Страница 20 из 48
— С тобой.
— А, — облегченно вздохнул он и сел на краешек стула. Как себя вести дальше, он совершенно не знал.
— Ну, что скажешь? — спросила она, сложив руки на груди и глядя ему в глаза. От ее прямого взгляда он еще больше смутился и почувствовал себя совсем несмышленым, хотя они по возрасту были почти ровня.
— Влюбился… И не могу без тебя, — пролепетал он.
— А я вот никого не люблю, кроме своего мужа. И тебя тоже не люблю.
— А почему же тогда?..
Он сделал паузу, стараясь подобрать нужные слова, но она опередила его:
— Почему заигрываю с тобой? Да просто так, из любопытства.
Таких слов Русс не ожидал.
— Ну что… довольна теперь? — с обидой проговорил он.
— Не совсем. Хотела отомстить всем вам, мужчинам, да, видно, перестаралась.
— Это из-за мужа?
— Из-за него.
— Он гуляет от тебя в открытую, а ты по нему сохнешь…
— Это не твоего ума дело.
Он и сам понимал, что ляпнул не то, но его жгла обида: так стремился увидеть Луциллу, а она не оставила ему никакой надежды…
Она же, увидев его потерянное лицо, смягчилась и, немного помолчав, сказала как можно искренне, чтобы он понял ее:
— Знаю я все, но не могу поступить иначе. Пыталась увлечься другими мужчинами, но никто мне не нужен. Я одного Аврелия люблю. Пусть он хоть какой, но я останусь верной ему. Поманит меня одним пальчиком, и я побегу к нему без памяти. Вот такая я, непутевая… Знаю, что творится в Риме. Какой разврат и в Виндобоне. Как изменяют своим женам мужья, как жены обманывают мужей… Но это их дело, пусть каждый отвечает за себя. Я же буду жить так, как считаю нужным, и никто мне не указ, никто не свернет меня с моего пути…
Она подошла к Руссу, погладила его по волосам, словно мальчишку, проговорила ласково:
— Ты милый, ты славный, ты замечательный, Русс, я это вижу и знаю. Ты скоро забудешь меня и встретишь настоящую любовь. Ты достоин того, чтобы рядом с тобой была любящая жена и верный друг.
В это время внизу раздался шум, кто-то громыхнул дверью, послышался повелительный мужской голос.
— Аврелий! — невольно сжалась Луцилла. — Он сейчас будет здесь. Беги!
Оказаться перед очами своего грозного начальника Руссу никак не хотелось. Он мигом выскочил на балкон, подбежал к краю, глянул вниз. Никого. Тогда, не раздумывая, перелез через ограду. Уцепившись за край, он завис, а потом прыгнул. Прыжок оказался удачным. Недолго раздумывая, нырнул в кусты и пустился наутек.
Ночью, глядя воспаленными глазами в темный потолок, пытался привести в порядок взбаламученные мысли. Конечно, холодом окатило его, когда он услышал, что Луцилла не любит его, что она все время только играла с ним да забавлялась. Куда еще обидней! Но в то же время она не насмехалась, не унижала его. Наоборот, назвала милым и славным, и голос при этом у нее был такой ласковый, такой задушевный! Так что, может, еще не все потеряно, может она еще полюбит его!
С этой приятной мыслью он уснул и проспал ночь спокойно, без сновидений. А на другой день они с Чехом отправились в обратный путь. Мысли его вновь и вновь возвращались к вчерашнему свиданию, он видел перед собой милый образ Луциллы, в ушах звучал ее зачаровывающий голос, и в душе своей Русс не испытывал к ней ни обиды, ни даже досады. Позови она его, он тотчас бы сорвался с места и устремился навстречу…
Чех, глядя на задумчивый, рассеянный вид брата, хотел что-то спросить, но потом усмехнулся и подумал, что тот явно был где-то высоко в облаках и не стоит мешать его сладостным мыслям.
Работы в Крапине, между тем, шли успешно. В сентябре был прорыт основной канал, в ноябре намечали завершить остальные работы. Погода стояла ясной, с редкими грозовыми дождями, которые только освежали воздух, придавали бодрости воинам и почти не мешали выемке земли.
