Страница 59 из 85
Зрение-то не сменил. И оторопь взяла нешуточная: бесконечная в темноте сторона дома бесконечно шевелилась, будто не из кирпичей сложенная, а из вяло натянутых лоскутков, трепещущих от ветра.
— Ишь, как бойко плетут! — одобрительно сказал Ерошка. — Пойду помогу. А то хоть не скажут — на готовенькое явился, да ведь я сам подумаю. У меня ж здесь такая орава охальников — не всякий их задаром стерпит. А ведь жалко сорванцов-то. Они ж не со зла. Да и последние во всем городе остались. Ну, прощевай, Лексей Григорьич.
— Приятно снова было встретится, — от души сказал Лехин и поспешил дальше, чувствуя странную сопричастность к паранормальному народцу: надо же, обо всем подумали — и ему, защитнику своему, сон безопасный обеспечить, и собратьям приют построить. Молодцы.
Джучи проводил хозяина до остановки, где и остался, удобно и основательно устроившись на скамейке. Лехин помахал ему и, пройдя порядочное расстояние, вдруг подумал: а ведь Джучи твердо вознамерился дождаться его возвращения… Что ж, придется поторопиться. Вон сколько народу надеется на него.
40.
Один-то угол от остановки до остановки можно было пройти быстро, срезав его: от своего дома сразу наверх, миновать две девятиэтажки и через длинный переулок вновь появиться на дороге. Лехин предпочел кружной путь. Длинней, зато светлее. Темнота для него уподоблялась теперь той жуткой туче, которая обвисла над домом. Она осталась за спиной, вместе с домом, который готовил против нее войну. И той же спиной Лехин чувствовал ее как живое существо: туча кряхтя ворочалась над крышей, бурчала себе под нос, шмыгала им же… Почему-то это живое существо страдало насморком — в живом воображении Лехина.
Итак, ему надо было обойти дом на повороте дороги. Асфальтовая дорожка, метра два в ширину, поднималась бодро, будто сама спешила к следующей остановке. Кусты шиповника, вровень с Лехиным, наоборот, чинно, в строгой тишине плыли назад. Фонари пытались вернуть листьям зеленый цвет, украденный ночью, но получалось у них плохо. И — шелест. Хотя Лехину казалось, что ветра почти нет. Но подозрительные кусты все шелестели, а разглядеть, не шелестит ли в них кто живой, не представлялось возможным. Листья лепили из шиповника монолитную, хоть и неровную стену.
Шелест, шелест — и топоток, легкий, быстрый. Пару раз Лехин резко оборачивался, но поймать врасплох никого не удалось.
Разок не выдержал, встал, обернувшись к началу пути. Стоял с минуту. Тишина. Это что же, слуховые галлюцинации начинаются?
Вспомнил про Шишика. Тот нахохлился на плече — никаких признаков тревоги. Глазища открыл, почуяв остановку, — сонные-сонные!
— Хочешь сказать — можно идти дальше? Опасности для нас нет?
Шишик медленно зажмурился и нахохлился еще больше, стал из круглого почти сплюснутым… "Помпошка" в качестве индикатора безопасности еще ни разу не подводила. Лехин успокоился и зашагал дальше, стараясь не вникать в возобновившийся шелест и призрачный топоток за спиной.
Вот так, то и дело прислушиваясь к бесконечному шороху листьев и к беспорядочно шуршащей траве, Лехин и дошел до первой остановки. Причем даже успел убедить себя, что следят за ним — а что следят, сомнений нет! — не враждебно настроенные особи из мира зверюг, а какие-нибудь земные — любопытные параненормальные типчики, вреде домовых, болотных или Шишиков.
Тем не менее Лехин не сдержал вздоха облегчения, подходя к остановке: маленькая пещерка расположилась на асфальтовом пятачке, где спрятаться никто не мог. Остановился Лехин у светофора, одиноко мигающего желтым светом, Шишик немедленно вытаращился на него и тоже принялся хлопать желтыми глазищами в ритм дорожному круглому оку. Развлекался, проснувшись. Но недолго. Пока Лехин вновь мучительно приглядывался к притихшим темным кустам, Шишик вдруг подпрыгнул на плече хозяина и уставился на пещерку-навес.
Повинуясь неявно поднятой тревоге, Лехин настороженно подошел к остановке.
