Без аккомпанемента

Разумеется, полиция сразу заинтересовалась и молодым человеком, который жил вместе с Юноскэ, а также был моим бойфрендом и братом Сэцуко. Но на начальном этапе следствия Ватару не входил в круг подозреваемых. Во-первых, во время убийства Эмы он был вместе со мной, а во-вторых, у него не было никаких видимых причин ее убивать. Я думаю, что поначалу никто не придавал серьезного значения тому, что сразу после убийства он тоже исчез, В первую очередь полиция искала Юноскэ, а не Ватару.

Наверное, я никогда в жизни не забуду, ни как начался тот день, четырнадцатое декабря, ни как я его провела.

С утра солнце еще выглядывало из-за облаков, но ближе к полудню налетели снежные тучи и повеяло холодом. На подготовительных курсах я прослушала одну лекцию до обеда и одну после обеда, а потом, когда уже пошел снег, немного посидела в аудитории для самостоятельных занятий. Учеба не шла, но, учитывая, что до вступительных экзаменов оставалось два месяца, я уже не могла позволить себе никаких поблажек.

Решив, что я не буду расставаться с Ватару, я смогла постепенно избавиться от того гнетущего состояния, в котором пребывала последнее время. Я думала о том, как, поступив в университет, уеду в Токио. И о том, как я буду мотаться между Токио и Сэндаем, и какими по-настоящему серьезными станут тогда наши отношения. И ни о чем другом я думать не могла.

У Эмы пошел пятый месяц беременности, однако из-за пышных форм ее груди округлившийся живот был со стороны почти незаметен. Если не присматриваться, можно было вообще не понять, что она беременна. Я не знаю, о чем на самом деле говорили между собой Юноскэ и Ватару, когда обсуждали Эмину беременность и предстоящие роды, но Ватару утверждал, будто бы Юноскэ принял твердое решение во всем считаться с желаниями Эмы. Я, правда, воспринимала его утверждения с определенной долей скептицизма. Если подумать — Юноскэ вряд ли мог так просто прийти к такому решению. Как раз в его положении надо было бы всеми правдами и неправдами тащить Эму в больницу и заставлять ее делать аборт. Однако при этом меня не удивляло, что Юноскэ повел себя именно так, а не иначе.

В принципе, мне было все равно, что там получится у Эмы и Юноскэ. Все, чего я хотела, — это чтобы Юноскэ оказался в такой ситуации, когда ему, неважно по какой причине, придется из-за Эмы взвалить на себя социальную ответственность и таким образом еще больше отдалиться от Ватару.

Эма говорила, что ее родители ничего не знают о беременности, и она собирается рассказать им все начистоту в первый день нового года. Никакого сакрального смысла в этом не было. Просто для Эмы открыть родителям всю правду означало сразу же после этого уйти из дома, и она рассматривала предстоящее событие как некий ритуал. Поэтому и выбрала первое января. Только и всего.

Уйдя из дома, она намеревалась перебраться в чайный домик в Китаяме. При этом, насколько я никогда серьезно не воспринимала Эму, настолько же Эма никогда не задумывалась о том, что в этом случае будет делать Ватару. Похоже, Эма считала, что у Ватару есть родительский дом, «Сэнгэндо», и если его выдворить из чайного домика, по миру он не пойдет. Я, в свою очередь, о большем и мечтать не могла и при каждом удобном случае старалась подчеркнуть, какая это замечательная идея. Ведь если бы Эма поселилась в домике, Ватару поневоле пришлось бы оттуда выехать. Поневоле пришлось бы расстаться с Юноскэ.

Я ни разу не встречалась с Юноскэ после того, как тем злосчастным летним вечером своими глазами увидела, как он совокупляется с Ватару. Я не хотела с ним встречаться, и он, думаю, со мной тоже. Какие-то новости о нем я узнавала только через Ватару или Эму, но, как правило, пропускала их мимо ушей. Я старалась стереть из памяти сам факт его существования. Мне хотелось верить только в то, что пройдет время, ситуация изменится, и Ватару непременно расстанется с Юноскэ. Я не сомневалась, что Ватару скорее любит меня, чем не любит, и в глубине души наивно полагала, что любовь между существами одного пола ничто, по сравнению с любовью между мужчиной и женщиной.

