Кодекс Ордена Казановы

Едва Лёхин увидел кусты, сразу понял — где. И сразу стало плевать, что, протиснувшись сквозь кусты, он вымокнет так, что никакое кафе ему больше не светит.

Опередив коротконогих дедков, он притормозил лишь у мусорных ящиков и окинул их нетерпеливым взглядом, примерно уже представляя, что ищет."… побивают!" Не один на один, значит. И не с перепугу Лёхин оружие искал, а из холодного расчёта мозгов, мерно тикающих взведённой часовой бомбой: "И человеку не поможешь, и сам пропадёшь!"

Палка, диаметром в поперечнике сантиметра два, торчала из ящика как-то так, что сразу ясно: её конец на самом дне, а завалена она почти доверху. Лёхин чуть подёргал. Кажется, палка не просто завалена, а ещё и чем-то заканчивается. И это что-то, погребённое под кучей мусора, мешает легко вытащить её.

Отчаянные, будто заплаканные лица промокших до нитки дедков, обступивших его у ящика, заставили Лёхина действовать быстро и решительно: всё ещё раскрытый зонт — на землю, поближе к домовым, которые немедленно скучились под "крышей"; двумя руками — за палку, короткое движение вверх — что-то внутри ящика глухо хрустнуло, треск отдался в ладонях — и Лёхин легко, словно выбирая верёвку, вытащил палку с грозно заострённой щепой на конце. "Пика! Как по заказу!" — мрачно решил Лёхин и вертанул палку в ладони, примериваясь к весу и движению. Слава Богу, ничем не воняет!

— Сидите здесь! — велел он домовым, выглядывающим из-под зонта, слегка насаженного на ветки какого-то низкого куста.

Как они закивали — он уже не видел: продирался дальше, через кусты, и только разок, мельком, с благодарностью удивился Елисеевой предусмотрительности. Как домовой мог догадаться, что именно эти ботинки очень нужны будут Лёхину? Эти — высокие, грязи не боятся; эти — из недавнего ремонта, с металлическими подковками, которые так любит ставить мастер из "Ремонта" в соседнем доме.

В тополиную аллею Лёхин скользнул в прямом смысле. По тропинке съехал, протоптанной поперёк. Съехал, увидел — поразился.

Человеческой низости — или подлости? — нет предела.

Четверо бьют одного ногами.

Ладно, бывает — в азарте звереют и забываются. Мягко говоря.

Но эти четверо — явно расчётливо — пинают ползающего так, чтобы от удара он падал лицом в лужу довольно приличных размеров. Всё — молча. Тяжёлые брызги взбитой ногами грязи во все стороны…

Лёхин рванул на голову, слишком заметно светлую, капюшон; чуть приспустил "молнию" на куртке, чтоб одёжка драться не мешала… В увеличившуюся прореху выглянул Шишик, выпучил глазища на драчунов — и, непроизвольно икнув, сгинул под курткой.

Предупреждать не стал. Ещё чего. Точнее — кого.

Шаг вперёд — и вновь пошёл процесс, названия которому Лёхин не знал и каждый раз, попадая в подобную ситуацию, удивлялся, как такое происходит. Мозги отключились от эмоций и поставили мышечную систему на автомат. Удар всей подошвой в бедро первого — тот рухнул. Ещё падая — освободил пространство для замаха палкой: тупым концом шмякнул под челюсть второму, третьему — острой, но твёрдой щепой ткнул под дых. Тот завалился на колени, хватаясь за палку и распялив рот — задохнулся. Лёхин прыгнул через лужу и лежащего в ней, поймал на блок левой неплохой удар (всё равно подлянка — со скрюченными пальцами в глаза) и правой, освобождённой невольным захватом третьего, врезал по скуле противника.

"Вяловаты они чего-то", — констатировал Лёхин, вытаскивая из лужи за шиворот жертву. Устроенная между корней тополя и прислонённая к стволу, жертва и то как-то апатично отплёвывалась и руками размазывала её по лицу в тщетной попытке хоть чуток очиститься. И пока Лёхин разглядывал жертву и прикидывал, где б её умыть, одновременно сторожа драчунов, он вдруг уловил во всех пятерых что-то общее. А едва уловил — сразу увидел, несмотря на вечер, дождь, грязь, на ветер, качающий деревья, а с ними — их двусторонние корявые тени, не дающие нормально рассмотреть… Мальчики-красавчики из "Ордена Казановы". Все пятеро.

