Розарий

— Что ты предстал перед судом, так?

— Бог мой, именно так! Да, Мэри, но ты-то откуда знаешь? Неужто и тебе снилось то же самое? Очень странно!

— Мне вообще ничего не снилось, поскольку я почти не спала. Но продолжай, Джордж, сначала твой рассказ, а потом уж мой.

— Да. Ну так вот, меня допрашивали перед лицом суда, и судя по моим ощущениям, дело грозило обернуться смертным приговором. Свидетельствовать в мою пользу было некому… и где-то там находился ужасный, злобный человек, настроенный враждебно и задававший отвратительные, предвзятые вопросы.

— Какие?

— Ну речь шла о датах, когда я бывал в тех или иных местах, о письмах, которые писал, о том, почему уничтожил те или иные бумаги. Помню, он высмеивал все мои ответы и тем обескураживал меня окончательно. Уверяю тебя, Мэри, это было настоящим кошмаром. Мне почему-то кажется, что тот человек когда-то и вправду жил на свете, и уж конечно же, являлся форменным злодеем. Он говорил такие слова…

— Обойдемся без них, Джордж. Коли мне приспичит послушать крепкие выражения, я и сама могу прогуляться на поле для гольфа. Чем закончился процесс?

— Конечно же, моим осуждением: он

позаботился

— О!

— Что с тобой, Мэри? Уж не хочешь ли ты сказать, будто знаешь, что я увидел?

— Стояло хмурое утро, шел легкий снег и неподалеку горел костер. Так?

— Боже правый, именно так! Так ты все-таки видела тот же кошмар? Нет? Ну, тогда это совсем странно. Короче говоря, у меня нет сомнений в том, что имела место казнь за государственную измену. Мне пришлось подняться на помост, при этом кто-то держал меня за руку… Там была лестница и голоса… вокруг гомонила толпа. Брр! Не представляю, как бы я мог сейчас войти в гущу гомонящей толпы! Хорошо еще, что я не досмотрел сон до конца: все оборвалось. Но, Мэри…

— Знаю, о чем ты хочешь спросить. Думаю, тут имеет место нечто вроде передачи мыслей. Как раз вчера ко мне заходила миссис Уилкинс и рассказала про сон, приснившийся ее брату, когда они, еще детьми, жили в этой усадьбе. Ночью, когда я проснулась из-за совиного крика и тех бродяг, которые болтали и смеялись в кустах (кстати, проверь, не нанесли ли они ущерба и сообщи о них в полицию), мне вспомнился ее рассказ и, наверное, мои мысли как-то передались тебе. Любопытный случай, хотя мне и жаль, что из-за этого ты так плохо провел ночь. Советую тебе сегодня подольше побыть на свежем воздухе.

— О, сейчас со мной все в порядке. Впрочем, полагаю, мне стоит сходить к Лоджам и узнать, не удастся ли сыграть с кем-нибудь из них партию-другую. А ты чем займешься?

— У меня хватит дел до вечера, и это не считая моего рисунка.

— Ну что ж, желаю тебе закончить его поскорее.

В кустах никаких повреждений не оказалось. Мистер Анструтер без особого интереса осмотрел место для розария, где все еще валялся вывернутый из земли столб и оставалась незасыпанная яма. Коллинзу, согласно наведенным справкам, уже полегчало, но взяться за работу он пока еще не мог. Устами своей жены садовник выразил надежду, что не сделал ничего дурного, убрав с лужайки остатки старой беседки. Миссис Коллинз, со своей стороны, добавила, что в Вестфилде на сей счет болтают всякие глупости, особенно старожилы, видать думающие, что коли их семьи обосновались в приходе раньше

дру

После ланча, немного вздремнув, миссис Анструтер удобно устроилась на своем переносном табурете близ тропки, ведущей через кусты к боковым воротам кладбища. Больше всего ей нравилось рисовать деревья и здания, а здесь имелось и то и другое. Рисунок удавался: она старательно работала до тех пор, пока лесистые холмы на западе не загородили солнце, и продолжила бы, наверное, дольше, если бы хватило света. Однако когда стало ясно, что последние мазки придется наложить

завтра,

Но то была вовсе не маска. То было лицо — круглое, гладкое, розовое лицо. Ей запомнились крошечные капельки пота на лбу, гладко выбритые щеки и закрытые глаза. И еще — с отчетливостью, делающей это воспоминание непереносимым, — ей запомнилось, как приоткрылась щель рта, показав один-единственный зуб. Под ее испуганным взглядом лицо отступило в темноту кустарника, а она, не помня себя от ужаса, пустилась наутек и, едва вбежав в дом, упала без чувств, едва захлопнув за собой дверь.

Проведя неделю или более того в Брайтоне, мистер и миссис Анструтер получили письмо из Археологического общества Эссекса с вопросом, не сохранились ли в их усадьбе портреты бывших владельцев, которые можно было бы включить в намечавшийся обществом к изданию краеведческий альбом «Эссексские портреты». «Более всего нас интересует, — писал секретарь общества, — не обладаете ли вы подлинником гравюры, фотокопию которой я прилагаю. На ней изображен Верховный Судья в правление Карла II, ушедший в отставку после бесчестного осуждения невиновного, как полагают, закончивший свои дни в Вестфилде, мучаясь угрызениями совести. Возможно, вам будет интересно узнать, что в регистрационных книгах нами была найдена любопытная запись, относящаяся, правда, не к Вестфилду как таковому, а к приорату Рутинга. Оказывается, после его кончины в Вестфилдском приходе стали происходить столь странные события, что ректору Вестфилда пришлось созвать священников со всего Рутинга, дабы они прибыли и совместно восстановили покой. Что и было сделано». Кончалось письмо следующими словами: «Столб находился на поле, с запада от Вестфилдского кладбища. Мы будем очень благодарны, если вы не сочтете за труд сообщить, сохранились ли в вашем приходе какие-либо связанные с этим предания».

Взгляд на прилагавшуюся фотографию вызвал у миссис Анструтер нервное потрясение. Было решено, что зиму она проведет за границей.

Приехав в Вестфилд, дабы сделать необходимые приготовления к ее отъезду, мистер Анструтер, естественно, рассказал обо всем викарию, причем этот пожилой джентльмен не выказал особого удивления.

— По правде сказать, ваш рассказ только дополнил то, что я уже успел почерпнуть из бесед со стариками. Случилось то, что должно было случиться. Странные дела творились не только у вас в усадьбе. Другие тоже кое-что примечали, и не все можно было списать на сов да бродяг. Но нынче подобное происходит все реже, а скоро, полагаю, и вовсе прекратится. В наших приходских книгах на сей счет нет ничего, кроме записи о погребении и строки, которую я долгое время принимал за фамильный девиз усопшего. Правда, недавно, присмотревшись, я понял: приписка сделана рукой одного из наших викариев конца семнадцатого века — Августина Кромптона. Там и его инициалы проставлены — А. К. Видите, здесь написано quieta non movere.[1] Я думаю… хм, признаюсь, довольно трудно сказать, что же я, на самом деле, думаю.

1

Не нарушай покой (лат.).