Маги нашего города

– Понемногу, – ответил Перегуда. – У него были неплохие задатки. Правда, только в зачаточном состоянии, но были. И твой Мамонтов его...

– Почему Мамонтов?! – прервал его Горнин, стараясь резкостью тона предотвратить готовую вырваться наружу истерику коллеги.

– А кто?! Он заревновал!

– Да он даже не знал его.

– Они познакомились. Сегодня.

– Ну и что?

– То самое! Твой выкормыш возомнил, что я хочу его сделать своим первым помощником, и избавился от конкурента. Он у тебя сообразительный. Чересчур сообразительный. Просто гений зла какой-то.

– Ты ж сам его у меня забрал! – воскликнул пораженный Горнин. Все то, что говорил сейчас Перегуда, было бредом чистой воды, но как раз с бредом сложней всего спорить.

Этот эмоциональный, лишенный стройной логики возглас, не делал ему чести как человеку ответственному и облеченному властью, но он шел от души, и как бы занимаемый пост ни заставлял закладывать душу, она все еще оставалась в нем, и он лелеял в себе это ощущение. Он знал, что многие втихую презирают его за, как говорят они, мелкотемье. Ну разве станет маг-директор браться за охрану грузов какого-то там таможенного терминала? И по деньгам, и по масштабам задач – мелочовка! В его положении нужно решать проблему если уж не вселенского масштаба, то в масштабах страны – наверняка. Но у него перед глазами всегда был пример человека, который в двадцатые и тридцатые годы двадцатого века избрал такой путь. Чуть не на Вселенную готов был замахнуться. Намахался так, что до сих пор отголоски слышны. Вот и Перегуда ту же линию гнет. В сущности, Горнин потому-то и стал тем, кем он есть, когда в нем обозначился антипод его будущего коллеги, оппонент, чьи личные устремления и цели не такие амбициозные и агрессивные. Со стороны он и Перегуда выглядели как голубь и коршун. Да и по сути, наверное, тоже, хотя на самом деле никто не знал, что творится в душе у Александра Петровича, изо всех сил старавшегося быть скромным и лишний раз не высовываться.

– Это еще как посмотреть, – парировал Перегуда.

– Что? Может быть, ты еще скажешь, будто это я его к тебе подослал?

– Именно к этому я и веду.

Горнин уперся в коллегу тяжелым взглядом. То, что он услышал, просто не укладывалось в голове. Спорить больше не было смысла. Да и вообще разговаривать.

Он встал.

– Думаю, без разбирательства комиссии теперь не обойтись, – зло сказал он. – Кстати, заодно тебе придется объяснить, зачем ты создал эту лабораторию.

– А тебе – зачем ты обучил Мамонтова делать фантомы. И еще кое-что.

По подземному туннелю он бежал уже давно, пытаясь оторваться от преследователей, выбивался из сил, но их присутствие за спиной как было, так и оставалось. Они не дышали в затылок, не хватали за одежду, но все еще находились неподалеку, и, как казалось, силы их не убывали, во всяком случае, не так быстро, как у него самого. Он их не видел, лишь едва слышал, но от этого было еще страшнее. Они были как цунами, от которого как ни убегай, все равно не убежишь, все равно тебя накроет тяжелая волна, все сметающая на своем пути.

В тоннеле было темно, но не беспросветно. Какой-то источник света, хотя и бесконечно слабый, все же имелся, даже не источник, а словно сами стены слегка светились красным, так что хоть и с трудом, но на несколько метров вперед видеть было можно. Неровные земляные стены, в которых порой попадались ниши – он заглянул в одну и увидел там жабу с вытаращенными глазами, – такой же неровный пол, сводчатый потолок со свисающими с него черными соплями, даже мысль о прикосновении к которым вызывала жуть и отвращение. Все это пространство то сужалось, давя на психику, то внезапно расширялось, не поддаваясь никакой логике или правилам. И еще воздух. Он был сухим и неподвижным, при глубоких вдохах, которые приходилось делать при беге, обжигал горло и легкие, хотя было тут не жарко и не холодно.

