Страница 14 из 48
(Сказитель не отмечен. Напечатано в сборнике грузинских легенд (см. Гульбат[14], «Сборник грузинских легенд», М., 1889 г.))
В бедной сакле сидел крестьянин Фарнаоз и качал плачущего младенца. Молодой отец плакал и над своей неловкостью, и над ребенком, и над горем, его поразившим так неожиданно, так внезапно. Давно ли во всей деревне не было четы счастливее и дружнее Фарнаоза и Этери, и как они радовались надежде иметь ребенка, как нетерпеливо ждали своего первенца, а теперь каждый крик маленькой дочери, которую он назвал Этери, вызывал перед его воображением образ другой Этери, красивой, цветущей здоровьем, с похорон которой он только что вернулся. Теперь сакля его казалась ему еще мрачнее, чем в день рождения маленькой Этери, когда стоны ее матери перешли в пред смертную агонию и он впервые сознал, что пришла минута расстаться с любимой женой. Через несколько дней он понял, что ему не выходить ребенка; расстаться же с ним, отдав его на воспитание кормилице, он ни за что не хотел И вот Фарнаоз переходит из сакли в саклю, из селения в селение, ища кормилицу, которая пошла бы жить к нему, но никто не шел к молодому вдовцу, и необходимость заставила его подумать о женитьбе.
Мысль взять другую жену так скоро после смерти любящей и любимой Этери, воспоминание о которой всюду его преследовало, возмущала его. Любовь к умершей жене и любовь к новорожденной дочери наполняли его сердце, но мало-помалу привязанность к живой Этери усиливалась и наконец вытеснила образ умершей матери. В его селении жила молодая и красивая крестьянка Мариам, при всякой встрече с ним заботливо его расспрашивающая о маленькой Этери.
«Чего же я жду? — подумал Фарнаоз. — Вот будет настоящая мать для моей бедной крошки», — и женился.
Но Мариам была столь же лукава и зла, сколько прекрасна. Под видом страстной любви к падчерице она скрывала полнейшее равнодушие, перешедшее в ненависть, когда у нее родился сын Темурхан.
Ежедневные ссоры между мужем и женой воцарились там, где при первой жене слышны были только слова любви и счастья. Добросердечный Фарнаоз кручинился о дочери и ежечасно проклинал свою непроницательность, а Мариам все более и более ожесточалась и наконец беспрерывный рядом огорчений свела Фарнаоза в могилу. Тогда бедная Этери осталась уже совсем беззащитною в ее власти. Желая извести ребенка, Мариам посылала ее пасти коров, давая ей один «кути»{33} (непропеченный маленький хлебец) к большой клубок пряжи с веретеном. Только пересучив всю эту пряжу в нитки, смела являться Этери за новым запасом кути. Семилетняя девочка беспрекословно исполняла жестокие приказания мачехи.
Напрасно злая мачеха прибавляла клубки и уменьшала кути. Скудное пропитание вполне насыщало юную труженицу. Она росла и расцветала в прекрасную, цветущую здоровьем и силой девицу. Так прошло пять лет. Ненависть мачехи не уменьшалась, а при виде дружбы Темурхана и Этери еще пуще возгоралась. Этери же все росла и хорошела, неуязвимая никакими ухищрениями. Почти в то же время у царя той страны родились сын и дочь, которую звали Марех. Она была почти одних лет с Этери, а брат ее Абесалом несколько старше. Такая же нежная дружба соединяла брата и сестру. Но царь, потеряв жену, не женился вторично, а поручил надзор за детьми одному знатному и богатому вельможе по имени Мурман. Многие находили весьма странным, что выбор царя пал на молодого и холостого человека, и так много и долго об этом рассуждали, что слухи эти дошли до царя.
«Мурман мой лучший друг, — сказал царь, — жены и детей у него нет, и, любя меня так искренне, он всем сердцем привяжется к моим детям, которых мои царские обязанности лишают моего пристального надзора».
