Страница 17 из 108
Вот стихотворение Бориса Алмазова "Социалисты", написанное в 1871 году:
В ХХ веке Николай Лосский точно сказал о Бердяеве, что тот "был просто одержим мракобесием свободы"[19]. А в 1935 г. в Париже диспут по поводу софиологии закончился тем, что Борис Вышеславцев просто избил Максима Ковалевского, одного из единомышленников В. Лосского и оппонента о. Сергия Булгакова[20].
Вообще сторонники “открытого христианства” парадоксальным образом творят вполне закрытый его вариант. Декларируемая открытость к опыту “западных братьев” совмещается с поразительной глухотой к опыту собственно православному, к отрезанности от реального церковного мира. Об открытости и терпимости отца Георгия Кочеткова можно судить хотя бы по его неоднократным высказываниям о том, что он спокойно будет причащаться вместе с экуменически настроенным католиком, но взаимное причащение с православным фундаменталистом считал бы невозможным[21]. И здесь приходится напомнить, что Апостольские правила (своего рода конституция Церкви) предупреждают (в 8—м правиле), что священник, отказавшийся от причастия с другим православным священником, и не приведший канонически убедительных оснований для такого своего поступка, сам должен быть лишен сана. Вообще нельзя не заметить, что экуменические настроения русских филокатоликов питаются не столько тягой к тому свету, что они видят в опыте западных христиан, сколько неприязнью к реальному православному миру, в котором они живут. Это известное искушение любви к дальним, питаемой прежде всего осуждением ближних…
"Мракобесие свободы" – черта, присущая и тем московским демократическим приходам, где служат духовные потомки отца Александра Меня. На словах они за многообразие мнений и свободу дискуссий в Церкви. Но о тех, кто смеет не видеть в трудах о. Александра эталон православного мыслителя, выражаются языком большевистской пропаганды – "Что бы ни шипели в его адрес завистники и ненавистники…"[22]. Мои книги они никогда не пускают к себе – я не из их гнезда[23]. Также и в прессе – есть определенные телепередачи, где я никогда не смогу появиться. Там совершенно четкая установка: найдите другого батюшку, тупенького какого—нибудь или там косноязычного, чтобы создал соответствующий имидж Православию.
В 1999 году молоденькая журналистка из газеты "Сегодня" взяла у меня интервью о Пасхе. Материал должен был появиться в Великую Субботу. Утром в пятницу отправляю ей по электронной почте правленый текст интервью. В середине той же пятницы она звонит мне и говорит, что все хорошо, материал пошел. Утром в субботу раскрываю газету. Интервью нет. Но мой текст есть. Он объединен в статью, а под статьей стоит фамилия журналистки. Мое имя не упоминается. Звоню ей. Девушка чуть не в слезах говорит: понимаете, в последнюю минуту редактору позвонил Гусинский и потребовал, чтобы Вашего имени в нашей газете не было…
По мне же – пусть цензура будет открытой, гласной, как было в царские времена, когда в каждой книге указывалось имя цензора, который и нес ответственность за эту цензуру как перед начальством, так и перед читателями и перед автором[24].
В условиях же, когда цензуры нет, а дурь на книжных прилавках есть, часто приходится идти на личные неприятности и говорить резкие вещи об уже растиражированных чьих—то суевериях.
– Отец Андрей, вам приходилось встречать во властных структурах людей, верующих искренне и глубоко?
– Вот—вот: они тоже – люди. И все человеческое бывает в них, в том числе и покаяние, и молитва. Я помню как в 1991 году на одной из первых патриарших служб в Кремле Иван Силаев, председатель правительства России, после службы зашел в алтарь – поздравить Патриарха с праздником. Я стоял рядом и все слышал. Другие VIP’ы подходили, говорили дежурные поздравительные слова и уходили. А Силаев вроде бы формальный поцелуй с Патриархом использовал для того, чтобы шепнуть ему: "Ваше Святейшество, помолитесь обо мне…". Это было сказано по ту сторону иконостаса, не было тележурналистов – это была действительно личная просьба.
– Представитель президента России по Центральному федеральному округу Георгий Полтавченко, бывший генерал КГБ, демонстрирует просто отчаянную влюбленность в Православие и Патриарха. По—Вашему, искренне?
– Наше личное общение (мы паломничали в Иерусалим перед Пасхой 2003 года) было слишком кратким, чтобы понять, насколько искренни его симпатии к Православию. Во всяком случае мне стало понятно, что у нас есть некоторые общие антипатии. И глаза у него хорошие. Мне кажется, что он производит ощущение случайно зашедшего "чужака" не в Церкви, а во власти.
19
Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь // Вопросы философии 1991, №12, с. 121.
20
см. Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь // Вопросы философии 1991, №12, с. 122.
21
см. Олег Моисеев. Парадоксы диалога. Современный экуменизм и история Церкви // Свет Евангелия. 25 июня 1995.
22
Жирмунская Т. Нива жизни. Рудольф Штейнер и Александр Мень // Континент. 2005, № 123, с. 409.
23
"– Мы действительно слишком часто грешим этим. А почему, по—вашему, и среди последователей отца Александр а Меня бытует нетерпимость? – Это же совершенно ясно. Послание апостола Иакова, четвертая глава…" (Трауберг Н. Бог давал ему силы любить // Континент. 2005, № 123, с. 294).
24
Кстати, церковной цензуре подлежали лишь сочинения, касающиеся догматов веры и священной истории. (см. Буртина Е. Ю. Мелочи иерейской жизни: документальный очерк об И. С. Беллюстине. // Лица. Биографический альманах. вып.6. М.—Спб., 1995, с. 237).