Страница 102 из 112
— Что-то не очень похожи вы на переписчиков! Да и до переписи еще две недели.
— Мы пошутили, — признался Каширин. — Нам нужен наш товарищ Алексей Бычков.
— А-а… — Дама была разочарована. — Ищите его в ближайших разливухах… А сюда больше не являйтесь… переписчики.
Дверь перед нами захлопнули.
— Надо было с ней познакомиться поближе, — мечтательно произнес Зудинцев. — Может, узнали бы что…
— Мы и так узнали достаточно, — махнул рукой Каширин. — Жаль только, фотки Бычкова у нас нет. Зато Крохоняткин присутствует. — Он гордо продемонстрировал ксерокопию «несгибайки», добытую в паспортном столе за коробку конфет.
— Кроха-сын к отцу пришел, — продекламировал Зудинцев.
— И сказала Кроха, — подхватил Родион. — «Я на зону не хочу, мне и здесь неплохо»… А в Аргентине еще лучше.
В первой же рюмочной мы взяли по сотке, по пиву и по паре бутербродов.
— А я, ребята, скоро ухожу из Агентства, — вздохнул Зудинцев, разминая «Беломорину». — В угрозыск возвращаюсь…
— Обнорский в курсе? — спросил я.
— Не-ет… Пока не знаю, как ему сообщить.
— Ну, Жора, ты даешь, — присвистнул Каширин. — Неужели по ментовской зарплате истосковался?
— Значит, так, — рубанул рукой Зудинцев. Видно, эта тема была ему не очень приятна. — Во-первых, я начальником отдела иду — там деньги неплохие.
— А во-вторых, не в них счастье, — подколол его Родион.
Мы взяли еще по сотке.
— Пора работать, — напомнил нам Георгий и подозвал пожилого буфетчика…
Конечно, парня на «несгибайке» он не признал.
— Мы не менты, не думай, — попытался я успокоить мужика. Но тот лишь криво усмехнулся.
Осенний воздух после смрадной разливухи опьянил нас еще больше.
— Неохота мне уходить, ребята, — рассуждал Зудинцев, пыхтя «Беломориной», когда мы переместились в следующее подвальное кафе. — Ведь Агентство для меня — та же ментовка. Вот ради чего мы сейчас пашем в выходной день?
— Ради меня, Георгий, — ответил я. — А если тебе понадобится — я буду пахать ради тебя.
— Не в этом дело. — Зудинцев досадливо махнул рукой. — Мы пашем и не задаем себе вопрос: что нам за это будет?
— Потому что для нас важен процесс! — приподнял я палец.
— Верно, Зураб! — воскликнул окосевший Каширин, — Для нас как для настоящих самураев важнее всего путь, а не результат! И мы обязаны его пройти до конца… Сколько там еще осталось разливух?
— У меня и в ментовке выходных почти не было, — продолжал рассуждать Зудинцев. — Вот только разница в том, что будучи опером я мог этого Крохоняткина закрыть на трое суток. И никакой бы папаша меня не остановил…
— Не заливай, Жора, — пьяно усмехнулся Каширин.
— Да пошел ты! — Георгий не на шутку разозлился.
Чтобы успокоить ребят, я взял еще водки. И показал «несгибайку» буфетчице. С тем же результатом.
Повезло нам лишь в пятой разливухе. Усатый служитель барной стойки, посмотрев на фото, перевел взгляд на нас. Купюра в пятьсот рублей моментально исчезла в его кармане.
— Это Слайдер, — сказал усатый. — Бывает частенько, но в последние дни куда-то запропал.
Вздохнув, я достал сто баксов. Повертел купюрой перед жадными глазами буфетчика, затем убрал ее в карман и написал на клочке номер своего мобильника.
— Знаешь, что надо сделать?
Тот кивнул.
— Князь, ты соришь деньгами! — укоризненно воскликнул Родион, когда мы шли, пошатываясь, по вечерней набережной.
— Не в них счастье, сам же сказал, — хохотнул Зудинцев.
— Ты думаешь, я из-за наследства? — ощетинился Родя. — Плевать я хотел. Но Аргентина — это же… это же море, солнце, танго…
— Футбол, — подсказал Жора.
— Да, и футбол.
— Да брось ты, Родя, какой футбол? Вот в октябре наши будут грызунов иметь. Прямо, между прочим, в Тбилиси. А, Зураб? Как думаешь, вставят наши вашим?