Казалось, сама мудрость вещала устами царя. Мурман отказался от брака и совершенно отдался возложенным на него обязанностям. Когда Марех исполнилось двенадцать лет, отец ее почувствовал приближение смерти. Он позвал Абесалома и Мурмана. При всех вельможах, окружавших его смертный одр, благодарил он последнего и сказал сыну, что теперь роли их переменятся и что, приняв престол по смерти отца, Абесалом должен принять на свое царское попечение как сестру, так и верного слугу своего отца и своего воспитателя. Много дней Абесалом и Марех провели в слезах и рыданиях, наконец по совету Мурмана юный царь пошел искать развлечения на охоте и забрел в тот лес, куда от жары укрывалась ежедневно Этери со своим стадом.
Дело было к вечеру. Лес оканчивался долиной, которую с противоположной стороны окаймляли горы. Основания этих гор казались высеченными из сапфира, между тем как верхушки под лучами заходящего солнца горели нежно-розовым огнем, который ниже переходил в бледно-лиловый, сгущаясь постепенно в темно-фиолетовый и сливаясь наконец с густою синевою подножия. А над всем этим золотое небо сыпало искры и ослепляло своим великолепием. Абесалом залюбовался прелестным видом, который вскоре стал оживляться появлением красивых коров. Они выходили одна за другою из леса и ложились на сочной траве, располагаясь на ночлег. За ними появилась молодая девушка с большим клубком недосученных ниток. Она бросила изорванную бурку на плоский камень, видневшийся среди долины, и села на него.
Перекрестясь, она усердно принялась оканчивать работу. И юный царь, не замеченный ею, долго любовался на нее, и цветы, которыми изобиловала долина, издавали свое опьяняющее благоухание, и вечерняя роса бриллиантами висела на них, а угасающие лучи солнца серебром и золотом играли в каплях; царь все смотрел и пьянел от восторга. Окончив работу, Этери помолилась богу, завернулась в лохмотья бурки и легла спать на том камне, на котором за минуту перед тем работала и молилась. Рядом с камнем росло развесистое дерево, ветви которого составляли шатер над лежащею. Перед сном Этери проговорила:
«Боже, прикажи, чтобы этот лиственный кров, силою твоею, покрывал меня от всякого зла!».
И с этими словами она заснула. Царь осторожно при близился.
Пораженный ангельским выражением ее лица, он опустился на колени и долго не сводил с нее восхищенного взора, и любовь окончательно завладела его сердцем. Этери открыла глаза и быстро вскочила.
«Не бойся, красавица, — сказал царь. — Я не обижу тебя, я царь твой Абесалом и хочу сделать тебя царицею».
Этери опустила глаза, и яркий румянец вспыхнул на ее щеках.
— Прости меня, государь, — ответила она, — не мне учить тебя, но подумай о том, что ты могущественный царь, а я нищая крестьянка! Не гожусь я тебе в жены, а если ты смеешься надо мною, то пусть накажет тебя бог!
И с этими словами она быстро удалилась. Когда она достигла дома, мачеха уже спала, она тихонько пробралась к Темурхану и рассказала ему о всем случившемся.
Брат и сестра решили соединить свои усилия, чтобы убедить мачеху не посылать молодую девушку в стадо. Но мачеха не одобрила этого решения. Чем свет поднялась она и, увидев нитки ссученными, дала новый клубок пряхи и кути падчерице и приказала идти, по обыкновению, в стадо.
— Уволь меня сегодня, матушка, я нездорова, — сказала трепещущая Этери.
Как взрыв вулкана, полилась ядовитая речь Мариам. Напрасно Темурхан, разбуженный криком, старался успокоить мать. Никакие убеждения не действовали. Оскорбительные упреки, незаслуженные подозрения ядовитым потоком льются из разъяренных уст ее, и в то время, когда она уже поднимала руку на детей, внезапно является царь.
Смущенная Мариам скрывается, а царь, в присутствии Темурхана, повторяет свою просьбу и уверения.
Как песнь, звучат эти уверения и устах влюбленного юноши:
«Если с неба посыплются на меня огненные стрелы, сжигая меня, я не отрекусь от тебя, Этери!»
«Если во время сражения невидимою силой поднятая шашка моя опустится в ножны по рукоятку, оставив меня беззащитного, я не отрекусь от тебя, красавица!»
«Если на скачущем коне расстегнется подпруга и меня окружат враги, я не изменю тебе, девица!»
14
Гульбат — литературный псевдоним Ольги Ильиничны Грузинской (1846–1912).