При попадании в очередное расширение он двинулся не, как прежде, прямо, а почему-то вдоль стены, что пусть не так уж и намного, но все же несколько удлиняло путь. Наверное, оттого, что рядом со стеной было хоть чуточку светлее. Или, может быть, это просто так казалось, а на самом деле он старался держаться ближе к стене потому, что боялся упасть, а от стены все же можно оттолкнуться. На бегу он косился на эту стену и видел какие-то потеки на ней – даже страшно представить себе, откуда они здесь, – углубления и выступы, отчетливые следы каких-то орудий, которыми прокапывали этот бесконечный, все время плавно уходящий влево туннель. Все здесь было небрежно, неаккуратно, грубо. Высота и ширина произвольные и всегда непостоянные, неровности встречались порой такие, что в них мог поместиться человек.

Так вот, двинувшись вдоль стены, он вдруг увидел почти у самого пола дыру, в которую, кажется, можно без больших проблем залезть. Есть шанс, что преследователи не заметят ее, хотя если увидел он, то отчего бы не увидеть и другим? Никакой логики, только желание закончить этот бесконечный марафон, этот ужас погони, которая тебя настигает. Но даже если и заметят, то, может, не догадаются, что он там. А если догадаются, то все равно пролезть смогут только по одному, а драться один на один – это совсем не то, что одному против многих. К тому же можно будет, немного углубившись в эту дыру, обрушить потолок, и тогда погоня прекратится.

С облегчением рухнув на колени, он встал на четвереньки и двинулся внутрь, слыша шум уже очень близкой погони.

Здесь было еще темнее. Пройдя метров с десять, увидел, дыра стала куда теснее, чем в начале. Он еще не протискивался, но локтями уже чувствовал стенки норы. И, кажется, впереди она сужалась еще больше. Шум все нарастал, и он решил двигаться дальше. Вскоре ему пришлось лечь и ползти по-пластунски, затылком задевая потолок, отчего за шиворот сыпалась земля. Стало ясно, что через несколько метров он уже не сможет продвигаться вперед, просто-напросто застрянет здесь, что нужно возвращаться, но он все полз, вслушиваясь в звуки погони, доносящиеся сзади. Они то усиливались, то стихали, но не пропадали вовсе. Он даже не понимал, есть ли кто следом или нет. Просто из последних сил полз вперед.

Остановился только тогда, когда плечи уже мешали продвигаться, но шея и руки все еще тянулись туда, в неизвестность, словно желая самостоятельно, отдельно от остального тела, продолжить движение.

И вдруг он увидел прямо перед глазами что-то продолговатое, черное, по форме напоминающее отрезанный палец руки.

Взяв это, поднес его поближе к глазам. Лучше видно не стало, но зато он понял, что оно живое. Повертел головой, прикидывая, куда бы это убрать, ну не ползти же по нему, в самом деле. Ничего не нашел и вместо этого подул на него, сдувая соринки, сунул в рот и принялся жевать, ощущая, как из-под зубов в полость рта брызжет теплым и соленым.

Глава 14

ПУТИ И ДОРОГИ

Внутри монастырь оказался немногим более ухоженным, чем выглядел снаружи. Если не считать подметенной центральной дороги и внушительного штабеля кирпичей рядом с двухэтажной постройкой, прикрытого полотнищами рубероида, то здесь царило запустение.

– Представляешь, до чего додумались? – объяснял Чекалин, возложивший на себя функции экскурсовода. – Колхоз здесь устроил скотный двор. Куры, коровы, свиньи. Я расспрашивал, но люди только плечами пожимали. А чего, говорят, территория огорожена, стена-то вон какая, живность не убежит, лиса не заберется, ни лихой человек какой. Один сторож сразу все охраняет. Ты не представляешь, сколько мы отсюда дерьма вывезли! Мог бы за хорошие деньги продать, кстати, желающие находились, но все на поля высыпал.

– На свои? – уточнил Павел, хотя, в общем-то, в уточнении не нуждался, и так ясно.

– Конечно! – легко признался Чекалин, но, пройдя несколько шагов, добавил: – Это сейчас они мои, потом станут монастырскими.

Теперь они были вдвоем; Ирина, едва они вошли на территорию монастыря, извинившись, ушла куда-то в сторону. При всей ее легкости и гостеприимной открытости говорить в ее отсутствие Павлу было как-то проще. Очевидно, будь она рядом, он не задал бы следующий вопрос.