Страница 8 из 64
[1924]
Закат
Близорукая женщина возбуждённо сочиняла открытку во дворе почты. «Окно поезда, окно поезда, окно поезда», — трижды написала она и перечеркнула. «Нынешнее время, нынешнее время, нынешнее время».
Сотрудник отдела экстренной доставки почёсывал карандашом в затылке.
На кухне ресторана повар завязывал тесёмки передника официантки. «Сзади завязывать, что ли? Так теперь не делают. Давай спереди под грудью завяжу». — «Давай!»
А поэт покупал сахар. Приказчик воткнул огромный совок в гору сахарного песка. «Приду домой, а лепёшек печь не стану. А если насыпать песку в карман, белые, светлые мысли придут в голову». Вслед встречным прохожим поэт забормотал: «Эй вы, вы идёте в прошлое! А я направляюсь в будущее. Кто со мной? В будущее-то всякому хочется. Ерунда какая-то».
Мальчишка-рассыльный объехал близорукую женщину на велосипеде. «Послушай-ка. Я ведь близорукая. В лавке сахар белый-белый, а я его не вижу. Я даже подумала, что тот мужчина вместе с той женщиной вошли в поезд через окно! И он, вот меня такую… Эй, мальчик!»
Поэт и официантка весело беседовали в ресторане.
— А у тебя новенький передник. Покажись-ка сзади. Смотри-ка, а у тебя там новый бантик. И беленький какой.
— Мне так не нравится! Не заглядывайте на меня сзади.
— Договорились. Я прямо вперёд в будущее направлялся, так что и ты ко мне передом встань.
И в эту минуту солнце, освещавшее крышу ломбарда, расположенного в самом западном конце улицы, берущей начало на востоке этого города, беззвучно скрылось.
Вот. И тогда пешеходы как-то разом вздохнули и перешли на прогулочный шаг. Сами они, правда, не заметили этого.
Дети, игравшие на восточном конце улицы, уставились на запад, напружинили ноги, напрягли мускулы и подпрыгнули. Они хотели увидеть зашедшее солнце.
— Вот оно!
— Вот оно!
— Вот оно!
Но только это было враньё. Никакого солнца видно не было.
[1924]
Летние туфельки
Пятеро бабок в экипаже дремали; одновременно они вели разговор о том, какой богатый урожай мандаринов выдался этой зимой. Кобыла весело бежала, подёргивая хвостом — будто хотела догнать чайку в небе.
Возница Кандзо очень любил лошадей. Кроме того, во всём городке только он один владел восьмиместным экипажем. Кроме того, строй его души был таков, что экипаж его был всегда украшен лучше других. Когда дорога шла в гору, он проворно соскакивал на землю, чтобы лошади было полегче. Ему очень нравилось вот так проворно соскакивать и снова садиться на облучок. Кроме того, по тому, как тянула лошадь, он, даже сидя на своём облучке, мог мгновенно определить, что к экипажу прицепились детишки, и тогда он проворно спрыгивал на землю, и на их головы обрушивались его кулаки. А потому для детей экипаж Кандзо был самым желанным и самым страшным.
Но сегодня Кандзо отчего-то не удавалось никого поймать. Ему не удалось схватить ни одной из этих маленьких обезьянок на месте преступления. А ведь как хорошо у него всегда получалось: словно кошка соскакивает он с облучка, обегает экипаж, и на головы ничего не подозревающих ребятишек обрушиваются его кулаки. Кандзо гордился своим проворством.
«Вот я тебе!»
Кандзо пришлось уже в третий раз спрыгнуть с облучка. Девочка лет двенадцати-тринадцати шла по дороге позади экипажа. Щёки её горели от возбуждения. Плечи ходуном ходят, дышит тяжело, глаза горят. Одета не по-нашему, а в платье персикового цвета. Но носки спадают. И при этом — без туфель. Кандзо глядел на неё с подозрением. Она же шла, повернув голову в сторону моря, пока не поравнялась с экипажем.
«Ну и дела!» — Кандзо прищёлкнул языком и взобрался на облучок. Кандзо сдерживал себя, поскольку прикинул, что эта шикарная и красивая девочка приехала отдыхать на приморскую виллу. Но он был вне себя, поскольку уже в третий раз ему не удалось поймать её. Ведь девчонка проехала на задке его экипажа уже пару километров! И Кандзо от досады подхлестнул свою любимую кобылу, чтобы она бежала побыстрее.
