Страница 120 из 125
Художественный гений Булгакова рисует такую заброшенность советского бытия и быта, которую трудно себе представить; без Бога и Дьявола жизнь немыслима вообще, это не жизнь, а нечто невообразимое. Глубоко эзотеричны образы и судьба Мастера и Маргариты. Они не только претерпевают глубокую трансформацию духа и тела (это обязательное условие при переходе человека из мира обычного в мир эзотерический), но и достигают идеала эзотерической жизни — покоя. Здесь вполне можно согласиться с И. Галинской, которая указывает, что идею покоя («Он не заслужил света, он заслужил покой»), М. Булгаков также, вероятнее всего, взял у Григория Сковороды [1, с. 84]. Лирический герой Сковороды восклицает:
Кстати идея покоя — это эзотерический идеал всей восточной эзотерической мысли, начиная с буддизма. Одна из главных версий нирваны — именно покой, небытие (другая версия — блаженство и покой).
А что собой представляет полет Маргариты на метле или великий бал у Сатаны в квартире № 50 (помимо поэтизации народных суеверий, мифов или художественного сатирического приема)? С эзотерической точки зрения — это проникновение, вторжение эзотерического мира в мир обычный.
Все сказанное не означает, что герои романа М. Булгакова живут только эзотерической жизнью или что Булгаков в форме литературного творчества реализовал эзотерическое учение, т. е. решал не художественные задачи, а эзотерические. Естественно, М. Булгаков был прежде всего художником. Именно как художник он выражал свою личность, свою жизненную философию, т. е. подчиняясь законам художественного жанра, ставя и решая художественные задачи. В этом смысле герои романа М. Булгакова и он сам живут двойной жизнью: видимой и невидимой, пребывают и в обычной реальности и в эзотерической.
Да и какую позицию мог занять в 30-е годы нашего столетия в нашей стране такой человек, как М. Булгаков? Во что он мог верить, на что опереться? И выход находится: М. Булгаков вместе со своими любимыми героями (Мастером и Маргаритой) уходит в мир, где совершается настоящая история — история Христа, Пилата и Воланда. Обычная история, говорит Н. Бердяев, должна закончиться и начаться метаистория; в конце романа обычная жизнь Мастера и Маргариты кончается, начинается их эзотерическая жизнь. Эзотерическая жизнь их творца М. Булгакова продолжалась в течение всего его творчества, от первых замыслов романа «Мастер и Маргарита» до самой смерти писателя, однако, как эзотерическая личность, М. Булгаков преодолевает в своем творчестве даже смерть.
1. Галинская И. Л. Загадки известных книг. М., 1986.
2. Григорьева Н. И. Парадоксы платоновского «Тимея»: диалог и гимн // Поэтика древнегреческой литературы. М., 1981.
3. Платон. Государство. Собр. соч.: в 3-х т. Т. 3. 1968.
4. Платон. Федом // Платон. Собр. соч.: в 3-х т. Т. 2. 1984.
5. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1984.
Современный контрапункт
В приведенном ниже диалоге я собрал записи моих бесед с известным философом и ученым Юлием Анатольевичем Шрейдером. Этот разговор о Вере и неверии начался примерно в 1994 году и с перерывами продолжался практически до самой смерти Юлия Анатольевича. В его смерти было что-то мистическое. В конце 1999 года Юлий Анатольевич собрался ехать на дачу к своей больной теще. Уже полностью одетый, с продуктами он пошел к двери, но здесь ему, вероятно, стало плохо. Юлий Анатольевич опустился на колени перед постелью и… скончался. Так он мертвый, со склоненной на постели головой, и простоял на коленях целых три дня, пока сестра, ухаживающая за тещей, не приехала в Москву.
В день похорон Юлия Анатольевича была страшная гроза, такие молнии и так лило, что казалось наступает конец Света. Где-то за неделю до смерти Юлий Анатольевич звонил мне, о чем-то хотел поговорить, просил перезвонить, но я был отъезде. Когда же вернулся в Москву, то его уже не было в живых. До сих пор у меня чувство, что я виноват перед ним, не позвонив ему перед отъездом.
— Вадим Розин. Юлий Анатольевич, Вы как раз тот человек, с которым мне давно хотелось побеседовать. Я всегда знал Вас как прекрасного ученого и приятного человека, но только позднее услышал, что Вы человек верующий, причем приняли одним из первых не православную, а католическую веру. Насколько я знаю, в те годы Вас даже исключили за это из партии и несколько раз вызывали в КГБ. Но, может быть, моя информация неточная?
