Стража

— Вадим, Вадька! До такого мог додуматься только я! Денис, естественно, будет недоволен. Он не любит связываться с колдовством. Ну и на фиг! Жалко, Августа нет. Он бы оценил. Он ведь тоже был в магии экспериментатором.

— Экспериментатором? Хватит болтовни! Что ты задумал?

— Вадим, помнишь Кубок?

Глаз уловил движение на столе, и Вадим замер: шесть фигурок по-прежнему валялись среди пакетиков со специями, а седьмая с усилием переставляла ножки, топая вокруг солонки.

— Вадим!

— А? Что?

— Кубок, говорю, помнишь?

— Нет.

— И не знаешь, где его искать?

— Если я не знаю о Кубке, конечно же, не знаю, где его искать, — машинально ответил Вадим, во все глаза глядя, как фигурка отошла от солонки и склонилась над одной из лежавших.

— Ты прав. Это очевидно. Вадька, если я могу вызвать с помощью костров семерых Кирилловых головастиков, почему бы мне не устроить обратную связь? Вот вопросик, а?

— Я не понимаю.

— Я настрою тебя на Кубок так, что ты пойдёшь на его зов.

— Настроишь меня, а звать будет он. Абсурд.

— Вадим, я, по сравнению с тобой, гений. Но, к сожалению, лишь потому, что ты половины не помнишь и не знаешь. Кубок зовёт всегда, только зовёт он не тебя, а Зверя в тебе. И ты не чувствуешь этого зова, поскольку плохо чувствуешь Зверя.

Странный разговор вызывал ощущение пустоты — пустоты гулкого пространства, а иногда и самой пропасти у ног. Временами маленькая комната, когда-то давным-давно именуемая кухней, сужалась до размеров, разрешённых двумя свечами, а временами скрывала во тьме отсутствие стен — и тогда Вадим чувствовал себя, как тот человечек из теста. А тот, кстати, стоял рядом с шестью лежащими фигурками на бесконечном столе, на краю личной пропасти. И, несмотря на совершенную обезличенность слепленной фигурки, она явно пребывала в растерянности.

От раковины к столу шагнул Всеслав. Он насухо вытирал полотенцем пальцы и смотрел на компанию голышей задумчиво и бесстрастно. Так же задумчиво и бесстрастно он накинул полотенце на плечо и взял — пальцами поперёк живота — стоящую фигурку.

Вадим моргнул, потом даже на секунды две стиснул веки до белых холодных искр в глазах — и снова взглянул: фигурка отчаянно упиралась ручонками-колбасками в палец Всеслава, не то безнадёжно стараясь вырваться из захвата, не то ослабить слишком жёсткие тиски. А Всеслав водил правой ладонью над лежащими голышами, и они шевелились и тоже пытались встать, но встать не получалось. И Вадим изо всех сил сочувствовал им. Так сочувствовал! Когда Всеслав убрал ладонь и положил седьмую фигурку на место, Вадим обнаружил, что собственные кулаки сжаты до боли. Застывшие пальцы пришлось разлеплять.

— Ладно, главное — все живы, — пробормотал Всеслав.

— Слушай, Славка, я понимаю, что я сейчас дурак дураком, но чтоб я не нервничал, объясни хоть что-нибудь! Ну, хотя бы… Ты так легко это сделал! Ты такой сильный колдун? Откуда ты знаешь, что они живы? У тебя ведь нет вещей каждого из семерых пропавших! Я же правильно понял, что это фигурки пропавших?

— Правильно. Объяснять причину начну немного издалека. Ты когда-нибудь попадал в ситуации, где воздух буквально насыщен каким-либо чувством? Любовью и нежностью, например, или ненавистью и злостью? Атмосфера тогда становится весьма взрывоопасной. Достаточно одного слова, чтобы случилось событие. Опытный интриган, чувствительный к так называемым эманациям, сразу сообразит, как легко повернуть себе на пользу такую ситуацию… Теперь перенесёмся поближе. Не далее как полчаса назад Чёрный Кир высказал мысль: границы между человеческим миром и миром Шептуна истончаются. Не только твари с той стороны сюда просачиваются. Самый воздух сюда проникает. А теперь представь: воздух целого мира впихивается в границы нашего города, ибо старые заклинания ещё действуют и не пускают его дальше города. Подумай, какой концентрат магии сгустился здесь, хотя атмосфера Деструкторова мира ещё только сквознячком к нам залетает! Любой мало-мальски сведущий колдун может сейчас возомнить себя величайшим магом. Раньше приходилось работать с магией на её отдельных обрывках или, с трудом создавая при помощи ритуалов её подобие. А сейчас — возможности безграничны… Перехожу к твоему вопросу. Отвечаю. Мне в густеющей магической атмосфере не нужны вещи этих семерых. Правда, Кириллу об этом знать необязательно. Был один момент, когда Кирилл здорово психанул из-за Шептуна, введшего в его компанию подмёнышей. Рассказывая, он про себя, в воображении, перебирал лица пропавших ребят. Что такое микрокосм отдельной личности — объяснять не буду. Некогда.

