Полигон призрак

Веригин приостановился и сказал:

— Буду весьма признателен, Владимир Николаевич.

— Но сначала давайте о деле.

— Да, слушаю внимательно, майор.

— Нам снова надо будет уйти на несколько дней.

— Надо, значит, надо, — развел руками полковник.

— Мы уйдем после обеда, примерно в три часа. Нам нужны еще две радиостанции, помимо той, что у нас есть, а еще по пять-шесть банок тушенки на каждого бойца. Давайте для надежности по шесть.

— Сделаем, — кивнул Веригин. — Все это вам доставят. — Немного помолчав, начальник полигона сказал: — Значит, вы уходите на несколько дней.

— Да, полковник. А вы усильте охрану полигона. И вот еще что, — Коготь замолчал, а потом произнес: — Будьте все эти дни на связи. Как только мой радист передаст кодовую команду «Факел», сразу же пусть взлетает бомбардировщик. Все должно быть четко сработано.

— Ясно, товарищ майор.

— А ваши часовые обязаны знать: если поблизости от полигона начнется стрельба, они не должны открывать огонь, просто пусть сообщат о происшествии вам.

— Я их проинструктирую лично, Владимир Николаевич.

— Так будет лучше всего, — согласился майор. Помолчав, он продолжил: — Посмотрим, как будут развиваться события. Возможно, что-то придется корректировать по ходу дела. Ну да ладно, там видно будет. Семен Петрович, у вас ко мне есть вопросы? — спросил Коготь.

— Пока все предельно ясно, товарищ майор.

— Да, еще раз напомню, не забудьте про паровоз.

— Все лично проверю, — заверил начальник полигона.

— Тогда больше обсуждать пока нечего. Я пойду к своим ребятам, нужно поговорить с ними.

— Хорошо, а я еще немного пройдусь, — сказал Веригин и добавил: — Будь осторожен, Владимир Николаевич, и удачи тебе.

— Спасибо, полковник, — тихо ответил Коготь и направился к штабу.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, он свернул направо и вошел в комнату своих подчиненных. Анютин и Самойлов играли в шахматы, склонившись над доской. Андронов чистил пистолет, сидя у окна на табуретке. Егоров дремал, повернувшись лицом к стене, а Абазов просто прохаживался по комнате.

Коготь сел на стул, рядом с задумавшимся над очередным ходом Самойловым. Оценив ситуацию на доске, майор атаковал конем и сказал коротко, словно выстрелил:

— Мат!

— Ничего себе, товарищ майор, — покачал головой Анютин. — А я и не знал, что вы настолько хорошо играете в шахматы.

Самойлов улыбнулся, уж он-то хорошо знал о прекрасной квалификации друга, который не раз обыгрывал его отца, профессора медицины, чемпиона Москвы по шахматам.

— Егоров, вставай! — повысил голос Коготь. — Давайте все поближе к столу.

Егоров повернулся и, неторопливо поднявшись, подошел к столу. Придвинулся и капитан.

— Короче, наш агент сообщил, что немцы выбросили глубоко в тылу диверсионную группу Абвера, которая направляется на полигон, — сообщил вполголоса майор.

— Значит, настало время встречать «гостей», — улыбнулся Андронов.

— Так за нами дело не станет, — сказал Самойлов, оглядев офицеров. — Мы люди гостеприимные, и не таких встречали.

— Сегодня, в три часа дня, мы уходим в сторону озера Нельское. Уходим на несколько дней и работаем по плану, если, конечно, жизнь не внесет свои коррективы, — задумчиво произнес Коготь. — Действовать будем по двое. У каждой команды будет рация, так мы будем держать связь. Без моего приказа никто и ничего не предпринимает, — строго сказал Коготь и посмотрел на офицеров. Присутствующие согласно кивнули. — Итак, я и Самойлов будем контролировать тропу на болоте. Егоров и капитан Андронов займут позицию на холме, неподалеку от озера. В двух километрах от них, левее, вдоль озера, укроются Абазов и Анютин. Таким образом мы не должны пропустить незамеченными фрицев. Затем мы проводим их и сработаем по ситуации. Повторяю, без моего приказа ничего не предпринимайте. Вопросы есть? — спросил майор. Тишина была ответом. — Что ж, тогда готовимся к выходу, чистим оружие, отдыхаем.

