Страница 3 из 19
Внезапно с неё слетела одежда, и мужчине предстало её белое нагое тело. На бегу он поднёс руку к глазам, проверяя, не закрыты ли они ненароком.
— Открыты, — прошептал он, и в ту же секунду по её бёдрам, заливая ноги, хлынул багрово-красный поток.
«Нужно догнать её, остановить», — подумал мужчина. Обессиленная, она остановилась, едва не рухнув на землю, и присела на корточки, оглядываясь на мужчину, в каком-то самозабвении глядя на него с вызовом и игривостью.
Мужчина замирает. Багровое пятно на белой дорожке парка становится всё больше и больше, а девушка глядит на него с тем же игривым вызовом.
Мужчина не двигается с места. От девушки его отделяют метра три.
«Подойти к ней или же убраться отсюда прочь?» — Не зная, что делать, он лишь угрюмо сутулится. И вдруг видит свою спину во всю её ширину, собственную спину, сутулую, с выпирающими лопатками, — она отчётливо, во всех подробностях встаёт прямо перед его глазами…
Глава вторая В ЯЧЕЕ СЕТИ
1
На окраине оживлённого квартала стояла маленькая столовая, где подавали европейскую еду. Располагалась она в деревянном одноэтажном домике, и лучшего названия в старинном духе, чем было на её вывеске — «Европейские блюда», — наверно, и придумать нельзя.
Саса услышал об этом заведении ещё лет пять назад, от приятеля, который утверждал, что «бифштексы там — пальчики оближешь».
— Только жир не надо оставлять. Я раз оставил, так хозяин мне замечание сделал, — прибавил тогда приятель.
У Саса зачесался затылок, и он яростно заскрёб его пятернёй.
— Ты что, может, жир не любишь? — спросил приятель, увидев его движение.
— А что, хозяин там с разговорами пристаёт?
— Да нет. Принесёт еду, на стол поставит и сразу на кухню, слова лишнего не скажет. Я там столько раз был, и никогда ничего… А, вот оно что, может, это он потому, что я у него завсегдатаем стал, — сказал приятель задумчиво и больше уже туда не зазывал.
Саса решил сходить разок.
Вокруг все магазины были с витринами: в одних — узорные кимоно, в других, специализированных — только две-три пары соломенных сандалий дзори, в третьих — европейские вина в бутылках всевозможных форм и цветов.
На этом фоне столовая, с её потёртыми столешницами мышиного цвета, выглядела пещерой, однако белая полотняная занавеска норэн над дверью, на которой тушью было выведено название, была безупречно чистой.
Внутри, в прямоугольном зальчике стояло четыре стола. В меню было всего три блюда — бифштекс, суп и картофельные крокеты короккэ с крабовым мясом. Кухня была просторной, с избытком места, а работало там всего двое: маленький худой старичок с усердным упрямством в глазах, старушка — точная его копия — и никого больше.
Бифштексы и впрямь оказались превосходные.
Посетителей было немного; те двое, которые сидели там до его прихода, вскоре ушли, а когда он вставал из-за стола, пришло ещё несколько человек. Видно, сюда заглядывали лишь редкие завсегдатаи, причём хозяин с ними не заговаривал. Атмосфера была отнюдь не стеснённая, казалось, все друг друга знали, а когда переступал порог, казалось, будто стремглав падаешь с небес, как в самолёте, провалившемся в воздушную яму.
Саса и потом время от времени заходил в столовую, как будто внезапно вспоминая о её существовании. Хозяин принимал его сухо, без любезностей, но и без отчуждения.
2
Однажды Саса пришёл туда вместе с Сугико.
Ему почему-то казалось, что при виде девушки в сопровождении немолодого мужчины хозяин открыто проявит свою неприязнь.
Однако тот, что было вовсе на него не похоже, встретил их улыбкой. «Уж не принимает ли он её за дочь какого-нибудь моего родственника?» — подумал Саса.
Улыбка эта заставляла его чувствовать себя неуютно.
Закуривая после еды, он уронил зажигалку на пол, нагнулся за ней, не вставая с места, и из внутреннего кармана его пиджака выскользнула плоская бутылочка с оливковым маслом.