— И не надо, — перебил Вадим. — Ты забыл мою библиотечку. Понятие есть.

— Прекрасно! Хоть что-то… Итак, по-простецки ежели обобщить: каждый человек ходит точно в облаке личной и сторонней, налипшей на него информации. Я снял с облака Кирилла образы семерых и вложил их в куклы. Стоп! Стоп! Технику снятия и вкладывания объяснять не собираюсь! Тебе-то это не нужно. Ни в коем разе.

— Да не о технике я. Я о семерых. Ну, живы. А что с ними? Где они?

— Лишняя информация. Для тебя не это сейчас главное.

— Славка, я тоже психовать буду, если не узнаю.

Человечек снова очутился в пальцах Всеслава, но после вопроса Вадима замер, перестал дрыгать ножонками и ручонками, отпихивая указательный палец захватчика.

— Я не знаю, где они. Но все они в одном месте. На них наложено обездвиживающее заклятие. Один, правда, оказался не очень восприимчив к нему. И всё-таки он не уйдёт от остальных. Слава Богу, хоть чувство локтя у них сильно.

Фигурка с новой силой начала пинаться и молотить ручонками по пальцу, и Всеслав несколько раздражённо поставил её на стол.

— Сейчас придёт Чёрный Кир, принесёт вещи. Ты выходишь вместе с ним и до моего прихода стараешься обойти каждый костёр по часовой стрелке. Потом спущусь я, и у тебя будет ровно час, чтобы найти и принести Кубок.

— А что он собой представляет? Как я узнаю его?

— Большая чаша на ножке. Виллем Кальф. "Натюрморт с кубком". И всё такое. Сам узнаешь — увидишь… Да! Обойдёшь костры — иди сначала к дому, будто хочешь переждать обряд вызывания. Всё понял?

— Всё.

Одновременно с ответом Вадима во входную дверь загрохотали.

30.

По старой привычке Вадим буквально слетел со стула открыть дверь.

И чуть не задохнулся от врезавшейся в грудь рубахи. Ладно, хоть пуговицы крепко пришиты — точно бы поотрывало.

За рубаху Всеслав успел сзади цапнуть.

Вадим шагнул назад — освободиться от хватки. Обернулся было к Всеславу с вопросам — и попятился.

Всеслав стоял спиной к свечам, и лицо его состояло сейчас из контуров и теней. Славка Компанутый, изредка узнаваемый, вообще на кухне отсутствовал. Стоял какой-то древний старикан с отчётливо ощущаемой — аурой? Харизмой? — власти. От потревоженного света на столе плясали на дверце холодильника смазанные и приглушённые блики. Их хватало, чтобы в глазах старикана то и дело вспыхивала яростная сумасшедшинка.

— Поперёд батьки в пекло не лезь, — прошипел Всеслав в лицо Вадиму. — Это не Чёрный Кир!

Стук в дверь прекратился. Правда, Вадим уже прислушался к нему и сообразил, что стучали ногой, очень близко к порогу, и стучали как-то неровно: вроде, и били изо всех сил, но некоторые удары, кажется, скользили, а то и доносились совсем уж глухо.

И когда Вадим почти растерялся и лишь дёргался навстречу каждому удару, за дверью раздался отчаянный, на грани слёз, вопль:

— Вадька! Открой!

— Митька! — охнул Вадим.

Руки сами рванулись к замку. Дверь распахнулась.

На площадке пусто. Та же пустота начала холодом обтекать сердце Вадима.

Митька выдвинулся справа, почему-то на полусогнутых ногах, причём опираясь на левую. "Шкаф, что ли, держит?" — ошеломлённо подумал Вадим.

— Да помоги же! Чо стоишь!

Вадим, слыша за собой шаги Всеслава, быстро вышел за порог. Митька отчаянно застонал, закряхтел — и тут на Вадима обрушился Денис.