Майор поднялся, вышел в коридор, остановился у двери своей комнаты, достал из кармана галифе ключ, вставил его в замочную скважину, повернул два раза и вошел внутрь.

Путь предстоял неблизкий, и поэтому майор решил хорошенько отдохнуть. Сняв сапоги, он лег на кровать и вытянулся, глядя в потолок. «При такой расстановке наблюдательных постов мы не должны пропустить немцев, — размышлял Коготь. — Однако и при самом лучшем планировании на войне невозможно всего предусмотреть. А что, если фашистские диверсанты пройдут по какому-нибудь другому маршруту? Полностью исключать этого сценария нельзя. Но если следовать логике, немцы не полезут в болото. Это возможно, если только у них есть проводник из местных. Но, в конце концов, я же не могу оцепить весь полигон. А что, если они пройдут незамеченными? О, это будет очень и очень хреново. Опытные диверсанты могут раскусить, что все это просто-напросто театр. Как ни крути, а без удачи не обойтись. И все-таки озеро — это самый быстрый и безопасный, в отличие от топких болот, путь к полигону».

Майор глубоко вдохнул и медленно выдохнул, пытаясь изгнать из головы беспокойные мысли. Он прикрыл глаза, и перед его мысленным взором появилась жена. Варя стояла в коридоре, в своем безумно красивом летнем платье. Легкая, как тростиночка, с большими, бирюзовыми выразительными глазами. «Как трудно расставаться с любимым человеком!» — тяжело вздохнув, тихо произнес майор. Затем Варя куда-то исчезла, и он увидел маму.

Коготь тяжело болел в детстве. Пневмония следовала одна за другой. Он стоял на больничной койке возле окна и смотрел на яркое весеннее солнце. Снег таял, и сотни ручейков растекались по мостовой, весело подмигивая мальчику отражавшимися в них лучах. Затем Вова спрыгнул с кровати и тихо открыл дверь. Чуть поодаль в полутемном коридоре он увидел маму, беседовавшую с врачом.

— Но хоть какая-то надежда есть, доктор? — с отчаянием спросила молодая женщина.

Врач тяжело вздохнул.

— У мальчика крайне ослаблены легкие. Еще одно воспаление, и, боюсь, что мы больше ничем не сможем помочь, — беспомощно развел он руками.

— И что же мне сейчас делать? — слезы потекли из глаз женщины.

— Просто надейтесь, что все будет хорошо. Поверьте, мы предпринимаем все, что только можем.

Врач ушел, его гулкие шаги наполнили коридор, а затем вдруг оборвались. Лидия села на стул и, обхватив голову руками, зарыдала. Шестилетний Вова не знал, как ему поступить. Растерявшись, он вернулся в палату и тихо прикрыл за собой дверь.

Когда мама немного успокоилась и, подняв лицо, стала вытирать слезы, Вова подошел к ней, заглянул в потемневшие влажные глаза и спросил:

— Мама, а я буду жить?

Вопрос был по-детски простым и вместе с тем таким важным. Лидия обняла сына, крепко прижала его к себе, гладя по ершистым, жестким волосам, а потом посмотрела ему в глаза и твердо сказала:

— Ты будешь жить, сынок, я тебе обещаю.

В тот же день молодая женщина забрала сына из больницы и взяла отпуск. Она заботилась о нем как могла: поила разными травами, молоком с медом, делала компрессы, натирала. Лидия окружила сына такой заботой и вниманием, что он, вопреки пессимистичным прогнозам врачей, вскоре поправился.

«Ты будешь жить, сынок. Я тебе обещаю», — словно эхо прозвучали в голове майора далекие слова матери.

Пообедав, группа Когтя взяла оружие, провиант, рации, которые принесли по приказу полковника Веригина солдаты, и, покинув полигон, углубилась в тайгу.

Солнечные лучи огромным веером расходились среди берез и осин. Птицы то там, то здесь издавали красивые трели, порхая с ветки на ветку. Лес жил особой, только ему понятной жизнью. Но Когтю и его людям было не до летних красот природы. Их ждало серьезнейшее испытание.

Группа Когтя пришла к озеру Нельскому поздно ночью. Майор еще раз проинструктировал своих людей, а затем, как и было условлено, они разделились. Коготь с Самойловым обогнули озеро слева и пошли в сторону болота. Начинало светать, когда они укрылись на краю оврага, поросшего густым кустарником, неподалеку от того места, где через болото тянулась узкая полоса суши.