Страница 10 из 125
В христианском мироощущении Бог воспринимается как лицо, личность (ведь не случайно человек был сотворен «по образу и подобию»), а отношения между человеком и Богом мыслятся как понятные человеку. Это отношения любви, обожания, подчинения, руководства, законопослушания, понимания, уяснения и др. Вдумаемся в высказывания глубоко верующих людей: «Мы исповедуем Божественную природу Христа, — пишет Антоний Блюм, — Его державную власть над нами, то, что Он наш Господь и Бог, и это означает, что вся наша жизнь находится в Его воле и что мы предаемся Его воле и ничему другому». «Вначале было Ничто, — формулирует Девендранат догматы веры «Брахмосамадж», — существовал лишь Единый, Всевышний. Он создал всю вселенную… В служении Ему, в поклонении заключается наше спасение в этом и в другом мире. Служение состоит в том, чтобы его любить и делать то, что он любит». «Суть религии, — говорит Шри Ауробиндо, — это поиски и нахождение Бога, стремление к раскрытию Бесконечности, Абсолюта, Единства, Божества, заключающего в себе все эти атрибуты, но не как абстракции, а как Существа… В религии человек должен искренне переживать сокровенные отношения между ним и Богом, отношения единства и различия, отношения освященного познания, экстатической любви и восторга, полного отказа от себя и служения Ему». Жители, обосновавшиеся в Большой Мексиканской Долине (народ нагуа), создавшие в XV–XVI вв. оригинальную религию, называли своего Бога «Господин и Госпожа нашей плоти», «Господин и Госпожа дуальности», «наша мать, наш отец, старый Бог», «Даритель жизни».
Итак, для верующего Бог противостоит человеку не как нечто чуждое, нечеловеческое, а, напротив, вполне родственное, хотя и предельно мудрое, превосходящее, творящее. У Бога всегда проглядывает именно лицо (отца, сына, матери). Получается, что в сознании верующего Бог мыслится, переживается и ощущается одновременно и как начало трансцендентальное, космическое, демиургическое, и как сугубо живое, реальное, человеческое. Бог — это смысл человечности, предел ее. Поэтому Бога не просто обожествляют, склоняются перед Ним, растворяют себя в Нем, целуют следы Его ног (плиты в Его Доме), но и находят Бога в себе («Царство Божие внутри нас»), вступают с Ним в личные, интимные отношения, обращаются к Нему с мольбой и просьбой (молитвой).
Но лицо лицу рознь. Лицо христианского Бога — это нравственный образ, а сам Бог — нравственный идеал. В отличие от других религиозных доктрин христианское учение не только по сути дела эзотерическое, от сердца к сердцу, для избранных, предопределенных Богом, но и нравственно окрашенное. В христианстве верующий сразу поставлен к Богу в позицию человека, осуществляющего нравственный выбор. «Кто не со Мною, — говорит Христос, — тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает». «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Евангелие от Матфея). Увидя Иисуса, идущего к нему, Иоанн говорит: «… вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Евангелие от Иоанна). «С чего следует начать, если мы хотим молиться?» — спрашивает Антоний Блюм, и отвечает:
«С уверенности в том, что мы грешники и нуждаемся в спасении; что мы отрезаны от Бога, но не в состоянии без Него жить; что все, что мы можем предложить Богу, это наше отчаянное стремление к Нему; мы жаждем стать такими, чтобы Бог нас принял, раскаивающихся, принял нас с милосердием и любовью, С самого начала наша молитва — это смиренное восхождение к Богу, с того момента, когда обращаемся к Богу, боясь приблизиться к Нему, зная, что преждевременная встреча с Ним до тех пор, когда Его милость осенит нас, и мы станем способны предстать перед Ним… будет судом над нами и осуждением. Все, на что мы способны, это обратиться к Нему с благоговением, со всей глубиной благоговения, с глубочайшей любовью, со всем страхом, на который способны, со всем вниманием и серьезностью, которая есть в нас, и просить Его сделать нас способными на встречу с Ним — не для суда, а для жизни вечной».
Фигура Христа — это фигура спасителя, но не только. Христос — судья, отец («ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими, и тогда воздаст каждому по делам его»). Но и это еще не все — Христос пострадал за человечество, за каждого из нас, из любви к людям он добровольно взял на себя их грехи и тем самым показал им пример бескорыстного, жертвенного отношения к ближнему. Не случайно поэтому вторая заповедь Христа гласит: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Исследователь творчества Андрея Рублева Г. Вздорнов пишет о «Троице» следующее: «Так или иначе, здесь происходит диалог — мысленная, но мыслимая нами беседа двух ангелов: Отец обращается к Сыну и указывает ему на необходимость искупительной жертвы, а Сын отвечает согласием на волю Отца».
В христианском понимании любовь и жертва могут быть только взаимными, и подобно тому, как Христос жертвовал всем ради людей, люди должны жертвовать всем ради Бога. Поэтому первой наиважнейшей заповедью Христа является: — «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоей и всем разумением твоим». «Не думайте, — говорит Христос, — что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Евангелие от Матфея).
Итак, христианский Бог суть нравственный идеал, нравственный образ, и первый, кто указал на это, был сам Христос: «… Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный». Для Достоевского это тоже было очевидно: «Христос был вековечный, от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек… Христос весь вошел в человечество, и человек стремится преобразиться в Я Христа, или в свой идеал».
Однако, повторяем, есть лицо и лицо. Лицо двуединого Бога народа нагуа — Ометеотла (или «Господина и Госпожи дуальности») — тоже вполне человечно, но далеко не нравственно в христианском понимании. В нагуанском тексте, получившем название «Флорентинский кодекс», мы читаем:
Господин наш, хозяин непосредственной близости.
2. Думает то, что хочет, решает и развлекается.
3. Как он хотел бы, так и захочет.
4. В центре своей ладони он нас держит и передвигает по своему желанию.
5. Мы движемся, кружимся, как шарики, без направления, он нас передвигает.
6. Мы — предмет его развлечения: он над нами смеется»
(цитируется по книге Мигеля Леои-Портилья «Философия нагуа»).
Из этого текста нетрудно заметить, что Ометеотл совсем не похож на Христа. Однако для нагуа он — Бог, ему приносят жертвы (кровью и «цветущими войнами») и совсем не из-за страха перед ним, а потому, что, создавая этот мир и людей, он пожертвовал своей жизнью. Нагуа считали, что их Бог Ометеотл является одновременно Солнцем, но в этом качестве он реализуется, только порождая четырех сыновей-Богов (Тлаклауке, Йайанке, Кецалкоатла и Омитеситла), олицетворяющих четыре стороны света (Восток, Запад, Юг и Север), четыре естественных элемента (землю, воздух, огонь и воду), четыре цвета (красный, черный, белый, голубой) и четыре основных цикла космического времени. Реализация жизни, существование мира и людей зависят от исхода междоусобной борьбы сыновей-Богов за власть. Когда побеждает какой-нибудь из них, начинается жизнь, устанавливается порядок. С возникновением новой междоусобицы мир и люди погибают. Новая победа, власть нового сына-Бога означают возникновение нового времени, новой жизни (нового Солнца) и новых людей («масегуалов»), И так уже было четыре раза; нагуа думали, что живут в пятой эпохе, при пятом Солнце. Рукопись нагуа, опубликованная Ф. Пасо-и-Тронкосо («Легенда о Солнцах…»), приводит подробности создания пятого Солнца: