Страница 34 из 60
Тот на мою просьбу понимающе покивал и сказал: «Коста, конечно. Надо будет какие пилюли, вали ко мне. Сходим вместе к этому лекарю». Но «пилюли» были нужны мне каждый день. Так что же, каждый день напрягать Костю Араба? Очень скоро он бы просто послал меня в задницу. И я обращался к нему лишь в самых экстренных случаях. А фельдшер продолжал чуть ли не плеваться при встречах со мной и даже ни разу не удосужился выслушать хотя бы один мой совет. «Уберите этого, — брезгливо кривил он свою красную рожу, — или уйду я. И лечитесь, как знаете».
Но однажды все изменилось. Это произошло на третий месяц моего пребывания в Ижме…
— Разин!!! Разин здесь?! — ворвался в барак один из цириков. — Разин!!!
Я в это время спокойно валялся на своей шконке и читал какую-то чепуху в бумажном переплете.
— Разин!!! Бегом в медпункт! Бегом, я сказал! Что такое? Неужели фельдшеришка вдруг вспомнил, что я врач, и решил обратиться ко мне за помощью? Ну, дела!
Я подскочил как ужаленный и рванул к выходу из барака. И действовал сейчас скорее автоматически, чем сознательно. Сохранился еще во мне инстинкт, не успели изжить его ни тюрьма, ни этап, ни зона. «Если вызывают к больному, надо нестись к нему сломя голову. Ведь дорога любая секунда».
Когда я влетел в лазарет, то обнаружил там такую картину: прямо на полу в процедурной лежал один из прапоров. Совсем молоденький, он обычно дежурил на КПП, и я даже не знал его фамилии. Над ним склонились фельдшер, медсестра и кум [24]. А вокруг разместились несколько зрителей: дежурный по зоне, опер из Абвера [25] и парочка прапоров. Фельдшер неуклюже пытался делать непрямой массаж сердца, толстая старая медсестра стояла раком и через рот вдувала воздух в легкие бездыханного прапора. Кум был на подхвате, вернее, стоял на коленях возле прапорщика и внимательно наблюдал за тем, что проделывают с ним остальные. Меня он увидел, как только я появился в дверях, и, перехватив мой взгляд, кивнул на безжизненное тело и объяснил:
— Полез в щит. Током шарахнуло. Минут семь назад. Остановка сердца. — И добавил: — Двадцать два года. Жена только месяц назад родила. — Я сразу понял, зачем он мне это сообщил. Ведь я в отказе. Ведь это великое западло — помочь цирику. Братвой такое может быть истолковано как открытый переход в стан врага. И у меня будут проблемы. Мягко сказать, проблемы.
А, плевать! Клятва Гиппократа без лишних вопросов сразу перевесила воровские понятия. Сейчас я был лишь врач. Присел перед пациентом на корточки и первым делом проверил зрачки. Так, отлично, рефлекс не утрачен. Значит, еще можно пытаться вытащить. Вот только непрямым массажем сердце не завести. Точнее, слишком мало шансов на это. Здесь надо кое-что посущественнее.
— Что надо, Разин? — вновь подал голос кум. — Ты только скажи.
— Дефибриллятор, — скорее пошутил, чем серьезно ответил я. Какой дефибриллятор в этой дыре?! О подобном, наверное, не слышали даже в поселковой больнице.
— У нас нет такого, — виновато промямлил у меня над ухом фельдшер.
— У вас хоть адреналин есть? И длинные иглы для шприца? — совершенно не рассчитывая на успех, спросил я. И пояснил: — Для инъекции в сердце?
— Только короткие. Стандартные. В упаковочках.
От этой сволочи так и разило спиртягой. «В упаковочках»! Дегенерат! Мне так и хотелось сейчас от души вмазать локтем в его опухшую красную рожу. Мне никто не сказал бы ни слова. Но, увы, совершенно не было времени.
— Ты, хронь, — обернулся я к фельдшеру, — бегом волоки сюда всю спиртягу, что еще не успел вылакать. Скальпель. Перчатки. И перевязочный материал.
Эта тварь даже не шелохнулась.
— Бего-о-ом!!! — вдруг заверещал кум так, что аж затряслись стекла в окнах. А я с сожалением подумал о том, что потеряно слишком много времени. И я ничего не успею сделать.
Но я успел. Этот мальчишка прапорщик, наверное, родился под счастливой звездой. И еще сохранял жалкие шансы на жизнь, когда я начал делать ему прямой массаж сердца. Грудину вскрывать, естественно, было нечем, поэтому разрез пришлось делать под ней. И к остановившемуся сердцу я пробирался окольными путями — словно ехал в Москву через Пекин. И массаж делал вслепую. Без перчаток, которых просто не оказалось, грязной ручищей, лишь спрыснутой остатками спирта. Параллельно контролируя то, как медсестра делает искусственное дыхание.