— Юлий Шрейдер. Хотел бы надеяться, что она была точна в той части, в какой относится ко мне как ученому и человеку. Что касается веры, то к ней относятся слова Иисуса: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей «перейди отсюда туда», и она перейдет, и ничего не будет невозможного для вас». Если мерить в этих категориях, то моя вера ничтожна мала. Впрочем, один хороший священник утешил меня, сказав, что многие горы сдвигают, сами того не замечая. Во всяком случае, я в любой момент готов свидетельствовать о своей вере, ибо дело не в малой степени моей веры, а в ее содержании, которое изложено в общем для католиков и православных «символе веры», принятой на Никейском и Константинопольском соборах. Я отнюдь не из первых, кто, принадлежа русской культуре, принял католичество. С 1977 г. я вхожу в общину отца Абрикосова, основанную им в 1910 г. Из партии меня, действительно, исключили — в 1984 г. Это было хорошим избавлением от двусмысленной ситуации. В КГБ по этому поводу вызывали один раз в 1983 г. Вызывавший меня в Лефортово подполковник Губинский, не вынуждал меня к нежелательным признаниям, хотя я отрицал очевидные для него факты.
В. Р. Мне кажется, что мы живем не просто в интересное время, в смутное время, но и в такое время, когда приходится отвечать на вызовы — того же времени, духа, каких-то других, часто неясных нам сил. Приходится проверять и свою интеллигентность, порядочность, просто человеческие качества. Приходится выстаивать, справляться с отсутствием ясной перспективы жизни, выдерживать одиночество, нередко рассчитывать только на свои силы. Вы мне, конечно, можете возразить, что так было всегда у людей определенного сорта, и раньше даже чаще, чем сегодня.
Ю.Ш. Мне было гораздо страшнее в советское время, когда любой сколько-нибудь публичный шаг был компромиссом, грозящим погубить душу, когда почти каждого из нас улавливали в стукачи. Вот когда надо было особенно проверять свою «интеллигентность, просто порядочность». Могли просто порядочный человек не протестовать открыто? Или мы, не протестовавшие открыто, не имеем права считать себя порядочными людьми? Мы почти ежедневно здоровались со стукачами, палачами и не смели показать им, что мы про них думаем. Вы действительно скажете, что в советские годы мы имели ясную перспективу, а сегодня ее утеряли? Да, наша жизнь была стабильна и запрограммирована. Но ясной перспективой это может считать только раб, освоивший интеллигентную фразеологию и готовый отказаться от обретенной свободы ради куска дурной, но практически бесплатной колбасы. Конечно, время бросает вызовы — мы обрели ту необходимую свободу, когда можем и должны на них ответить. Радуйтесь этому, а не предавайтесь ностальгии по пребыванию на земле Египетской, в доме рабства. Надеюсь, что аллюзия на первую заповедь Вам достаточно понятна.
В. Р. И тем не менее, я думаю, сегодня ситуация особая. Если раньше я и моя семья боялись атомной войны, КГБ, лагерей, переживали свою униженность перед властью или необходимость кривить душой, то сегодня я боюсь за безопасность своей дочери и жены, боюсь, как бы Россия не распалась на маленькие и большие Карабахи, боюсь, что мое научное творчество мало кому сегодня нужно. Может быть, само количество страхов не уменьшилось (это, возможно, константная величина для крепко напуганных людей), но их характер явно изменился. Однако, один страх, во всяком случае для меня, как был, так и остался: страх, ну может быть не совсем страх, а беспокойство, что с точки зрения, как говорят, Вечности, я живу не так, как должно. Мне кажется, что я живу по совести, искренне стараюсь так жить, однако ведь я человек неверующий и некрещенный, а люди верующие все время твердят, что душа неверующего и некрещенного человека предназначена к погибели. Епископ Феофан в книге «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться» пишет, что у тех, которые получив благодать, не дали ей действовать в себе, а заморили, на суде Божеском сначала отнимут дар благодати, а потом ввергнут их в тьму кромешную. Еще он ссылается на притчу о рабе, зарывшем в землю данное ему серебро. Мне, как Вы понимаете, не хотелось бы идти в «тьму кромешную».