Глухой стук по мягкому, неразборчивое ворчание сквозь зубы, приглушенный стон вперемешку с оханьем, шарканье ног в тесном пространстве — сомневаться в происходящем не стоило: кто-то кого-то лупит.
Опять остановка, опять драка… Недавний сон, недавний насланный Проводников морок… Неужели снова убийство?!
Внезапно Лехин рассвирепел, но рассвирепел не вообще, а от личной обиды: ну почему ему так не везет?! Торопиться надо, но ведь совесть не позволит пройти мимо! Как же, пройдешь, а потом всю дорогу думай: а может, мог бы предотвратить страшное преступление!.. А еще… Лехин облился холодным потом… Не дай Бог убьют опять-таки потенциального Проводника, и поведет он за собой на Землю полчища зверюг!..
Новый придушенный вскрик (на слух — хлюпающий, наверное, всю морду лица вдребезги расколошматили) — и Лехин, невесомо летя на полыхнувших жаром ногах, помчался к навесу.
Какие-то шесть шагов. Маленькая сцена-коробка. Тени мельтешат. Руки вздымаются или ходят равномерно, как механический рычаг.
Спины! Лехин сразу, окончательно и бесповоротно решил, что спина — это мордоворот, если уже не убийца, но никак не жертва, А значит — можно бить любую спину, не ошибешься. Решил — и пламя от жарких стоп взревело во всем теле. Впрыгивая под навес(от плотного напряжения чувствовал себя часовой бомбой на последних секундах) Лехин только и сумел прохрипеть:
— Стоять, гады!
Первую спину он пнул так, что даже сквозь кровавую пелену боевого бешенства пожалел о силе удара. Впрочем, в момент удара спина нагнулась, и раскаленная, по ощущениям, подошва полуботинка смачно впечаталась в рельефный зад. От поцелуя с железной скамейкой первую спину спасло непрерывное движение остальных в тесном пространстве: башкой спина саданула в спасительный бок, вовремя нарисовавшийся на ее пути. Бок взвыл дурным голосом и вместе со спиной рухнул под скамейку. Секунду спустя оттуда понеслись ругательства со всхлипами, а затем подозрительно утробные звуки, словно открыли кран с недавно выключенной водой.
Но Лехин уже стоял лицом к лицу с тремя и лишь машинально отмечал последствия своего первого выступления.
— Что за вафлер? — отчетливо и высокомерно выговорил один. Он стоял с краю, и тень от верхней перекладины навеса косо перечеркивала его лицо подобно пиратской повязке.
Второй, почти невидимый в темноте, но смутно квадратный, басисто принялся объяснять матом и в подробностях, что "за вафлер" перед ними и с чем его едят. Или съедят… Гурманы чертовы… Пацанва совсем…
Стопы у Лехина продолжали гореть и чесаться, и он воспользовался случаем притушить пожар или (сам не разобрался) использовать его — заткнув фонтан матерщинного красноречия квадратного невидимки. А хорошо, что квадратный: куда ни плюнь — все равно попадешь. И Лехин на паре изрыгаемых квадратным невидимкой слов придумал комбинацию и поспешил ее воплотить: легкий, неопасный в глазах противника поворот; пылающая подошва ботинка сама, безо всякого усилия со стороны хозяина, взметнулась к отверстию, самодовольно изрыгающему гадские слова; стопа еще во всей полноте ощущала резонанс от мягкого контакта с плотью (та, икнув, сложилась пополам и села на третьего, малорослого, по трагической случайности прятавшегося за его спиной), а Лехин, с ленцой и вроде как нечаянно, двинул локтем в наглый рот, погано вопросивший насчет "вафлера". Кто такой "вафлер" — Лехин представления мало-мальского не имел, но в бандитских устах слово звучало, мягко говоря, хамовато.
Вырубив всех — так грубо, по-мужски суровый победитель определил результаты операции по спасению кого-то, Лехин на достигнутом не остановился. Не мешкая, он вытащил на свет оглушенные жертвы крутых парней.
Судя по сивушному запаху, потенциальных Проводников среди них не было. Но Лехин не пожалел, что поспешил на выручку: бить таких несчастных пьянчужек — последнее дело!.. И, обернувшись к навесу, где на уровне скамейки возились и вполголоса ругались, поднимая друг дружку и снова падая, он высказал все, что думал на тему "сильный слабого не бьет! Стыдно, господа!"