Все-таки здоровым мужиком был этот прапор. Я запустил ему сердце буквально после нескольких качков. И оно сразу заработало ровно и четко.
— Ты, тварь, — прошипел я на фельдшера, — приготовь мне иглу и шелк. «Пятерку»[26]
— Какую «пятерку»? — проныл фельдшеришка. — Я не знаю.
Ну коне-э-эчно же!!! Я забыл, с кем имею дело! Впрочем, оно и к лучшему. Пусть шьют этого героя электрика в поселковой больнице.
— Найди мне хотя бы пластырь.
А прапор тем временем уже потихонечку начал дышать самостоятельно. У меня появилась возможность перевести дух.
А еще через пять минут из поселка прибыла «скорая» — весьма оперативно, если считать по питерским меркам. Я сдал своего пациента с рук на руки местному доктору, который сразу принялся устанавливать капельницу. А я, пока отмывался от крови, краем глаза наблюдал за тем, что он делает, и очень скоро пришел к выводу, что свою работу этот сельский эскулап знает. В отличие от нашего пьяненького уродца. Что ж, гора с плеч. Можно спокойно возвращаться в барак. Интересно, что там меня ждет?
Оказалось, что ничего страшного. Я уже настроил себя на то, что придется отбрехиваться и отбиваться всеми копытами на правиле [27], которое мне устроят воры, но все обошлось беседой с Костей Арабом.
— Уж коли вытащил этого мусора с того света, — говорил он мне через час после моего возвращения из лазарета, — уж коли избавил хозяина от головняков, так поимей через это для себя привилегий. Прижми под себя лепилу, получи доступ к пилюлям, может, и к тем, что в сейфе у них. Бери баяны[28], капельницы, лечи братву по-нормальному. А к хозяину тебя, зуб даю, позовут уже нынче. Вот ты и торгуйся. Но начнет тебя гоношить официально оформиться, не подписывайся, — посчитал необходимым напомнить мне смотрящий. — Не забывай, кто ты есть. Не забывай, что звезды на коленях наколоты.[29] Как бы не пришлось их наждачкой сдирать…
К хозяину меня вызвали на следующий день. Не успел я войти к нему в кабинет и доложить по всей форме — мол, такой-то такой-то, статья такая-то, начало срока тогда-то, окончание тогда-то, — как он, не здороваясь и даже не поднимая глаз от каких-то бумаг, ткнул пальцем в сторону шеренги стульев, расставленных вдоль стола для совещаний и буркнул: «Вот сюда». Я поразился: ни разу не слышал о таком — чтобы хозяин предложил зеку у себя в кабинете присесть; нашему брату полагалось стоять здесь навытяжку, руки за спину… Уж не ослышался ли я?!
Я все же послушно ткнулся задницей в обитый велюром стул и просидел без дела минут пятнадцать, внимательно наблюдая за тем, как хозяин тупо пялится в свои бумаги. Что ж, его вполне можно было понять: надо же выдержать понт.
Наконец хозяин соизволил обратить на меня свое высочайшее внимание. Смерил меня оценивающим взором, улыбнулся и произнес:
— Ишь, орел… Час назад с больницей разговаривал. Шевчук уже вышел из комы. А на меня главврач наседает: отдай да отдай нам этого доктора. Переведи на расконвойку и отдай. А мы тебе каких хошь лекарств дефицитных отсыпем. Кабинет, говорит, медицинский так оборудуем, что и не снилось… Пойдешь на расконвойку? — неожиданно прямо в лоб задал мне вопрос он. Я аж растерялся. Но чисто интуитивно ответил почти без промедления:
— Нет.
— Коне-э-эчно. — Хозяин поудобнее развалился в кресле и закурил сигарету, даже не подумав предложить мне. Возможно, ему было известно, что я не курю. А возможно, он точно знал, что даже если бы и курил, все равно отказался бы. — Куда же ты без отказа? Авторитет не по дням, по часам растет. Годика через три, глядишь, все зону держать будешь. А в поселке чего? Ну, женишься на какой-нибудь местной, буренке. Спиртягу научишься пить. Детей наплодишь. Скукотища… Ладно, говори, что хочешь за то, что сделал вчера. Уж явно Араб тебе ЦУ надавал, прежде чем ты сюда заявился. Говори, не стесняйся. Чего хочешь?