Она упала с громким стуком, с силой ударившись ребром о дощатый пол.
Саса, сохраняя невозмутимый вид, поднял её и спрятал во внутренний карман. Потом шутовски выпятил губы.
— Вот противный… — прошептала Сугико.
На её шее появилось красное пятно и стало быстро разрастаться, заливая лицо густым румянцем, а когда румянец сошёл, Сугико сказала:
— Гадкий.
В голосе её было смешение чувств: к стыду, отвращению и испугу человека, застигнутого врасплох, примешивалась ещё и некая сладкая томность.
Можно ли сказать, что между Саса и Сугико существовала телесная связь?
Каждый раз, ложась с ним, Сугико плотно сжимала бёдра, становясь неприступной. И в эту щель между крепко сжатыми молодыми бёдрами Саса капал оливковым маслом. Мнимое соитие казалось неотличимым от настоящего.
Так что Сугико всё ещё оставалась девственной.
Они вышли, и вдруг ему показалось, что кимоно, выставленное на витрине соседнего магазина, — свадебный наряд. Саса приостановился на секунду, загораживая от неё эту витрину, и только потом двинулся дальше.
Узкая улочка, с торговыми лавками по обеим сторонам, выводила на широкий проспект. На правом углу была аптека.
Перед ней Саса остановился.
— Что-то у меня желудок расстроился. Зайдём лекарство купить? — пробормотал он, приложив руку к животу.
— Ты что, здесь покупать собрался? Да как у тебя духу хватает?
— А что?
— Мы ведь здесь только что оливковое масло покупали.
— Ах, вот в чём дело. Ты, кстати, здорово покраснела, когда я бутылку на пол уронил.
— А ты чего ожидал?
— Ну, совсем как ребёнок. К твоему сведению, никому и в голову не придёт связать это дело и оливковое масло. Например, люди оливковым маслом натираются, чтобы загорать не пятнами, а равномерно.
На стоящей перед ним девушке следов загара не было.
— Мне бы загореть… Снова осень настала, — вздыхая, произнесла Сугико и взглянула на небо. Саса невольно тоже посмотрел вверх. Голубизна неба была осеннего оттенка. Сентябрь всё-таки.
Когда они впервые встретились, Сугико была вся чёрная от загара. Казалось, за ушами у неё всё ещё оставался запах моря и горячего тела. С тех пор прошёл год.
— Между прочим, ты ведь в этом году так на море ни разу и не съездила?
— Вообще-то я собиралась. Да не получилось, и, между прочим, из-за тебя.
— Из-за меня? Почему?
— Прошлогодние купальники уже не годятся: бёдра не влезают.
На лице Сугико промелькнуло, сразу пропав, стыдливое и одновременно кокетливое выражение.
— А что ж ты новый не купишь?
— Домашние подумают, что что-то не так. Скажут: «С чего это ты вдруг за один год так располнела?»
Родители Сугико были живы и здоровы, и, по сведениям Саса, у неё было два старших брата. Саса старался об этом не думать, но нельзя было исключать возможности, что когда-нибудь ему придётся встретиться и разговаривать с ними.
— Ну не верю я, что от такого толстеют, — сказал Саса и прибавил:
— Жаль, что ты в этом году совсем не плавала.
Слова его прозвучали на удивление фальшиво.
— Да я не особенно и переживаю. Я ведь всё равно плавать не умею, — бросила Сугико.
— Постой, ты ж раньше умела.
— Только в море.
— Только в море?..
Сугико продолжала, не обратив внимания на его слова.
— Понимаешь, мне нужно что-то, за что держаться можно. Только чтобы это что-то на меня искоса не смотрело.
Саса подумалось, что он — эдакое искоса глядящее чёрное бревно на поверхности воды.
Он промолчал.
— Если бы у меня талант, что ли, какой был, — сказала она, вздохнув.
Казалось, Сугико думает, что пока её девственность при ней, она уж как-нибудь устроится.
Что для одинокой девушки невинность — это способ устроить себе жизнь, что-то, заменяющее талант.
— Так что, неужели прямо сейчас уедешь? — Неожиданно для него эти слова прозвучали серьёзно. До сих пор он об этом как-то не думал.