Стража

— Ни разу не имел дела с лошадьми! — объявил Вадим минуты три спустя, созерцая разложенное на траве личное вооружение. — Но процесс, который я только что завершил, язык не повернётся описать словами: "Я снял с себя все эти вещи". Поэтому я называю его: "Наконец-то я распряг самого себя!" И чувствую я себя счастливой лошадью — гордым диким мустангом. Ща заржу горделиво и помчусь в даль необъятную… Денис, с тех пор как я вышел из дома, я не вспоминаю ни о нём, ни о своих родных. Я что — колода бесчувственная, как у кого-то из классиков героиня выразилась? Денис всматривался в городской пейзаж сбоку от мойки: его интересовала часть дороги, где длинно летели в одну сторону и резко выскакивали в другую машины, и чуть дальше, на улице магазинов и всяких ателье, по-муравьиному суетливо сновали люди.

— Самозащита, — наконец сказал он. — Психическая, надо полагать. Ты сосредоточен на настоящем, на сиюминутном, может быть бессознательно абстрагируясь от всего, что может помешать решению основной задачи.

— Жутко звучит.

— Ничего жуткого. Ты не тот Вадим, который был недавно. Не забывай об этом. Первый Вадим, тот, которого я нашёл, был сиротой. Второй — тоже. Логика понятна?

— Не вижу никакой логики. Я сейчас, по твоей логике, должен стоять разинув рот и идиотски пялиться на современный город.

— Личности слиты воедино, а значит получают информацию мигом… Хватит болтать. Как ты собираешься отмываться?

— А, рубашка всё равно грязная. — И Вадим сунул рубаху под струйку, отжал от лишней воды и быстро обтёрся.

— Денис подавил смешок.

— Ты чего?

— А пойдёшь-то как?

— Так же и пойду. В мокрой. До дому высохнет.

— Ты впервые заговорил, куда мы идём.

— Ну… Это ведь подразумевалось?

Пока они перекидывались репликами, Ниро встал у крана и торопливо заработал языком, схлёбывая прохладную струйку. Оглянувшись за звук, Вадим жадно схватил минералку, припал к ней, чуть не захлебнулся и — засмеялся.

— Вот ведь жадность, а?

Он надел рубаху, вздрагивая от влажного холодка, и взглянул на примолкшего Дениса.

— Денис… Я понимаю, почему я задаю мелочные вопросы: чувствую себя не очень уверенно. Ощущаю себя не в своей тарелке. В конце концов не каждый раз попадаешь в такую ситуацию. Но почему прицепился к мелочи ты? Что тут такого важного — куда мы идём? Да, времени маловато осталось. Ещё каких-то три дня. Я это понимаю…

— Одни… — тихо сказал Денис, и Вадим осёкся. — Один день остался. Город вырос. Если раньше орды Деструктора бесчинствовали везде, куда ни взглянешь, сегодня их увидишь не сразу. Мы второй день живём в городе, захваченном нечистью. Остался один день. Поэтому мне важно знать, почему мы идём к тебе домой. Тянет ли тебя что-то, или ты идёшь туда по привычке?

— Привычка тоже тянет, — угрюмо отозвался Вадим. — Не забывай.

— Прислушайся к себе. Если есть сильное желание во что бы то ни стало пойти домой, это не просто привычка. Это не просто желание одного человека. Проверь себя на вопрос: а может, тебе туда не надо? Вспомни лица родных, загляни каждому в глаза. Может, это их беспокойство о тебе зовёт тебя домой?

— Или дома беда, — внезапно охрип Вадим. — Пошли быстрее. По дороге разберусь. Жалко сотового нет. Позвонить бы, узнать бы сразу, всё ли дома в порядке.

Собрались они скоро: пока Денис делал глоточек на дорогу и завинчивал крышку на бутылке, Вадим "упаковался", и вскоре первым по тропке двинулся Ниро…

… Хихиканье шёпотом, пушистое и невесомое, продрало морозом с головы до ног, а вдоль позвоночника словно Смерть играючи провела длинными сухими когтями.

Темнота — или слепота? — последовала в следующую же секунду после хихиканья, как будто смех стал звуком необычного выключателя. Вот так сразу: первый звук шелестящего хихиканья — и мгновенная тьма.

