Страница 4 из 85
— Настоечка на зверобое! — гордо оказал седой. — Лесовик погостить приезжал, два мешка зверобоя привез. Мы уж у тебя бутылочку "Особой" уволокли, да вишь — на дело полезное. Пей, голове-то и полегчает. По старинному рецепту делано. Месяц возились.
Аромат свежескошенного сена обволакивал и завораживал. Лехин еще раз вздохнул, почуяв, как от одного запаха глаза будто яснеют, и неторопливо выпил.
Маслянистая жидкость терпко и мягко скользнула по языку и вскоре ласково затеплилась в желудке. Выждав, опьянения Лехин не ощутил (впрочем, рано еще), а вот что лицо расслабляется, а в животе тяжелый камень тает — прочувствовал мгновенно. Опрокинул стаканчик, слизнул последнюю капельку и, сколько мог, держал на языке.
— Только на зверобое?
— Только. Мы, Алексей Григорьич, три настоечки из водки твоей сотворили. Одна — чисто на зверобое, остальные — с добавками. Уж за водочку ворованную прости ты нас.
— Ладно уж, — сказал Лехин и вспомнил наконец, про какую "Особую" говорят домовые. В домашнем баре всегда спиртное стояло на случай неожиданных гостей. "Особую" — шесть бутылок Лехин купил по дешевке на складе, куда его послали машину грузить. Пересчитал однажды — пять штук. Сначала удивился, потом решил, что на складе, пока машину загружал, проворонил бутылочку. Горевать не стал. Как оказалось, правильно.
— Э-э…
Теперь уже деликатно постучали по плечу слева.
Он еще голову поворачивал, а нос уже по-охотничьи раздулся на душистый хлебный аромат да крепкий, острый запах малосольного огурца. Лехин дюже голоден вообще-то не был, но прозрачно-зеленоватый пласт огурца на хлебном ломте!.. А хлеб-то еще теплый, только-только, видимо, из печки! Какая печка… Город же… Лехин замурлыкал не хуже Джучи, забыл обо всем, прислушиваясь к вкусовым ощущениям.
— … Вечно голодный! Говорил я тебе — подкармливать надо!
— Да ведь повар, кулинар! Куда нам против его мастерства-то!
— Мало ли что кулинар! Вон какой худущий, сапожник без сапог.
Прогнувшись вперед и выглядывая из-за Лехиных коленей, домовые негромко переругивались. Уловив суть беседы, Лехин осторожно вклинился:
— Какой я повар-кулинар? Все по книгам. А худой, потому что порода такая, как Петровна говорит. Сколько ни съем — все не в коня корм. Так что не надо ссориться.
— А много ли ты ешь? — ехидно осведомился седой. — Мы ведь тебя видим утром да вечером. Поклевал — и бежать, поклевал — и спать. А что там между?
— По-моему, мы дошли до момента в разговоре, когда пора бы познакомиться.
Седой встал, прошел перед Лехиным и поклонился, бородой и правой ладошкой коснувшись плит. Лехин почувствовал определенное неудобство, но встать было сложно, и он только кивнул.
— Елисеем прозываемся, — степенно сказал седой и сел на место.
Те же реверансы выполнил второй, помоложе.
— Никодим.
— Очень приятно, — пробормотал Лехин. Почти официальная обстановка церемонии начинала угнетать, он сунул в рот последний кусочек хлеба с огурцом и, жмурясь от наслаждения, спросил: — С водкой я понял. А хлебушек откуда?
— Петровна печет, — ответил Елисей и предупредил следующий вопрос; — У нее над газовой плитой крыша такая, запаху не дает идти дальше кухни. Потому в подъезде и пахнет не больно-то…
Он еще что-то хотел добавить, но заскрипела железная дверь.
Ее открывали медленно, кажется, с опаской. Оттого-то и скрип был противнее прежнего — обычного, и Лехин помрачнел, вспомнил, что не раз собирался смазать петли, да все руки не доходили.
В щелочку, достаточную для человеческой головы, выглянул Касьянушка. Мгновенно исчез, а из темноты за дверью выплыл Дормидонт Силыч. Поскольку прозрачность его почти не ощущалась, выглядел он смущенным и виноватым.
— Прости, хозяин, — внезапно окая, заговорил он. — Природа у нас, привидений, такая. Как соберемся вместе, так надо поделить владения.
— Владения — мои, — насупился Лехин. — Нечего делить чужое.
— Владения-то твои, да не все твои уровни пространства! — пропел Касьянушка. — Мы ж делим то местечко, что для глаза человеческого недоступно.
