Стража

Пришлось тащить за ноги. Видимо, шёпот Деструктора действовал на высоте полуметра от земли… Головы боевиков мотались из стороны в сторону, а то и подпрыгивали на участках, где совсем недавно светились трещины, и Вадим чувствовал себя виноватым, что не может с ними бережнее…

Справа от себя он увидел незнакомого человека, на пару с Митькой волочившего довольно крупного и плотного боевика. Увидел и долго не мог понять, кто эта худая, измученная женщина. А узнав, почти безразлично констатировал факт: Митьке помогает Виктория. И никакого удивления, что именно Митьке — именно Виктория.

Дым, гулявший по полю, серый до боли в глазах, медленно размывался — тем же сигаретным дымком, лениво исчезающим в чистом воздухе.

Серое же, лунное поле внезапно почернело по краям, и тьма быстро-быстро покатилась к Кругу, быстро и неровно, как подожжённая со всех сторон бумага.

Не оборачиваясь, сорванным, хриплым голосом закричал Всеслав:

— Ложитесь! Ложитесь все!

А отец Дионисий, воздев руки к очищенному чёрному небу, выговаривал что-то ритмичное и напевное.

Вадим ещё подумал: "А как же вы?!", а сам послушно бросился на землю, принудив к тому же Митьку и Викторию. Успели добежать Андрей и Чёрный Кир, закрыли собой Викторию, а Вадим с облегчением обнял брата и юркнувшего под руки Ниро.

Чувственный ад. По-другому не скажешь. Стремительно мчались холодные крысиные лапки и одновременно будто подтирали их следы мягкие брюшки. Толкали, били, шлёпали по телу горячечно-влажные, твёрдые ступни шестиногов; иногда соскальзывали, и тогда лежащие вздрагивали от резкой боли. Тонкое, суетливое попискивание спешащих крыс нередко взвивалось болезненным визгом — шестиноги неслись, не глядя под ноги.

Отключивший чувствительность, Вадим упирался на полусогнутые локти, держась из последних сил, чтобы не навалиться на Митьку и Ниро, съёжившихся под ним. Вес толкающих, пинающих тварей не очень велик, но странно плотен, может, из-за того что живой. И Вадим удерживал этот вес, понимая, что Митьку с Ниро без него затопчут. Он старался не думать о боевиках, которых лишь перевернули лицом вниз — и по сути оставили без защиты. Он защищал голову, сильно склонив её, но время от времени невольно всматривался вперёд — что там, со Всеславом и отцом Дионисием? Разглядеть не мог, но всё мерещилось, что двое стоят непоколебимо: один — вытянутые руки ладонями вниз, утихомиривая нечто в бывшей чаше; другой — открытыми ладонями кверху, взывая, призывая, умоляя.

"Я больше не могу! — мысленно застонал Вадим. — Я сейчас просто свалюсь на Митьку и не сумею подняться!" Потом он вспомнил совет Зверя, как отключиться, сосредоточив все мысли и желания на одной цели. И не нашёл ничего лучшего, как пообещать себе, что ужас закончится через минуту. "Минута! Минуту я выдержу! Начинаю отсчёт! Раз, два…" Он представил старинные напольные часы с неторопливым маятником за стеклянной дверцей и, следя за его торжественно-монотонным раскачиванием, считал секунды. Дверца что-то отражала, он пытался разглядеть — что, и часы тихонько плыли в пространстве, то приближаясь, то удаляясь. Вадим забыл про счёт и только смотрел, чтобы часы не пропали вовсе.

… Кто-то старательно пихал его в живот и полз куда-то из-под него, а кто-то жарко дышал в щёку, жёсткий язык быстро-быстро облизал его лицо. А он вдруг вспомнил, что защищал кого-то, что наружу нельзя — там смерть, смерть!.. И быстро нагнулся, животом притискивая ползущего к земле. Ну нельзя, нельзя… А глаза больные, не открыть, и так тянет попросту лечь на землю…

— Вадька, пусти! — пропыхтели снизу, а сверху на висок ещё подышали. — Пусти, совсем задавишь…

Вадим упёрся левой рукой в землю, выпуская Митьку, охнул раз — как тело затекло-то, охнул два — это открыл глаза и увидел сияющее солнечное утро.

Не поверил. По инерции перевалил тело набок, а затем — на спину.

Утреннее солнце. Солнечное утро. Кому как нравится.

— Митька! Как там у вас? — крикнули откуда-то сверху и со стороны.

Над Вадимом повисло встревоженное лицо Митьки.

— У нас всё нормально, — сказал Вадим.

— А чего не встаёшь?

