Аальхарнская трилогия. Трилогия

Истинной веры здесь не было. Ее и не существовало никогда.

Миновав Морскую улицу, Мари вышла на площадь Победы и некоторое время рассматривала молчаливую громаду дворца, а затем побрела вдоль ограды, иногда задумчиво дотрагиваясь до витых металлических прутьев. Казалось, здание смотрит на нее темными провалами окон и следит, куда же она направляется. Выйдя к Восточным воротам, Мари коснулась очередного завитка на решетке и стала ждать. Вскоре в одном из окон засветился тусклый алый огонек, а ворота щелкнули замками и распахнулись.

Только оказавшись во дворце, Мари ощутила, насколько устала и продрогла. Стянув насквозь промокший плащ, она стала подниматься по боковой лестнице на третий этаж. Освещения в коридорах дворца не было, но путь к Красному кабинету она бы нашла и на ощупь. А если бы кто-то бодрствовал в этот час, то почувствовал бы только дуновение воздуха на лице, не увидев самой девушки.

Густо-красная полоса света выбивалась в коридор из-за двери кабинета. Мари сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь справиться с сердцебиением, а затем вошла внутрь — словно нырнула с головой в прорубь.

— Я не ждал тебя так быстро, — судя по всему, Шани, сидевший в излюбленном углу с книгой, спать сегодня не ложился. — Садись.

Мари послушно опустилась в кресло напротив, пятная дорогой шелк и золотые нити обивки своими видавшими виды штанами. Некоторое время они с императором рассматривали друг друга, и Мари заметила, что за несколько недель, которые прошли с момента их последней встречи, ее хозяин очень резко похудел и как-то сдал, что ли. Черты осунувшегося лица стали строже и резче, под глазами и на щеках залегли глубокие тени, а постоянный энергичный огонек, придававший взгляду силу и обаяние, погас, оставив лишь тьму и усталость.

— Не рассматривай меня так, я смущаюсь, — усмехнулся, наконец, император. — С тобой все в порядке, ты здорова?

Мари подумала, что, должно быть, и сама выглядит не очень.

— Да, — кивнула она и принялась рассматривать собственные руки. — Да, я здорова, спасибо.

— Рассказывай, что там Андрей.

Мари улыбнулась уголками губ.

— Почти все. Сейчас спит в «Луне и черпаке» в промзоне, завтра планирует идти на встречу с вами.

— Дойдет?

— Дойдет.

— Ну и хорошо, — кивнул Шани. — Пусть дойдет, и покончим с этим, — он взглянул Мари в глаза и спросил с искренней заботой: — У тебя действительно все в порядке?

Мари вдруг увидела себя со стороны, словно сознание разделилось, показав ей постороннюю девушку, которая скорчилась в кресле и плачет, обхватив себя руками за плечи.

— Я не знаю, — произнесла эта посторонняя девушка. — Я в самом деле не знаю.

Шани сочувствующе дотронулся до руки Мари, и дзёндари словно прорвало: не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, она сползла с кресла на ковер и зарыдала взахлеб.

— Пожалуйста, — выговорила Мари. — Пожалуйста, позволь мне дать ему противоядие. Пускай он не бог, пускай он кто угодно, но я не хочу, чтобы он умер. Он слишком добрый, слишком хороший, чтобы умереть… Я дам ему лекарство, он успеет поправиться. Он вообще ничего не поймет…

Шани отложил книгу, лежавшую на коленях, и, оставив кресло, некоторое время стоял рядом с Мари, задумчиво и слепо гладя ее по влажным волосам, а затем, когда девушка почти успокоилась и перестала плакать, вдруг резко намотал ее косы на кулак и вздернул вверх. Мари была настолько поражена, что даже не вскрикнула, хотя ей было действительно больно.

— Если он будет жить, милая, то все рухнет к Змеедушцевой матери, — прошипел Шани ей на ухо. — Я не хочу новой гражданской войны и тем более не хочу умирать из-за какого-то еретика. Пусть он сдохнет, и те, кто ждет чудес, ничего не получат.

Он отшвырнул дзёндари на пол и повторил:

— Пусть он сдохнет. Его сюда никто не звал.

Некоторое время Мари лежала на ковре, ничего не слыша сквозь буханье крови в ушах, а потом подняла голову и посмотрела на Шани.

— Неужели тебе не жаль? — спросила она.

