Страница 14 из 172
В этом смысле Шани не был одинок. В Аальхарне издавна считалось, что Змеедушец, вечный противник и соперник Заступника, был рыжим — и таким цветом волос обладают его дети на Земле. Среди ведьм, конечно, встречались и блондинки, и шатенки, но рыжеволосых было подавляющее большинство. Протянув руку, Шани брезгливо прижал пальцы к шее девушки — ага, пульс еще прощупывается — и приказал:
— Родичей — вон. Пусть дожидаются официального вызова в суд. А сюда — лекарника, иначе она у нас до дыбы не дотянет.
Медицина Аальхарна, тем более, для колдунов и еретиков, была скорее карательной, чем действительно способствующей выздоровлению. Впрочем, пока Шани пил традиционную чашку кевеи и отогревался после мокрой метели на улице, инквизиционный лекарник сумел быстро обработать ссадины девушки и привести ее в сознание. Коваш умело закрепил ведьму на горизонтальном станке — она уже поняла, куда попала, и ее симпатичное личико превратилось в застывшую маску ужаса. Отставив чашку, Шани подошел к станку и ласково спросил:
— Как тебя зовут, девица?
— Дина…, - прошептала девушка. В огромных черных зрачках отражался свет факелов вперемешку с животной паникой. — Дина Картуш.
— Картуш, Картуш…, - припомнил Шани, пролистывая кое-как составленный протокол задержания. По нему выходило, что почтенная Маня вчера назвала рыжую проклятой тварью, а сегодня уже отправилась в добрые руки Заступника на небеса. По мнению родни, малефиций был налицо. — Это не тот ли Картуш, который архивариус собора Святой Троицы?
— Да, это мой отец, — пролепетала ведьма. Шани усмехнулся: вот тебе и две равно уважаемых семьи. А Дрегиль жалуется, что ему сюжеты неоткуда брать. Надо устроить его писарем в инквизиционную канцелярию: он тогда и правда станет первым столичным трагиком. Конечно, если у него останется время на творчество.
— Я его знаю, очень достойный человек, — похвалил Шани и сделал знак Ковашу. Тот прекратил копаться в своем ящике и извлек из него зубастые клещи. Для пущего антуража, подумал Шани, они должны быть ржавыми и с застывшими потеками крови, но палач содержал инструменты в образцовом порядке и никогда бы не допустил ничего подобного. Дина покосилась в сторону Коваша и сдавленно вскрикнула.
— Я не собираюсь тебя истязать, — заверил Шани и с определенным цинизмом добавил: — больше необходимого. Говори правду, и я обещаю снисхождение к твоей бедной душе. Итак. Что вчера произошло между тобой и почтенной Маней?
Коваш слегка сжал клещами плечо девушки, и та закричала так, словно ее кромсали тупой пилой. Шани посмотрел, не сильно ли надавил палач: не сильно, даже кровь не выступила. Коваш с виду был страшнее, чем на деле.
— Повторяю. Что произошло между тобой и старухой?
— Больно…, - простонала Дина, и по ее щекам полились слезы. — Не надо, пожалуйста… Я все расскажу, только не мучьте.
Шани кивнул, и Коваш убрал клещи. На плече стремительно наливались синяки; ведьма всхлипывала.
— Слабые ведьмы пошли, — пробасил Коваш. — Не то, что в старые времена, помните? Я, бывало, дыбу на третью степень закручиваю, а она знай себе песни поет, да плевать на всех хотела.
— Раньше были времена, а теперь мгновения, — задумчиво произнес Шани и будто невзначай похлопал ведьму по раненому плечу; та взвизгнула. — Слушаю тебя, девица.
Собственно говоря, он не узнал ничего нового. Да, вчера на лестнице в подъезде почтенная Маня обругала девушку последними словами, но Дина ничего не ответила, и Маня ушла к себе, а рыжая — к себе: почтенная лекарица при всякой встрече полоскала Дину на все лады, так что подобное обращение девице давным-давно было не в новинку. Утром Маня умерла, потом собралась родня и быстро нашла виновную. Отец пробовал заступиться, но куда ему одному против пяти Маниных сыновей. И вот Дина здесь, но в этом нет ее вины, потому что она никогда и никому не делала ничего плохого. Шани слушал, и что-то мешало ему сделать окончательный вывод о виновности рыжей. Более того — он отчего-то не мог продолжать допрос. Ведьму следовало изучить на предмет виргинального состояния, побеседовать о связях с Погубителем рода человеческого — однако Шани смотрел на перепуганную измученную девчонку и понимал, что не сделает ничего предписанного протоколом.