А потом появились огоньки. Стала видна тропа. Кто-то продолжал сдавленно хихикать, видимо полагая происходящее отменной шуткой. А огоньки вспыхивали в ряд, и скоро увиделось в упавшем сумраке, что шутник быстро и небрежно втыкает по обе стороны тропы свечи и зажигает их. Свечи стояли неровно, некоторые совсем скособочились. Чуть позже показалось, что шутников двое: один ставил свечи — другой их зажигал.

И вот вся тропинка до поворота у железного забора отчётливо видна. Но отнюдь не свободна. В жёлтой имитации солнечного света метались туда-сюда, на диво умудряясь не стакиваться, длинные раскоряченные тени. Первое впечатление — бессмысленно мельтешат. Но, вглядываясь, Вадим понимал, что в абстрактном узоре теней есть какая-то определённость. Он только-только начал улавливать закономерность, когда с той стороны свечного ряда, что через тропинку от забора, огоньки стали гаснуть, а бестелесный шепчущий смех обрёл глубину гулкого пространства.

Что-то большое ползало впереди и тушило свечи.

Не отдавая отчёта в своих действиях, Вадим шагнул вперёд и поднял горящую свечу. Рядом нагнулся за свечой Денис.

Раскоряченные тени удирали из-под ног, будто боясь попасть под тени людей. Теперь было понятно, что хихикают именно эти невидимки: вместе с ними ускользал и звук их бессмысленного, бесшабашно-весёлого смеха. Наверное, так хихикают подростки, задумав и воплотив в жизнь безобидную, но озорную каверзу.

А впереди ворочалось нечто явно телесное и, освещаемое со всех сторон, явно человеческой формы. И это нечто передвигалось на коленях, упираясь в землю руками, и низко мычало что-то невразумительное, отчего мозг Вадима отказывался "идентифицировать" существо как человека… Время от времени существо дёргалось, будто его внезапно кололи чем-то острым, но вновь упорно тянулось гасить свечи и тушило с такой яростью, словно огоньки раздражали его или чем-то провинились перед ним.

Похолодев, Вадим быстро подошёл и наклонился со своей свечой к существу. Он ожидал увидеть безголовый труп, но у незнакомца голова оказалась на месте.

А человек резко прыгнул в сторону, и Вадим сам едва не застонал, услышав глухой стук коленных чашечек о бетонный бордюр. Растопыренная кривой, когтистой лапой ладонь неизвестного на миг повисла над следующей свечой и со страшной силой обрушилась на жёлтый огонёк. Удар вмял свечу в рыхлую почву, но неизвестному этого было мало. Помогая себе уже двумя руками, он вдавливал и вдавливал свечу в землю, изредка немыслимо выворачивая тело и стуча пятками ботинок по разодранному дёрну. И всё молча, с еле слышным сопением.

Позади Денис ощутимо дёрнул рубаху — Вадим очнулся, понял, что всё ещё склоняется над странным, жалким человеческим существом, завораживающим своими поступками, — и поспешно отступил в сторону.

— Он… — начал Денис.

То ли до незнакомца всё-таки дошло, что он не один, то ли его встревожил голос Дениса, но он вдруг вновь вывернулся на четвереньки и задрал голову к свече Вадима. Потом тяжело встал. Его лицо — оскаленная маска — смягчалось, плавилось, пока не перешло в не менее жёсткую гримасу утрированного восторга. Не сводя глаз со свечи, он шагнул к Вадиму, молитвенно протянул к нему ладони, сложенные горстью, и сипло зашептал:

— Дай-дай-дай…

Они оказались одного роста, однако незнакомец выглядел старше и крепче. Но Вадим не из осторожности отдал свою свечу. Страха не было — только печаль.

Человек обеими ладонями обхватил свечу и повернулся, пошёл по дорожке. Чёрная тень коротко плелась за ним, как и прозрачные тени по бокам от оставшихся на тропе свечей. Он шёл один — шептуны куда-то пропали — и вдруг оглянулся издалека, обернувшись всем телом — со свечой. Тихий торжествующий смех плеснул по дорожке. И так, радостно смеясь, человек попятился — и внезапно пропал, и вернулся тусклый, безграничный день, и Ниро от неожиданности зарычал.

21.

Дальше шли молча. Не то что разговаривать не хотелось. Просто происшедшее было ясным. Незнакомец свихнулся, потому что так хотели тени-шептуны. А может, при нём обезглавили кого-то. Или Шептун каким-то другим образом развлекался на его глазах. Психика не выдержала. А тени-шептуны обрадовались развлечению и устроили с сумасшедшим игру.