Соль жизни

Вода была очень теплой, кожа пропитывалась незамутненностью нового лета.

Было время прилива. Всего в пятидесяти метрах от пристани находился редко используемый судами фарватер, а сейчас вместе с приливом сюда занесло стаю морских окуней длиной сантиметров шестьдесят-семьдесят. Я тут же вернулся на яхту, взял ружье, выплыл сначала в море, а потом подплыл к стае. Подстрелить самую большую рыбину не составляло труда.

Рыбы бросились врассыпную, но, как я и думал, вскоре снова сбились вместе и, сделав круг по бухте, вернулись к скале, где я их и поджидал. Тут я подстрелил еще одного окуня. Менее чем за десять минут, без всякого акваланга, я добыл двух приличных рыбин. Гусукума сказал: «Ну, теперь дело пойдет», а Ои оценивающе смотрел то на меня, то на рыбин на палубе, и повторял, одобрительно кивая головой: «Очень неплохо. Очень приличный размер для окуня».

Охота у острова Кубадзима тоже принесла мне удачу. В этих местах ставрида хираадзи встречается редко, но на сей раз одна рыбина метровой длины заплыла сюда, вероятно заблудившись в приливах и отливах, и мне удалось подстрелить ее. Кроме того, я притащил две штуки самой вкусной на Окинаве рыбы акадзин — местная разновидность морского судака, и одного лангуста. У других улов оказался похуже, а Ои, к сожалению, вернулся вообще с пустыми руками.

«У-удивительно: здесь — и вдруг такая ставрида! А ты, видно, рыбак солидный», — похвалил меня Ои, признавая свою неудачу. Потом он достал ружье и, цокая от досады языком, стал постукивать по своему гарпуну, проверяя, прямой ли он.

— Что, ружье тебя подвело? — спросил я его чуть насмешливо.

— Да нет, ружье, конечно, тоже, но главное — это очки, — он горько усмехнулся и опустил глаза.

Я хотел было сказать, что ему нужно купить специальные очки, но поскольку ничего не знал о его работе и жизни на суше, то сдержался. Наверное, и гарпун, который он держит в руках, он когда-то погнул, а потом выпрямил. Но раз погнутый гарпун вернуть в его исходное состояние не может даже специалист. А подводные очки с диоптриями — вещь и вправду дорогая…

Пока мы перемещались в Симоносэ, я обнаружил нечто интересное. В тридцати метрах справа по борту я заметил большой плавник. Сначала я подумал, что это акула, но потом увидел, что спинных плавников было два, а значит, перед нами был скат. Судя по размерам плавников, в нем было больше двух метров.

Когда я был на острове Бора-Бора на Таити, однажды вечером мне довелось увидеть с террасы бунгало в свете фонарей, как кувыркается скат. Но наблюдать его вместе с рыбами — это было нечто особенное. Гидрокостюма на мне не было, тратить время на переодевание было жалко, я нырнул в воду только в очках, с трубкой и в ластах.

На море играли волны высотою в метр-два, из-за них увидеть ската было трудно. Скат по каким-то своим соображениям тоже плыл по поверхности, но он исчезал из поля зрения, когда рассыпался гребень волны. И вдруг я увидел его совсем рядом — метрах в четырех или пяти. Скат в этот момент как раз изменил направление и поплыл прямо на меня. Поскольку питается он планктоном и мелкой рыбешкой, его пасть была широко разинута — в мою сторону. Он производил впечатление не столько живого существа, сколько искусно выполненного механизма из пластика. Но когда он закрыл, а потом снова раскрыл свою пасть, я вздрогнул от ужаса. Рядом со мной в воде находилось огромное морское чудище. Его пасть была шире моих плеч, будь на то его желание, оно могло бы спокойно проглотить мою голову. Жабры по обеим сторонам пасти просвечивали, словно это была циновка грубого плетения. Сквозь жабры виднелось море, что делало ската еще более неприятным.

Конечно, у ската нет никаких шипов на хвосте, чтобы он мог ими проткнуть человека, не было у него, насколько я мог разглядеть, и зубов, но все-таки я был без гидрокостюма и перчаток, так что мне требовалось определенное мужество. У ската была серая спина, а живот — зеленый с белым. Интересно, какой он на ощупь?