Итак, в тот день я вышла из аудитории для самостоятельных занятий, когда на часах было почти пять вечера. Встречи с Ватару в тот день не намечалось, но просто так возвращаться домой тоже не хотелось. Под снегом, что и не думал переставать, я пошла бродить по городу: заглянула в книжную лавку, поглазела на товары в одном известном своей дешевизной маленьком магазинчике, хоть и не собиралась ничего покупать, и в конце концов дошла до кафе «Мубансо». Там сидели Ватару и Юноскэ, и с ними была Эма.

«Как давно мы не собирались здесь все вместе!» — возбужденно воскликнула Эма. Мы с Юноскэ обменялись натянутыми приветствиями, но благодаря Эминым возгласам это осталось незамеченным. Я отчетливо помню, во что она была одета. Теплая плиссированная юбка в шотландскую клетку, ботинки на шнурках. Белого цвета свитер.

К тому времени Эма уже отказалась от кофе и сигарет, поэтому демонстративно пила чай с лимоном. Я улыбнулась ей и спросила:

— Ну как? Все в порядке?

Показывая двумя пальцами знак «виктори», Эма ответила:

— В полном!

Она совсем не выглядела беременной. Я вообще с трудом представляла, как меняется организм женщины во время беременности, поэтому мне было трудно поверить, что Эма может вот так же запросто, как и раньше, выходить в город, улыбаться, пить чай…

Юноскэ смотрелся на удивление бодрым. Пожалуй, даже слишком бодрым, так что он в какой-то степени заслонял своим присутствием Ватару. Желая побольнее задеть его, я сказала:

— Поздравляю, Юноскэ-сан! На будущий год ты станешь папой.

Произнеся эту фразу, я сама ужаснулась тому, сколько язвительной злобы было в моих словах. У меня даже голова закружилась. Но Юноскэ и бровью не повел. Только усмехнулся.

На этом разговоры об Эмином ребенке закончились. Далее мы повели обычную беседу на нейтральные темы, которая со стороны смотрелась, как разговор хороших друзей. Время от времени наша компания разражалась громким смехом, заставляя других посетителей кафе сердито хмурить брови.

Ватару, в свойственной ему манере, старался уделять мне как можно больше внимания. Говорил он только со мной, ни разу за время беседы не обратившись напрямую к Юноскэ. В общем вел себя… ну, как обычный мужчина, который старается всячески обихаживать объект своей новой любви в присутствии объекта любви прошлой.

В такой обстановке мне начало казаться, что все увиденное мною в тот ненастный вечер было не более чем дурным сном. Настолько обычными казались мне все присутствующие в нашей компании. Просто влюбленная пара, у которой по недосмотру получился ребеночек, и поэтому они твердо решили пожениться, хотя, в общем-то, еще рановато. А с ними девочка, которая на следующий год будет поступать в университет, и ее парень.

Мы просидели так почти час, а потом Юноскэ что-то шепнул Эме на ухо. Ее лицо вмиг просияло, и она кивнула ему в ответ.

— Вы извините, — сказал Юноскэ мне и Ватару, — но нам надо идти.

Ватару взглянул на Юноскэ, но тот даже не посмотрел на него. Его глаза были устремлены на меня.

— Просто нужно еще зайти в одно место.

— Пожалуйста, делайте что хотите. Не обращайте на нас внимания, — уверенно ответила я. Мне хотелось добавить: «И, вообще, забудьте о нас, навсегда». Я пыталась вложить в свой ответ глубокий сарказм, но Юноскэ, похоже, ничего не заметил.

— Ну, пока, — глядя то на меня, то на Ватару, Эма встала с места. — Скоро увидимся. Обязательно опять все вместе.

— Береги себя, — сказала я. — Нигде не падай.

— Не беспокойся, у меня всегда под боком большое дерево, — со смехом сказала Эма, хватая Юноскэ за руку. Мы с Ватару одарили ее фальшивыми улыбками.

Эма и Юноскэ быстро надели пальто и друг за другом вышли из «Мубансо». Звучало «Адажио» Альбинони. Перед огромной колонкой, обращенной к рядам стульев, сидело несколько старшеклассников. Воздух в кафе казался фиолетовым от табачного дыма. Подол плиссированной юбки в шотландскую клетку мелькнул и исчез за дверью. Не отрываясь, я долго смотрела на эту дверь.