— Руки затекли.

— У нас всё нормально! — завопил Митька, и от неожиданности Вадима продрал мороз по коже. — У Вадьки руки затекли! Отлёживается!

Сбоку наплыла серая морда с чёрным носом и чёрными изучающими глазами. Чёрные глаза поизучали лицо Вадима, потом морда съехала вниз и улеглась на плечо хозяина.

— Холодно на земле-то, — сказал Митька, — мож встанешь?

— На земле не холодно, на земле хорошо. Митька, что-о я не соображу. Я спал? Вроде ночь была, а сейчас — утро.

— Славка вон идёт. Спроси у него. Я сам, знаешь, как испугался, когда засветлело кругом?

Вадим, не поворачивая головы, скосил глаза на что-то, заслонившее солнце. Глазами двигать трудно. Он снова полуприкрыл их. Горячие.

— Помочь встать?

— Не, мне и так хорошо.

— Если б на траве, я не возражал бы. Но на земле не рекомендую. Вставай, заодно глянешь, от какого зрелища отец Дионисий оторваться не может.

Славка ухватился за руку, Митька всерьёз толкал в спину — Вадим ныл, ругался, жаловался, но встать пришлось. А встал и замер: солнце ласково и тепло погладило по щеке, не так весомо, как Ниро только что, но ощутимо. И Вадим слабо улыбнулся, почувствовал, что улыбке не даёт развернуться во всю ширь стянутая кожа, и забеспокоился.

— Славка, я, наверное, страшно грязный?

— Страшно, аж жуть! — подтвердил Савка. — Но это подождёт. Пошли.

И ещё Вадим чувствовал себя лёгким. Слишком лёгким. И уязвимым. Он машинально охлопал ладонью бедро, потом внимательно посмотрел. Меч пропал. Ни одного предмета из недавно богатого вооружения.

— Минут десять назад приходили, — сказал Всеслав, следивший за его манипуляциями. — Собрали всё оружие и ушли.

— Кто?

— Понятия не имею. Невидимки. Один всё ворчал, низко так: бу-бу-бу! Второй всё хихикал. Оба появились, как только дыра затянулась и солнце вышло.

— Десять минут назад? Дыра затянулась десять минут назад?

И всё-таки удивляться в полную силу ещё тяжеловато. Да и полученная информация неудобоварима: десять минут назад закончилась долгая ночь; за оружием явились Гермес и Илья Муромец.

Зато чувствительность осталась на уровне: сверлящий спину взгляд учуял сразу и оглянулся. На ближайшей к полю скамейке сидел Чёрный Кир, обнимая Викторию. Девушка, головой на его плече, сонно смотрела перед собой и, видимо, ещё не совсем соображала, что с нею. Чуть поодаль, на той же скамейке, сидел Андрей. Заметил взгляд Вадима, кивнул. За ними на рядах ссутулились остатки воинства Чёрного Кира.

— Десять, — сказал Всеслав и вздохнул, — я же говорил, что Шептун мухлюет со временем и пространством. В пределах города ночь, а за городом — давно уже утро. Ты и сам, наверное, заметил, что до полуночи время слишком долго тянулось.

— Угу. Шептун со временем мухлевал. А ты не мухлевал?

— Было дело. Но ведь на пользу? Успел на кладбище и обратно? А без мухлежа — сам подумай! — реально было за час туда и обратно?

Денис стоял перед едва заметной выемкой в земле. Вадим встал рядом.

Нет, сил на удивление и правда не осталось. Ладно, Митька постарался за всех и сразу.

— Обалдеть и не встать!

Три крысы бегали по кругу механическим струящимся движением — заводные игрушки, забытые беспечным ребёнком. В беге они не задевали ещё двух: в самом центре выемки голыми лапами те яростно копали землю. Комья попадали на бегающих животных, не производя, впрочем, на них никакого впечатления.

— Скоро уйдут, — сказал Денис и медленно поднял лицо к высокому солнцу. — Как только шёпот Деструктора стихнет, так и уйдут. Даже жалко бедняг…

— У меня много вопросов, — предупредил Вадим, — не вздумайте сбегать.

— Например? — лениво спросил Славка, тоже подставляя лицо тёплым лучам.

— Например, почему Шептун боялся моей крови.

— Твоя кровь — это и кровь живущего в ней Зверя. А Зверь и Шептун — два полюса одного. Ну, как свет и тьма… Накорми Зверя мясом — и он уснёт. Напои его же (то есть твоей) кровью — получит выход за пределы твоего тела. Безболезненный для тебя. Деструктор это знает, так как знает свойства собственной крови. Поэтому и боялся.