Пока он искренне поражался странной ситуации, пока бдительно приглядывал за ползающими в мокрой траве или приходящими в себя драчунами, пришёл в себя и "утопленник". Рубахой он всё же прочистил лицо более-менее, шмыгнул и осмотрелся… Через секунды Лёхин резко вспомнил апрель: полутёмный подъезд, трое против одного — и хохочущий, охая от боли, Ромка. Но мальчишка хохотал от души, а этот… В его каркающем смехе злорадство смешивалось с такой чёрной ненавистью, что ползающие сжались, а тот, что до сих пор держал палку, выронил её и зажал уши.

Лёхин смотрел, слушал, прозревал.

А ведь жертва не "утопленник". Вот что внезапно понял он. Жертвы — эти четверо. В чём — разбираться недосуг. Хриплый наглый хохот бил по нервам. И тогда Лёхин сделал то, что — интуитивно чувствовал — необходимо: сцапал хохотунчика за чёрную рубаху, за грудки, и двинул кулаком по чёрной пасти с зубами, взблёскивающими в свете от обоих домов. Хохотун чавкнул и закатил глаза.

Ощущая себя последним дураком (ну как же: хорошо смеётся тот…), он снова прислонил "утопленника" к тополю и вынул мобильник.

— Диана? Привет… Нет, чуть позже… Вообще-то, я уже здесь. Ты не могла бы передать вашему Альберту, что я тут, за домом, разнимаю грандиозную драку между вашими парнями?.. Нет, это не охрана. Это ребята, которые стоят по сторонам от сцены. Может, он пришлёт кого-нибудь? А то я замёрзну сторожить их под дождём… Очень легко: за домом дорога, на краю мусорные ящики — ну, вот за ними мы и… Сейчас будут? Ладно, дождусь.

23.

Едва закончив давать ориентиры, он сам кинулся к мусорным ящикам. Четверо домовых терпеливо дожидались его, выглядывая из-под зонта. Он присмотрелся к дороге, почти скрытой дождевой водой, сообразил, что охране выйти — ещё и одеться надо. Минут пять есть. Не спрашивая, он сграбастал домовых по двое, прижав локтями к себе, прихватил зонт и добежал до подъезда.

— Уф! — запоздало, уже очутившись на бетонной скамейке, сказал один из домовых.

Лёхин взглянул на него — извинения застыли на губах: оказался не домовой, а подвальный — Бирюк.

— Так! Быстро! А то явятся сейчас сюда — и не успеем!

Всем четверым Лёхин сунул под нос фотографии и посветил на них фонариком-брелоком.

— Ой, Ромушка! — в голос сказали двое домовых, а подвальный подтвердил:

— Угу, Ромка это.

Лёхин было открыл рот узнать подробнее, но вспомнил о времени и спросил о другом:

— А девушка?

Домовые замолкли, а подвальный хмыкнул в бороду и ткнул пальцем в кусты через дорогу:

— Вон тот её в заведение привёл.

— Тот — который?

— А били кого. Она около заведения с подружкой прощалась, а он — взял да пригласил её. Подружка говорит — не ходи, а ей, видно, любопытно стало. Она и говорит: я ж на минутку, посмотреть только…

За углом арки Лёхин следил почти не отрываясь. При виде тёмной группы людей он быстро похватал снимки и сунул в карман.

— Мне сейчас с ними идти, — умоляюще объяснил он, — а то бы ещё вас поспрашивал. А если с утра? Как мне найти тебя, Бирюк?

— Приходи в любое время! Только с другой стороны дома. Шишик тебе любого домового отыщет, а домовой — меня. Беги, Лексей Григорьич!

Бежать не побежал, но вышел на дорогу под зонтом, чтоб заметили сразу. То, что драчуны сбегут, он сомневался: вышли-то в одних своих чёрных рубахах да джинсах. Да и оправились ли после Лёхиного вмешательства?..

За мальчиками-красавчиками явился сам хозяин с охраной. Лёхин показал им тропку к тополям. И хозяин кивнул секьюрити вывести ребят.

— А как вы их нашли? — удивлённо спросил Альберт, оглядываясь.

— Сверху спускался пешком, а воды льёт — сами видите. Ну и пошёл дворами. Только к арке подходить начал, слышу — кричат вроде…

Из кустов вышли пятеро мальчиков-красавчиков; пятого, еле держащегося на ногах, подталкивал в спину секьюрити. Все пятеро понуро встали перед хозяином. Тот озабоченно оглядел их и пожал плечами: