понятно, почему Дэвидсон не сдастся? — спросил полковник.

— Да, черт возьми. А вы не подумали, что это может быть провокация? Инсценировка?

— Чья?

— Ну, хотя бы тех неизвестных, кто передал «Красный пароль»! — Князь даже не предполагал, как он близок к истине.

— Побойтесь Бога, ваше сиятельство… — проговорил Шеин. — Побойтесь Бога.

Лейтенант Сергей Палишко ощутил острую потребность выйти на свежий воздух. У него была уважительная причина — нужно пойти в БМД, послушать, сняты ли помехи. Была и настоящая причина: желудок плясал краковяк.

Поначалу ему это даже нравилось, казалось хорошей мыслью — и рассчитаться за все, и побесить белую сволочь, и задание выполнить. Теперь он понимал, что зашел слишком далеко. Но при всем понимании этого Палишко не мог остановиться. Срок, отпущенный майором, истек. Там, внизу, шел бой, и канонада теперь звучала ближе… Или Палишке так казалось?

Уже совсем рассвело. Висели мокрые облака, шел гаденький дождик. Лейтенант залез внутрь БМД, снял с рации наушники, покрутил ручку настройки…

В уши ему тут же вонзились мерзкие звуки, которые, собственно, и именуются помехами. Палишко уже знал, что на остальных частотах будет то же самое, но покрутил настройку дальше…

Потом матюкнулся, снял наушники. Так и знал. Так и думал, что ничего не выйдет. Времени у них мало, вот что. Вся игра здесь идет на время, Верещагин не боится ни хрена, потому что знает — если продержится… мать-перемать, час он уже продержался! — то его освободят.

Лейтенант выбрался из БМД. Хотелось закурить, но было нечего. У всех уже закончилось. Может, есть у пленных?

Пленные…

Как там говорил этот гад? Последний долг командира — сохранить жизнь своим людям?

Дураки! Идиоты! Да он же сам, сам сказал, как его расколоть!

Палишко засмеялся.

— Анисимов! — крикнул он.

Анисимов, который после своей позорной «поездки в Ригу» отправился сторожить пленных, обернулся на оклик.