Я словно опять стою на табуретке с петлей на шее, подумал он вдруг, а сиденье вырывается из-под ног, и я падаю.
Не самое приятное ощущение.
— Понятно, — сказал наконец Шани, закрывая папку с протоколом. Будем считать, что Заступник завещал быть милостивым к ближнему, и сегодня юная ведьма легко отделалась, — Коваш, снимайте ее и тащите в камеру. Тело старухи уже доставили на вскрытие?
Коваш утвердительно качнул головой и принялся снимать ведьму со станка. Та безучастно смотрела в сторону, и Шани словно прочел ее скомканные усталые мысли: это все потому, что я рыжая. Никогда мне не везло.
В коридоре его встретил архивариус Картуш — маленький и жалкий, с перевязанной головой и свежим синяком под глазом. Он кинулся к инквизитору и упал на колени, загораживая проход.
— Моя Дина, — причитал Картуш, — моя девочка… Ваша неусыпность, всеми святыми клянусь, она не ведьма. Она ни в чем не виновата… Пожалуйста, помогите нам…
Из рукава его плаща словно случайно вывалился тряпичный сверток. Светлая ткань развернулась, и Шани увидел «Семь юдолей скорби» — бесценное издание еще языческих времен и в отличном состоянии — даже позолота на корешке не стерлась, а некоторые листы, судя по всему, так и не разрезали.
Настолько дорого жизнь ведьмы ни разу не выкупали; Шани подхватил архивариуса под мышки и поставил на ноги.
— Картуш, успокойтесь, пожалуйста, — произнес он как можно более спокойно и мягко. — Что у вас с головой?
Архивариус слепо дотронулся до перевязки, словно никак не мог взять в толк, что Шани имеет в виду, но потом вроде бы опомнился, и его заполошенный взгляд относительно прояснился.
— А, это… Это меня Гнат приложил, когда я дочку закрывал. Ваша неусыпность, она ни в чем не виновата. Я жизнью клянусь, душой своей клянусь, — архивариус дрожал от волнения и то сплетал пальцы в молитвенном жесте, то опускал руки. Он, похоже, даже не понимал, где находится и что говорит. — Дина у нас одна, мы бы знали, если что-то такое, если какое-то ведьмовство… Я бы не знал, так мать бы точно…
Шани нагнулся и поднял книгу. Завидное приобретение, он давно выискивал именно это издание… Взятки инквизиторам — давняя и освященная веками традиция, тот же Валер, к примеру, регулярно находит в коридорах то кошельки с деньгами, то свертки с важными предметами обихода, вот только Шани принципиально не брал взяток и произнес:
— Вы уронили.
Архивариус взял книгу и расплакался. Шани искренне ему сочувствовал, вот только ведьма была рыжей…
А что с того, произнес внутренний голос. Ты отправишь ее на костер просто потому, что цвет волос этой несчастной девчонки совпадает с цветом волос твоей мачехи? Перестань, это же смешно!
— Посмотрим, — глухо сказал Шани и провел ладонью по лицу. — Посмотрим, может, что-то и получится.
* * *
Несмотря на позднее время, академиты были в полном инквизиторском облачении, бодры и готовы преследовать ересь отсюда и до края света. Шани смотрел на них с определенной гордостью: и ведь не подумаешь, что четверть часа назад храпели в своих кроватях на сто мелодий, цепные псы Заступника. Все они смотрели на Шани с восторженным азартом погони, стремясь атаковать, догонять и безжалостно рвать на части — чтоб белая пена бешенства срывалась с зубов, чтоб клочья шкуры и мяса летели во все стороны, чтоб еретик больше никогда не поднялся.
Действительно, псы, подумал Шани и произнес:
— Что главное для инквизиции?
— Искоренение греха! — дружно откликнулись академиты.
— Верно. Отношение к еретику?
— Любим грешника, ненавидим грех, ищем истину!