— Жаль, — вздохнул Шани и протянул ей руку. — Поднимайся.

Прикосновение к сухой и горячей ладони словно прострелило Мари легким разрядом электричества. Несколько томительно долгих минут дзёндари и император рассматривали друг друга, а потом Мари с горечью произнесла:

— Ты меня спас, но не сделал счастливой.

— Мне искренне жаль, — честно признался Шани. — Мне правда жаль, Марьям.

Он погладил ее по плечам и заметил:

— У тебя одежда мокрая. Переоденешься?

Забота в голосе была абсолютно искренней, словно Шани и в самом деле не хотел, чтобы дзёндари слегла с воспалением легких. Мари отрицательно качнула головой.

— Не стоит. Послушайте, может быть все-таки…

— Нет.

Мари кивнула. По большому счету, она и не ожидала иного ответа и надеялась, чтобы сегодня ее отпустили с миром и больше ничего не потребовали. Она сделала шаг назад и сказала практически без эмоций:

— Мы придем завтра к полудню.

* * *

Столица приветствовала Заступника истинного белыми знаменами с золотым кругом. Все церкви звонили в колокола, и священники читали благодарственные каноны. Люди — и истинно верующие, и те, кто сомневался — высыпали на улицы, и, несмотря на разгар трудовой недели, работа полностью прекратилась. Заступник шел по улице в сторону центральной площади, и столица послушно следовала за ним.

С самого утра у Андрея болела голова, словно кто-то старательно и методично вбивал в висок звонкий гвоздик. «Сегодня все закончится», — думал Андрей со странным облегчением, приветствуя тех, кто махал ему рукой, и благословляя детей, которые выбегали к нему, направленные родителями. Почему-то он понимал, что все идет правильно, так, как должно быть и с удивлением чувствовал, что мир вокруг него наполняется необычным ярким светом. И Андрей ощущал, что бесконечно любит этот огромный город, этих людей, что толпятся вокруг него, радостно крича и протягивая к нему руки, любит эту ослепительно прекрасную жизнь — так сильно, как, должно быть, любят ее перед смертью, понимая, что путь пройден, и трудная задача достойно решена. Он не знал и не хотел знать, что будет дальше, словно завтрашний день его не касался; Андрей просто шел по улице — в самом конце пути его ждали.

Потом столичная панорама вдруг распахнулась знакомой площадью Победы, запруженной ликующим народом. Так, должно быть, приветствовали и Того, сосланного на Землю двадцать пять веков назад, и Андрей вдруг всей кожей почувствовал это внезапное единение с Ним и замер, будто впервые понял, где находится и кем является для бесконечно счастливых людей. Мари подхватила его под руку — Андрей увидел, что девушка не на шутку испугана.

— Все хорошо? — с надеждой спросила она, и глаза ее влажно блеснули.

— Все хорошо, — повторил Андрей и благодарно сжал ее ладонь. — Пойдем.

По гвоздику в виске ударили еще раз, загоняя его глубже.

Их уже ждали возле лестницы, ведущей во дворец. Там стояла цепь охранцев, освободив площадь для особо важных персон, но Андрей не мог различить стоявших: вроде бы на заднем плане были Шани и Артуро, оба в черном, оба хмурые, и люди глядели на них, едва удерживая крик: ну взгляните же, маловеры, взгляните на него и покайтесь.

Тук. Тук. Гвоздь входил в голову Андрея, и свет, наполняющий город, становился все ярче и теплей.

— Все хорошо, — произнес Андрей и улыбнулся. — Все хорошо.

А затем молоток ударил в последний раз, и свет залил весь город.

Андрей споткнулся, делая шаг, и рухнул на мостовую.

Какое-то время люди еще по инерции голосили что-то радостное, а потом площадь застыла и умолкла, будто подавилась собственным восторгом и поняла, что случилось что-то плохое. Самое плохое, что только могло случиться.

Мари закусила губу и опустила голову так низко, как только смогла. Никто не должен был сейчас видеть ее слез, да она и не имела права плакать. Кто угодно, только не она. Со стороны дворца бежали сотрудники лекарской службы в бело-голубых форменных халатах; впрочем, Мари прекрасно знала, что Андрею уже не помогут никакие реанимационные мероприятия. Яд ближневосточной рыбы тань-ин вызывал отложенное кровоизлияние в мозг, и с настолько обширным инсультом было уже не справиться.