Вообще-то я не люблю трогать морскую живность голыми руками. Вместе с тем не могу сказать, что это скользкое пружинящее прикосновение вызывает во мне брезгливость. Но существо рядом со мной было не рыбой, оно не походило ни на одно известное мне животное, а потому казалось каким-то нереальным.

Я отплыл подальше. Надо сказать, что пока я смотрел на него, скат тоже, похоже, раздумывал — проплыть ему мимо меня или нет.

Несколько лет назад мы собрались понырять с яхты в узком проходе между скалами в Самэикэ, что в Огасаваре. И вот из глубины вдруг появилась похожая на циновку штуковина, которая оказалась на поверку скатом. При этом на хвосте у него имелись опасные для человека шипы. Пока мы думали, что нам с ним делать, скат, будто бы получив приказ авиадиспетчера, стремительно пошел на излет, едва не задев наши бедные животы.

Но вернемся к моему личному скату. Вдруг нечто большое и черное промелькнуло сбоку передо мной и устремилось к скату. Сначала я подумал, что это акула или другая огромная рыба, но оказалось, что это был Ои в черном гидрокостюме. Он решительно плыл прямо к скату. Скат испугался и сделал кувырок, увертываясь от встречи с Ои, а потом ушел далеко на глубину. Однако судя по направлению движения Ои, его целью был вовсе не скат; он явно напрягал зрение, но ничего больше не видел.

Вернувшись на яхту раньше него, я спросил: «А что там Ои делает?»

Гусукума ответил: «Отправился посмотреть на ската».

Через минуту Ои поднялся на борт и, задыхаясь, сказал: «Жалко, не успел, хотел посмотреть на него поближе».

Я изумленно спросил: «Посмотреть на кого?»

«На ската. Это был точно скат. Выглядит так, будто две акулы рядом плывут», — сказал Ои, тряся поднятыми вверх руками.

— Как? Как ты не увидел его, если ты был совсем… — начат было я, но не закончил фразу. Хотел я еще сказать, что вместо починки гарпуна лучше бы ему сменить очки, но тоже сдержался.

Мы совершили еще по одному заходу в море, но и на сей раз только Ои остался без добычи.

После того как и в следующий раз, когда мы работали в паре, он вернулся пустым, я стал подумывать о том, чтобы подарить ему новый гарпун или — еще лучше — подводные очки с диоптриями.

Опасное лето

Человек не знает еще очень многого. С самых давних времен было множество вещей, которых человек не знал (а скорее, попросту не мог знать), но, тем не менее, хотел знать. Примером может служить традиционное китайское учение об энергетике ци, или же наука об именах. Сначала были какие-то разрозненные наблюдения, которые потом превратились в точное знание.

Перед рождением своего первого ребенка я прочел миф о властелине моря и властелине гор. Я решил, что, если у меня родится сын, я назову его Умихико — Человек моря, а следующему сыну я дам имя Ямахико — Человек гор. У меня не было четкого плана — сколько я заведу детей, а уж о том, как мне себя вести, если родится девочка, я, извините, и не думал.

В результате у меня четыре сына. Никто из них не носит придуманных мной имен.

Как-то я рассказывал о придуманных мной именах. Преподавательница икэбаны, которая частенько бывала у нас, тут же посчитала число черт в тех иероглифах, что входят в имена Умихико и Ямахико, и сказала, что эти имена крайне несчастливые. Я попробовал возражать, но она сказала, что обычные люди недооценивают опасность, которая может быть навлечена именем. А если бы они осознавали эту опасность, то никогда не стали бы называть прелестных детей придуманными ими странными именами. Потом она рассказала об ученом по имени Накадзима Кэйсю, который научил ее всем этим премудростям с именами. Оказалось, что Накадзима живет неподалеку — на вершине холма в Ситиригахама.

Я знал, что мое имя было выбрано одним весьма сведущим в этой области человеком, к которому обратился мой отец, поэтому мне захотелось познакомиться с Накадзимой.

Он оказался очень интересным человеком. После того как было продемонстрировано весьма необычное зрелище — фехтование в положении сидя, он приступил к чтению лекции. Содержание было вполне понятным и сводилось к тому, что наука об именах — это разновидность статистики. То есть: решить, хорошо ли данное имя или нет, возможно на основании наблюдения за тем, как складывается жизнь конкретного человека. Накопив определенное количество данных, возможно решить, какое имя хорошее, а какое — нет.