Как-то Чех шел вдоль основного канала, направляясь в лагерь. Впереди он заметил женщину. Наверно, одна из жен решила повидать супруга, подумал он. Часть их осталась в городе, другие разделяли все трудности лагерной жизни мужей. Он знал их всех наперечет и сейчас пытался определить, кому же не сидится в палатках. Вдруг женщина сорвалась с места и кинулась к нему. И тут он узнал в ней Туснельду! Он не верил своим глазам, но это была она! Он тоже не выдержал и побежал ей навстречу. Они встретились, он подхватил ее на руки и закружил на месте, целуя в шею, щеки, губы и бормоча что-то бессвязное:
— Туснельда, да как же так… Как ты оказалась здесь… Какими судьбами?
Она не ответила, а только теснее прижалась к нему, по лицу ее текли слезы, и он знал, что это были слезы радости.
Когда первый порыв страсти прошел, он опустил ее на землю, стал глядеть в ее сияющие глаза, не скрывая своего счастья.
Спросил:
— Тебя отец отпустил ко мне?
— Нет, я сбежала. Сбежала прямо со свадьбы!
— От лангобардского принца?
— От него самого!
— Но как отец не смог догнать и вернуть?
— А я тем же путем добиралась, что и с тобой — на плоту. Но только с верной охраной!
Прибытие Туснельды всколыхнуло центурии. Воины побросали работу и толпой явились в лагерь, приветствуя своего соратника и его девушку. Они хорошо знали историю с обменом пленниками и освобождением Тибула, а потому были поражены и восхищены мужеством Туснельды.
— Когда свадьба? — допытывались они у Чеха; среди скучной и однообразной жизни свадьба была, ко всему прочему, большим развлечением для людей.
Чех тотчас спохватился, спросил у Туснельды:
— Ты согласна выйти за меня замуж?
— Ну конечно, милый!
— Но как быть: у тебя германские боги, у меня — славянские…
— Чех, твои боги — это и мои боги.
Тогда он встал во весь рост и выкрикнул:
— Свадьбу играем через три дня!
Тотчас начались приготовления. Воины скинулись из своего жалованья, послали за продуктами и вином. Стали назначать дружку, посаженых отца и мать.
— Я буду посаженой матерью! — вызвался Балака, весельчак и балагур.
— Да какая из тебя посаженая мать, когда ты носишь бороду и усы?
— А я их платочком прикрою! — отшучивался он. — Дурак не заметит, а умный не скажет!
Посажеными матерями назначили двух женщин, живших со своими мужьями в лагере, но дружком стал Балака.
В день свадьбы Туснельда, одетая в свадебное платье (покупать ездили в Виндобону), и Чех в строгом одеянии воина направились к капищу. Оно было сооружено раньше в центре лагеря. Это был небольшой искусственный холмик, наверху его было поставлено изваяние Перуна — бога грозового неба, покровителя воинов. Их встретил жрец, который постоянно ходил в походы и осуществлял богослужение перед битвой и после нее, благословлял на сражения и хоронил убитых. Теперь ему предстояло соединить сердца двух любящих людей.
Это был мужчина лет пятидесяти, в темном одеянии, с длинными волосами и бородой. Он повел вокруг холмика, бормоча себе под нос молитвы и заклинания. Чех и Туснельда в это время бросали зерно, кусочки мяса и рыбы в костры, расположенные вокруг холмика. Это приносились жертвы богам, которые должны были обеспечить молодоженам долгую и счастливую жизнь.
Завершив круг, жрец прочитал молитву, а затем объявил их мужем и женой. Тотчас их бросились поздравлять воины и женщины, некоторые из них кидали в молодоженов зерна ржи и ячменя, желая им богатой жизни. После этого все в свои руки взял дружка. Он повел их к месту свадьбы, но не прямым путем, а сначала они вышли из лагеря, какими-то тропинками пробирались вдоль Дуная, завернули на поле, которое теперь стало их владением, а уж потом направились к свадебным столам.
— Я намеренно вел такой долгой дорогой, — говорил Балака, — потому как есть примета: чем дольше путь от капища до места проведения свадьбы, тем дольше будут жить молодожены.
Чеху и Туснельде определили место во главе стола. Скамейка, на которую их усадили, была накрыта шкурой медведя. Здесь тоже следовали примете: если молодые всю свадьбу просидят на медвежьей шкуре, то богато будут жить.