Экипаж въехал в небольшую деревеньку. Кандзо громко затрубил в рожок и продолжал путь ещё быстрее. Он оглянулся. Девочка бежала — выпятила грудь, волосы разметались по плечам. Один носок она теперь держала в руке. Через секунду она прицепилась к экипажу. Кандзо посмотрел через заднее стекло салона и прямо-таки ощутил, как съёжилось там тело девчонки. Но когда он спустился на землю уже в четвёртый раз, девочка преспокойненько шла вслед.
— Эй ты, куда тебе?
— Девочка потупилась и промолчала.
— Ты что, прям до порта у меня ехать хочешь?
Девочка молчала.
— До порта, спрашиваю?
Девочка кивнула.
— Ты только на ноги свои погляди! На ноги! До крови уже сбила. Ну ты и отчаянная!
Кандзо нахмурился.
— Давай-ка садись. В салон садись. А не то лошади тяжело. Прошу тебя, залазь внутрь. Не то все меня за дурака держать станут.
Кандзо открыл дверцу. Залез на облучок и через какое-то время оглянулся — девочка понуро сидела в салоне, уставившись в пол, весь её задор куда-то пропал, она даже не пыталась выдернуть подол платья, зажатого дверцей.
Однако уже после того, как они доехали до порта, на обратном пути Кандзо снова увидел, как она тащится за экипажем. Он снова открыл дверцу.
— Дяденька, мне в салоне не нравится. Я не хочу там ехать.
— Ты только на ноги свои погляди. На ноги. У тебя весь носок в крови. Ну ты и отчаянная!
Преодолев длинный подъём, экипаж приблизился к пункту отправки.
— Дяденька, можно я здесь сойду?
Кандзо посмотрел на обочину и на пожухлой траве увидел пару белых туфелек.
— Ты что, и зимой в белых ботинках ходишь?
— Да нет, просто я сюда летом попала.
Обула туфельки и ушла-улетела, словно белая цапля, в свой исправительный дом на горе.
[1926]
Случай с мёртвым лицом
«Проходите. Видите, что с ней сталось? А как она хотела ещё раз увидеть вас!»
Тёща торопливо провела его в комнату. Люди, находившиеся у постели его покойной жены, разом обернулись к нему.
«Посмотрите на неё», — тёща стала стаскивать белое покрывало с лица покойной.
Неожиданно для самого себя он произнёс: «Подождите. Можно я попрощаюсь с ней один? Можно я останусь с ней наедине?»
Её родители и братья с сёстрами восприняли его просьбу с пониманием. Они тихонько покинули комнату и закрыли дверь.
Он снял покрывало.
Лицо покойной выражало предсмертную муку. Щёки запали, из полуоткрытого рта торчали зубы. Они были какого-то мертвенного цвета. Жизнь ушла из её век, зрачки как бы прилипли к ним. На лбу застыло смертельное страдание.
Какое-то время он сидел неподвижно, глядя на это ужасное лицо сверху вниз. Потом вытянул дрожащие руки и попытался сомкнуть её губы. Но как только он отнял руки, насильно закрытые челюсти снова развалились. Он снова попытался сомкнуть их. Никакого толку. Он проделывал эту операцию множество раз. Единственным результатом было то, что жёсткие складки вокруг рта несколько разгладились. Он ощутил, как на кончиках пальцев собирается страсть. Он гладил её лоб — пытался стереть с лица смертельное напряжение. Ладони стали тёплыми.
Теперь он снова сидел без движения и смотрел на изменившееся лицо.
Вошли мать жены и её младшая сестра. «Вы, должно быть, устали в поезде, поешьте чего-нибудь, а потом отдохните… Что это?» Мать вдруг заплакала. «Человеческая душа — это такая страшная загадка. Моя дочь не могла умереть полностью — до тех пор, пока вы не вернётесь. Как странно! Вы только разок посмотрели на неё — и теперь её лицо стало таким спокойным. Всё стало хорошо. Теперь ей стало хорошо».
Сестра жены посмотрела в его полубезумные зрачки своими чистыми глазами неземной красоты. И зарыдала.
[1925]
Звуки шагов
Он выписался из больницы, когда цвели павлонии.