Культурология

Начиная с 1960-х гг. эти идеи переносятся в область изучения культурных явлений. Структуралисты отказываются от эволюционистского и психологического истолкования культуры. Для них культура представляет собой символическую систему, своего рода парадигматику. Природа этой системы или не объясняется или трактуется в одних случаях с помощью категорий бессознательного, в других как принципы, на основе которых человек структурирует свою познавательную деятельность и формирует представление о мире и о себе. Приведем одну иллюстрацию — исследование структуры мифов мэтром структурализма К. Леви-Стросом.

«В статье "Структура мифов" (1955) Леви-Строс рассматривает миф как феномен языка, проявляющийся на более высоком уровне, чем фонемы, морфемы и семантемы. Мифемы обнаруживаются, по его мнению, на уровне предложений и имеют характер отношений. Если разбить миф на короткие предложения и разнести соответственно на карточки, то выделятся определенные функции и одновременно обнаружится, что мифемы имеют характер отношений: каждая функция приписана определенному субъекту... Леви-Строс исходит из того, что миф, в отличие от других "феноменов языка", соотносим и с "языком", и с "речью", с обеими фундаментальными категориями, выдвинутыми Соссюром. Поэтому, считает Леви-Строс, миф сразу и диахроничен как историческое повествование о прошлом, и синхроничен как инструмент объяснения настоящего и будущего» [102. С. 121]. С точки зрения Леви-Строса миф является инструментом «преодоления противоречий (вернее, "ускользания" от них) посредством прогрессирующего посредничества, то есть медиации. Например, фундаментальная противоположность жизни и смерти в мифах племени зуньи подменяется менее резкой противоположностью растительного и животного царства, а эта в свою очередь — противоположностью между травоядными и плотоядными; последняя же снимается тем, что мифический культурный герой представлен Койотом, у северо-западных индейцев — Вороном, то есть животными, питающимися падалью и потому способными быть медиаторами между травоядностью и плотоядностью, в конечном счете между жизнью и смертью. ...Мифологическая логика описывается Леви-Стросом как логика конкретная, логика ощущений, логика тотемическая, логика "бриколажа", логика двоичных оппозиций, логика калейдоскопа, метафорическая логика... Широко оперируя бинарными оппозициями типа: высокий — низкий, небо — земля, правый — левый, мужской — женский, священный — профанный и т.п., мифологическая логика способна создавать разнообразные классификации. Естественную модель классификаций и дифференциаций составляют различия между животными в рамках тотемизма. Как некая природная серия, они используются для анализа мира социального. При этом конкретные классификаторы - дублируются на разных уровнях и коррелируют с более абстрактными» [102. С. 122, 124].

«В "Мифологичных" Леви-Строс настаивает на относительной автономности и независимости мифологического фантазирования от иных форм племенной жизнедеятельности и от "инфраструктур", то есть непосредственной социально-экономической обусловленности в рамках данной племенной культуры. Тут дело идет прежде всего об известной свободе логического оперирования и комбинирования, поскольку Леви-Строс не перестает видеть в мифе инструмент "логического" разрешения неразрешенных проблем.

"Сплошной" сравнительный анализ разнообразных мифов индейцев прежде всего должен подтвердить особенности мифической логики, о которой уже говорилось выше. Анализ выявляет обширный набор бинарных оппозиций, которые вычленяются в своей дискретности благодаря созданию множества уровней и кодов, корреспондирующих между собой... В основном отдельные мифы анализируются как элементы обширных мифологических систем.

Семантическая структура мифов описывается средствами сравнительного анализа (по этой причине А. Дандес даже не вполне справедливо упрекал Леви-Строса в том, что тот анализирует не сами мифы, а отношения между ними): одни мифы интерпретируются как результат трансформации других и таким образом выявляются дифференциальные признаки семантической парадигматики. Все исследование начинается с разбора мифа племени бороро о "разорителе гнезд", объясняющего происхождение бури и дождя: отец пытается извести сына, совершившего кровосмешение с матерью; дает ему "трудные задачи" (добыть ритуальные гремушки в "гнезде" духов или просто птенцов ара и другое), оставляет его в скалах на съедение грифам. Но герой спасается и мстит отцу, убивая того на охоте. Грандиозная буря тушит все очаги, кроме очага героя и его бабки. Этот миф оказывается трансформацией мифов родственных бороро племен жэ о происхождении огня и вареной пищи. Коварно покинутого мужем сестры на верхушке дерева "разорителя гнезд" (тот же центральный мотив) здесь спасает ягуар. Он же открывает усыновленному герою секрет огня и вареной пищи. И в первом мифе герой — единственный владелец непотухшего очага и, кроме того, вызыватель небесной воды, которую Леви-Строс готов трактовать как "анти-огонь" (вода тушит очаги). Имя героя первого мифа расшифровывается как "ягуар дерева для топки", но в функции ягуара скорее выступает гриф, сначала нападающий на героя, а затем его спасающий.

По другой "оси" мифы же о кухонном огне трансформируются в мифы тупи о происхождении диких свиней и охоты на них. Здесь также основу составляют нарушения предписанных отношений между свойственниками: люди отказывают в пище полубожественным героям — братьям своих жен — и за это превращены в свиней. Другие трансформации этиологических мифов о происхождении "кухни" приводят к мифологии табака и меда. Здесь также люди, ара, ягуары в разных сочетаниях, конфликты родственников и свойственников... Разумеется многие конкретные интерпретации определенных мифов Леви-Стросом весьма дискуссионны, порой кажутся упрощенными или, наоборот, переусложненными. Мотивируя каждую деталь мифа как абсолютно необходимую и жестко обусловленную этнокультурным контекстом, Леви-Строс на практике приходит к гипердетерминизму, тогда как в теории он скорей склонен преувеличивать свободу мифологизирования от "инфраструктур" и надеяться, что углубление структурного анализа постепенно само собой приведет к познанию анатомии человеческого ума. При этом Леви-Строс исходит из того, что мифология — плод коллективно-бессознательного и потому "объективного" (в смысле отражения скрытых ментальных структур) фантазирования. Он следует здесь за теорией французской социологической школы о "коллективных представлениях" как субстрате идеологии, отчасти совпадает с Юнгом, оперировавшим категорией коллективно-бессознательного» [102. С. 126, 127-128, 131-132].

С точки зрения структурализма в варианте К. Леви-Строса культура — это системы коммуникации, структура которых удовлетворяет двум требованиям — «наличие внутренней связности, которая недоступна наблюдателю изолированной системы, и выявление этой структуры лишь при ее трансформациях» [108. С. 267—268]. Анализируя творчество другого известного структуралиста и семиотика Я. Мукаржовского, С. Неретина и А. Огурцов пишут следующее: «Независимо от того, какая структура анализируется — структура произведения культуры, структура творческого акта и отношения к автору, к произведениям других видов искусства, к иным явлениям культуры, Мукаржовский подчеркивал, что "для нас структура лишь такое целое, которое внутренне и притом динамически организовано, то есть целое непрерывно меняющееся, объединенное отнюдь не гармонией составляющих, а в первую очередь напряжением между ними"» [108. С. 272].

Можно заметить, что анализ коммуникаций и структур культуры в рамках данной парадигмы предполагает описание культурного сознания, поэтому этот подход смыкается не только с семиотическим, но и антропологическим.