— Не вставят.
— Это почему же, генацвале?
— А мы свет отключим, — ответил я.
Родя и Жора захохотали.
Я затянул «Сулико», ребята подхватили. Редкие прохожие испуганно обходили трех пьяных самураев стороной.
На здоровье я никогда не жаловался и не знал, что такое похмелье. Но в это утро почувствовал вдруг, что расследование обходится мне слишком дорого — оно бьет не только по карману, но и по печени. К счастью, мне удалось убедить Обнорского, что в результате мы можем получить сразу две сенсации. Во-первых, найти истинных убийц Каценельсона… А во-вторых — взять наконец интервью у Марата. Хотя, честно говоря, я не жаждал с ним новых встреч.
— Ага! — радостно воскликнул мне в лицо невысокий лысоватый бугай в кожанке, едва я шагнул на порог Агентства.
— Ну наконец-то, — подхватил другой, долговязый, махнув перед моим лицом красными «корочками» с золотой тисненой надписью «МВД России».
— Послушайте! — возмутился я. — Вы задолбали меня с вашим сериалом! Я не снимаюсь у вас, я здесь работаю, понимаете, да?
— Да кто ж в этом сомневается, Зураб Иосифович? — ласково произнес лысый. — И мы, с позволения сказать, не актеры, «корочки» у нас самые настоящие — проверьте!
— Пройдемте, господин Гвичия, побеседуем, — пригласил долговязый. Мне показалось, он почему-то смущался. — Кстати, Обнорский дал добро на нашу с вами встречу.
Мы расположились в кабинете отсутствующего шефа. Ксюша моментально принесла нам кофе.
— Нас интересует ваш знакомый Усманов, — с усмешкой начал лысый.
Я улыбнулся в ответ:
— Да, у меня есть такой знакомый. Что дальше?
Долговязый достал из папки бумажку и монотонно зачитал:
— Вы в один год с ним закончили Рязанское высшее десантное училище и вместе принимали участие в боевых действиях в составе ограниченного контингента Советских вооруженных сил в Афганистане…
— Ну да, более того — мы три года служили в одном и том же полку. А в чем дело?
— А в том, что Марат Хусаинович вчера ночью скончался в тюремной больнице имени Газа от сердечной недостаточности, — произнеся эту фразу, лысый пристально посмотрел мне в глаза.
Моя вежливая улыбка медленно таяла. Я не видел нужды в том, чтобы это скрывать. Я вспомнил, как сквознячок нес над полом листы бумаги. И голос Карабанова: «Иди, Гвичия. Пусть твой дружок тебе спасибо скажет…» И голос Марата: «Ты решил, Князь, что я уже не жилец?»
Я все это вспомнил мгновенно. И стало мне худо.
А дальше начался классический спектакль — со злым и добрым следователем. Ребята хотели узнать, не встречался ли я каким-то образом с Усмановым в последние дни. Я вполне резонно отвечал, что прокуратура мне в такой встрече отказала, и, значит, никаких иных возможностей повидать своего товарища у меня не было.
Опера, видать по всему, были тертые и вскоре поняли, что выжать из меня ничего не удастся.
— Я одно не могу понять, — заметил я на прощание. — Если Усманов умер от сердечной недостаточности, то почему УБОП занимается этой смертью?
— Зураб Иосифович, — укоризненно протянул лысый. — Вы же опытный человек! И знаете, наверное, что в последнее время почему-то многих интересных людей настигают инсульты и инфаркты. Причем внезапно! Вспомните хотя бы Зюзина…
— А телефончик наш не выбрасывайте, — сказал мне, пожимая руку, долговязый.
Когда они ушли, я щелчком направил визитку в корзину для бумаг… попал. Тошно мне было — край.
Земляной холм, в котором размещалась «Пещера», был покрыт опавшими листьями.
Охранники на этот раз попались знакомые — те самые крепыши, которых я недавно поучил вежливости. Один из них при моем появлении тут же снял со стены трубку телефона, негромко сказал несколько слов, дождался ответа и, не глядя на меня, произнес: «Проходите!»
Чабан в дорогущем шелковом костюме, при галстуке, ароматно дымил трубкой. Внешне он был сама любезность. Но в его сухом рукопожатии я ощутил скрытую угрозу… Впрочем, это могло мне показаться.