— Ага, недоступно! — сказал Лехин, — Раздвинули комнату фиг знает до каких размеров, мебель перевернули, грохоту — хоть святых выноси! И это вы называете — "не все уровни твои"?
Привидения молчали, вылупившись на Лехина. Под их взглядами, почему-то откровенно ошеломленными, Лехин опять ощутил неловкость. Да что он такого сказал?
Под правой рукой мягко выговорил Елисей:
— Алексей Григорьич, ты не переживай. Хорошо ли видишь призраков этих?
— У Дормидонта Силыча в нагрудном кармашке цепочку вижу — от часов, наверное, — отозвался Лехин, — а у Касьянушки шрам на скуле. А что?
Бывший купец еще больше потемнел, схватившись за карман, а у Касьянушки рука дернулась — шрам потрогать, но не потрогал, а побледнел до безжизненного побелочного цвета.
— Так-то, — с некотором высокомерием и где-то даже с удовольствием сказал Елисей, — придется, вам, господа привидения, искать себе другое место для пристанища, ибо орлиное око нашего хозяина проницает и все пресловутые ваши уровни!
"Чему он радуется?" — удивился Лехин. Ах, вот в чем дело. Все остается по-прежнему, в квартире хозяевами в отсутствие домовладельца живут домовые. Но при чем тут "орлиное око" самого Лехина? Он немного поразмышлял и сообразил: ничего себе, привидения думали, что для него, Лехина, они почти невидимы и неслышимы! А поскольку все наоборот, то им необходимо искать другой дом, где человек не будет подозревать об их присутствии. Интересно, а что это значит — то, что Лехин "проницает все уровни"? Видит любую степень прозрачности? И слышит неслышное для других?.. Господи, откуда все взялось…
Заговорил помалкивавший до сих пор Никодим.
— Алексей Григорьич, ежели нужно очень, есть квартирка свободная. Помните, та, что у лифта? Второй год пустует, как хозяева переехали. Там даже домового нет — с собой забрали. Пусть и вселяются туда, и воюют в свое удовольствие.
Как не помнить… Петровна частенько жаловалась, что жить стенка в стенку с пустошью ой как неуютно. Быстрей бы купил кто жилье. Да мало кто зарился на тесную "хрущовку", пусть и в центре города, но по неимоверной цене. "Раскатали губищи-то! — ахала Петровна на хозяйскую цену и поджимала свои, дивясь: — Денег хотят много, а хоть бы квартирантов пустили! От недогады-то, а?"
— Мне все равно, лишь бы в моей квартире их не было. Вот только что скажет Петровна и жильцы из соседнего подъезда, если Дормидонт Силыч и Касьянушка опять войну начнут между собой?
— Так не все проницают, Алексей Григорьич, — объяснил Елисей. — Это редкость страшенная, что человек видит, как мебель падает, или грохот слышит. Ведь всего этого и в помине нет. Призраки-то дерутся да создают обманку, что бы сотворили, будь настоящими.
— Это иллюзия, что ли, получается? — сообразил Лехин. — То есть, если я сейчас войду в свою квартиру, там все будет как обычно?
— Будет-будет! — подтвердил Дормидонт Силыч. — Ну, что, хозяин, нам в пустую квартирку перебираться или как?
Лехин ответил не сразу: загляделся на пригорюнившегося Касьянушку, уж очень он выразительно горевал — по-бабьи подпер щечку кулачком. Качался, словно зуб ныл у него.
— Что еще? — сердито спросил Лехин. Домой хотелось, а тут с призраками возись.
— Вот ведь мы какие бедные-разнесчастные! — запел-заплакал Касьянушка. — Никакого-то нам приюта нет: ни плоти человеческой, ни дома срубленного-построенного! Гонят нас, горемычных, из дома в дом. В кои-то веки кров нам нашли, да и тот пустенький, стены одни голые, головушку-то приклонить негде!
Лехин слушал, ничего не понимал, но видел Дормидонта Силыча, горестно и покорно опустившего голову, и, вместо сочувствия, в нем росло сильнейшее раздражение.
— У-у, нуда-зануда! — внезапно оборвал тихое причитание Касьянушки Елисей. — Не посмотрел еще местечко приютное, а уж заранее оплакал! Идите, идите в квартирку-то! Хозяева уезжали — всю мебель старую оставили, будет вам где не только головушку приклонить: там и буфеты, и сервант, и шкафы остались, не говоря уж о встроенных антресолях. Идите же, кому говорено! Дайте хозяину отдохнуть, наконец!